Сливово-лиловый
Шрифт:
— Как ты могла допустить, чтобы это произошло, Регина! Посмотри на нее! Он избивает ее!
Барбара вне себя. Как всегда, когда разговор заходит о Роберте. Моя мама — спокойствие во плоти — подает мне кофе и молоко.
— Ей будет тридцать на следующей неделе, Барбара. Ты позволяла своей матери что-либо диктовать тебе в 30 лет?
— Нет, — отвечает Барбара, — но моя мать была консервативной, старомодной католичкой-домохозяйкой, которая…
— … которая строго осуждала твой образ жизни. И если бы она знала, что лучшая подруга ее дочери трахалась на
— Она в порядке, Барбара, — говорит мама, — она такая же дерзкая, как и всегда. И она лучится счастьем.
Взгляд в ее глазах бесконечно любящий и нежный, я наклоняюсь к ней и целую в щеку, молча благодаря за понимание.
— Она такая дерзкая и такая счастливая, потому что его здесь нет, — говорит Барбара, бросая на меня вызывающий взгляд. — В его присутствии она совершенно ничтожна и смиренна.
— Да. С ним. С тобой нет.
— Вы иногда ругаетесь? — спрашивает мама, серьезно глядя на меня.
— Да, скорее редко, но это случалось, — говорю я. — А что?
— Тебе вообще дозволено спорить с ним? Или он побьет тебя, если ты возразишь?
— Конечно, нет, мама. Когда мы ссоримся, мы ругаемся, как любая другая пара.
— Ты не боишься, что он… использует свою власть? Или его физическое превосходство?
Моей маме явно не нравится этот вопрос не только потому, что она никогда бы не заподозрила Роберта в подобном, но и потому, что тем самым вознесла бы непререкаемую мужскую власть и признала бы ее реальной — но она должна знать. Она переживает за меня и не знает мой мир.
— Нет. Потому что он этого не делает. Он не тот монстр, которым он кажется в вашем воображении. Совсем нет.
Я вздыхаю и пробую кофе.
— Почему не дать природе идти своим чередом? — спрашивает Барбара, которая еще не закончила данную тему. — Зачем так мучать себя этим удалением волос?
— Это не мучает меня, Барбара. Я делаю это, потому что он этого желает.
— Что еще ты для него делаешь? Стираешь и гладишь его одежду? Готовишь еду? Убираешь?
— Утром я приношу ему кофе в постель, слежу за тем, чтобы моя кожа была гладкой и красивой, и я отношусь к нему с определенным уважением. Это все. Мы делим между собой повседневные заботы, Барбара. Ты не поверишь, но так оно и есть.
— Она подает ему кофе в постель… Дай мне нож, Регина, я перережу себе вены… — стонет Барбара и качает головой.
Я спрыгиваю со столешницы, потому что мой сотовый объявляет о получении SMS, вынимаю телефон, читаю сообщение и говорю:
— Я ухожу сейчас.
— Он приказал тебе явиться в кровать?
— Нет, Барбара. Он готовил обед и сообщил, что еда будет готова через полчаса.
— Ты прикалываешься. Или выгораживаешь его.
Я вздыхаю, пью кофе и протягиваю трубку Барбаре.
— «Запеканка из макарон уже в духовке. Ты успеешь к обеду, дорогая?», — читает Барбара и закрывает рот.
— Запомни одну вещь,
Я целую маму на прощание и исчезаю в направлении запеканки с лапшой.
***
Мой день рождения выпадает на пятницу в этом году, и мы оба взяли отгул. Когда я просыпаюсь, на часах половина девятого, и Роберт все еще спит. Я тихо встаю, готовлю кофе, иду в ванную, а затем снова на кухню. День рождения или нет, ритуалы — это ритуалы, а правила — это правила. Сначала я наливаю себе кофе и делаю глоток, прежде чем наполнить его чашку и отнести ее в спальню. В замешательстве смотрю на пустую кровать и ставлю чашку на комод.
— Роберт?
— Я сейчас, — кричит он через закрытую дверь ванной.
Я пожимаю плечами, достаю газету из почтового ящика, сажусь на кухне и выполняю свой утренний ритуал — пью кофе и читаю газету.
— Привет, — говорит Роберт, и я поднимаю глаза.
Он стоит, прислонившись к дверному проему, и улыбается. На нем только боксерские шорты, а его волосы все еще влажные после душа.
— Утро, — отвечаю я, листая газету.
Я допиваю свой кофе и встаю, чтобы принести его чашку из спальни. Когда я хочу пройти мимо него, Роберт задерживает меня за руку.
— Куда ты идешь, именинница? — спрашивает он и улыбается.
— Я хотела принести твою чашку, — отвечаю я, поднимаясь на цыпочки, чтобы поцеловать его.
— Если чашка не идет к нам добровольно, что ты думаешь о том, что мы вдвоем пойдем к ней?
— М-м-м, — мычу я, — звучит заманчиво.
Он притягивает меня в свои объятия, целует долго и крепко — сегодня от моего привычного сони-Роберта нет и следа. Если надо, он может быть другим.
— С Днем Рождения, моя красавица, — бормочет он мне в ухо.
— Спасибо, — шепчу я в ответ, позволяя вести меня в спальню.
Роберт раздевает меня, медленно и соблазнительно, целует каждый освобождающийся участок кожи. Я вздрагиваю, когда он целует мою грудь, и чувствую, что предстоит очень нежный именинный секс, который в этот раз будет сосредоточен на моем полном удовлетворении. «Еще ванильнее быть не может», — думаю я. И именно так все и происходит — и я нахожу, что это прекрасно.
***
В конце я, закрыв глаза и положив голову ему на грудь, чувствую себя великолепно. Я дышу глубоко и ровно, вслушиваюсь в его сердцебиение и ощущаю себя совершенно здорово и удовлетворенно.
— Я тут кое о чем подумал… — говорит он, и я издаю невнятный звук, который одновременно означает: «Ага? Что?» и «Продолжай». — Ты помнишь день рождения Сары и свое поведение в баре? И наш последующий разговор?
Я заметно вздрагиваю и отвечаю тихим «да».
Когда смотрю вверх, то вижу, что он улыбается. Очень довольной улыбкой, очень знающей.
— У меня были разные идеи, и я много времени думал о том, какие из них я приведу в действие. Я решил, прошелся по магазинам и сегодня вечером, когда мы пойдем в бар, ты его наденешь.