Снохождение
Шрифт:
— А я боюсь, — призналась Арасси, и по её тону Миланэ поняла, что действительно боится.
— Боишься того, что после него продолжатся твои ночные кошмары? Или боишься пить сому?
Арасси помолчала, продолжая играть лапой в воздухе.
— Боюсь, что Ваал меня просто убьёт, когда её выпью. Ведь помнишь, что было, когда я несколько раз пила нарали…
Устало приподнявшись на кровати, Миланэ с нетерпением спросила:
— Арасси, скажи честно: ты взаправду думаешь, что это Ваал приходит в твои сны? В конце концов, за столько лет мы ведь можем внести ясность! Ваал приходит к тебе, да?
Арасси, протянув руку, взяла два браслета со столика и начала ими постукивать.
— Больше некому приходить. А кто ещё? Что это такое?.. Ну должна же я хоть что-то думать, — бросила браслеты обратно. — Иначе это болезнь и безумие. Я должна верить, что это Ваал, а иначе — конец…
Миланэ не верила во Ваала, как это принято среди простых Сунгов — прямо и плоско, который понимают его именно как «Первосущность», как нечто индивидуальное, вроде богов и богинь этих варваров; да никакая Ашаи, из тех, кого она знала, не верила в него в истинном смысле слова. Всё это было бы огромным надувательством, маскарадом, притворством, если бы не некое странное убеждение в частичной, но верности этой веры, тем более, что она опиралась на таинственные, странные и необъяснимые вещи, свидетелем которых ежедневно, с малых лет, была каждая Ашаи. Соответственно, эту никому не постижимую до конца двойственность и противоречивость — двоемыслие, о да — носила в себе не только Миланэ, но и остальные Ашаи, и каждая справлялась с нею отдельно, как умела.
И если некто посягал на некие основы, на Ваала, на Сунгов, на их жизнь и их порядок, то Миланэ чувствовала в себе сдерживаемый, но гнев, и всячески пресекала подобное инакомыслие. Ваал приходил в её сновидения, она явственно помнила этот совершенно безличный образ в форме света на вершине; тем не менее, в этой безличности пряталась та самая сунгмара, «отличие всех Сунгов», их характер, их древность, общность, их прошлое и будущее; Миланэ чуяла, что и она — часть этого сияния, и в ней есть этот свет, и в остальных Сунгах, а другие к этому непричастны, они не могут иметь тех даров духа, которыми владеет сестринство. Потому они — другие, чужаки, они не хуже и не лучше, но они — чужие.
Если Ваала нет, то почему только львицы-Сунги могут владеть дарами?
Если Ваала нет, то что это за сияние в сновидениях?
Если Ваала нет, тогда почему бессильны и жалки жрецы иных народов, прайдов и племен?
Хорошие вопросы. Вопросы, которые терзали всякую Ашаи, что решила вдруг пересмотреть свою веру.
Конечно, Ваал приходит в разных образах. И к Арасси он впервые пришёл в образе большого, яростного, тёмного льва; он без предисловий и послесловий насиловал её каждый раз, при каждом видении в сновидении, а потом топил в небольшом, но чёрноглубоком пруду. Арасси не боялась рассказывать наставницам, что это был именно Ваал, а не просто фантазия, скрытые желания и прочая шелуха ума; говорила, что это именно он, что «она чувствует». Наставницы всячески смотрели ей в глаза, даже правдовидица пыталась уличить во лжи, но потом все лишь повели ушами и решили, что у каждого свой способ познания духа Сунгов, а потому если она назначена Ему для такого изощрённо-извращённого эротизма, так пускай, что поделать.
Никогда не страшась делиться ощущениями и личным, не имея никаких границ и внутренних преград, Арасси всё рассказывала Миланэ. Её длинные рассказы, которые всегда богаты на детали и всякий раз звучат по-разному, в конце концов сводились к тому, что насилие ей, в общем-то, нравилось, а утопление было ужасающим. Пожалуй, дочь Андарии посчитала бы Арасси странной и болезненной лгуньей ради эпатажа, львицей дурнейшего воспитания, но та действительно просыпалась среди ночи от удушья и, как правило, падала с кровати или на несколько минут впадала в сумеречное, жуткое состояние беспомощной паники; за несколько лет совместной жизни Миланэ привыкла к этому и знала, что делать. И всякий раз, когда случался ночной приступ, Арасси перед этим видела своего грозного, жестокого Ваала.
Впервые это случилось с нею в шестнадцать лет, и тогда ещё Миланэ и Арасси были знакомы очень плохо. Шестнадцать лет считаются весьма ранним сроком для первого видения Ваала, потому Арасси посчитала ночные приключения за всплеск фантазии. Все её интимные приключения и соблазнения до девятнадцати имели целью унять эти страшносладкие ночные кошмары; вообще-то, Арасси считала их чем-то болезненным, а потому желала избавиться от них. Но расцвет эротизма в дневной жизни имел мало влияния на ночные видения, он их не выгонял, не успокаивал, не унимал дочиста; тогда Арасси поняла, что эти видения имеют немного общего с её дневной жизнью. Тем не менее, они были сущей странностью и огромным образом повлияли на неё. Она в одно время попробовала удержаться от всякой мысли о львах, даже не смотреть в сторону самцов (правда, выдержала недолго), но вот это самым ужасным образом усугубило тяжесть её сновидений, поэтому ничего не оставалось, кроме как вернуться к прежнему образу жизни. Во многом это предопределило своеобразный характер Арасси; у неё было много недоброжелательниц, даже откровенных врагов, но также и множество обожателей-почитателей-воздыхателей. Несмотря на всё это, Миланэ ладила с нею очень хорошо; без зазрения и оглядки она могла назвать её одной из своих лучших подруг.
В последнее время приступы у Арасси вмещали в себе всё больше ужаса и всё меньше удовольствия. Кроме того, она начала втайне сомневаться, что это именно Ваал посещает её сны; но появлялся вопрос: если не Он — то что тогда? Или кто?
Поэтому Приятие Арасси начала воспринимать как некий порог, черту, за которой её эти кошмары должны оставить.
— Позавчера такую книгу хорошую начала читать. «Несколько неверных слов» называется. Там, знаешь…
— Арасси, чуть не забыла. У меня будет к тебе просьба.
Миланэ вдруг с острой ясностью поняла, что у неё есть все шансы достать «Снохождение».
— Какая?
— В Сармане заведёшь меня в тот книжный магазин, где работает твой приятель?
— Конечно. А что нужно?
— Книжку одну купить.
Арасси хмыкнула в недоумении.
— Белую или серую? — спросила с осторожностью, ведь от Миланэ, как правило, всегда слышались лёгкие укоры, если она собирала в комнате кучу запрещенных цензурой книг. Миланэ ими никогда не интересовалась; дело не только в том, что Миланэ — послушная дисциплара, но и в том, что она не питала интереса к эротической литературе и отречённому чтению. Арасси же очень любила и то, и другое; отречённое чтение, то есть воспоминания и свидетельства Ашаи-Китрах, которые по разным причинам были отлучены от сестринства, всегда вызывало у неё неподдельный интерес. Эротическая литература, в принципе, не страшна, ею играется множество львов и львиц Империи самых разных сословий, и запрещают её из-за глупого ханжества и вяложизненного морализаторства теперешнего Императора, запрещают безынтересно и нетребовательно, закрывая глаза на то, что купить такой род чтива можно в любой, самой захудалой книжной лавке. Отречённое чтение куда опасней: за хранение подобной литературы вполне реально изгнать дисциплару прочь; но Арасси все эти годы ухитрялась избегать неприятностей.
— Серую, конечно. Иначе зачем бы я тебя тревожила.
— У него есть много всякого, — сразу предложила Арасси. — Хм, на тебя не похоже.
— Сама удивляюсь, — действительно удивилась себе Миланэ.
— Может, дать тебе чего почитать?
— Нет, мне нужна одна конкретная книжка, больше ничего.
— А как называется?
— «Снохождение», пера Малиэль.
— Хм… Не слышала. Ну, спросим у Морни. Он должен знать, — Арасси мяла в руках точилку-забаву для когтей, не прекращая своих воздушных игр с лапами.
— Зайдём в Сармане к нему, когда будем ехать ко мне, ладно?
— Ладно. Погоди… Куда это «к тебе»?
— В Ходниан. Поехали, наконец, ко мне в гости, в Андарию. Хотя бы перед Приятием.
— Но…
— Не отказывай, Арасси, не надо. Умоляю. Перед Приятием у нас будет много свободного времени, впервые за столько лет… Давай проведем их вместе.
— Я согласна, — легко и просто согласилась Арасси.
— Чудесно, — только и ответила Миланэ, безумно усталая, и повернулась на бок.