Сокровище тамплиеров
Шрифт:
Андре Сен-Клер решил, что Рашид аль-Дин, Горный Старец ассасинов, ему очень не нравится и что он, Андре, не желает иметь с имамом никаких дел, даже по приказу совета ордена Сиона. И едва у молодого рыцаря мелькнула эта мысль, как шиит медленно повернулся и удалился, а стражи почтительно затворили за ним двери.
Алек вышел из дома примерно через час. Вид у него был хмурый.
Андре грелся у сторожевого костра, разложенного во внутреннем дворе, а когда кузен подошёл к нему, первым делом спросил по-французски про Рашида аль-Дина.
— Услышав от меня, кто ты такой, он вышел, чтобы на тебя посмотреть, — ответил Алек. — Ты его видел?
— А как же. Он стоял в пяти шагах, сверля меня взглядом.
— Ну и что о нём скажешь?
Андре настороженно огляделся. Во внутреннем дворе было десятка два людей, не меньше половины из них собрались вокруг костра.
— Кто-нибудь из этих людей говорит по-французски?
— Маловероятно.
— Но не столь маловероятно, как то, что мы говорим по-арабски?
Алек быстро ухмыльнулся и покачал головой.
— Это разные вещи, кузен, поверь. Мы с тобой выучили их язык, чтобы общаться с ними ради достижения собственных целей. У этих людей такого побуждения нет. Они по большей части просты и неграмотны, редко покидают свои горы, а главное, они фанатики. Они презирают нас и всё, что мы олицетворяем. Аллах и его пророк нас не признают, потому и здешние жители видят в нас неверных, безбожников. С чего им пятнать себя изучением нечестивого языка грязных неверных? Готов поклясться, по-французски они не говорят и не понимают.
— Тогда я скажу, что думаю о вашем Горном Старце. Я считал, что он один из безупречных божьих людей, но нет. Он, конечно, ревнитель веры, но ещё и фанатик в том смысле, в каком ими были Нерон или Тиберий. Самовлюблённый, полностью убеждённый, что люди способны обрести спасение и благодать лишь с помощью его заступничества. Он делает всё, что в его силах, чтобы разжечь войну ради собственных целей и ради собственной выгоды. Он преисполнен самоуверенности, нетерпимости и ненависти. Он проповедует слепое повиновение и от имени Бога призывает убивать. Он безумен, и ему нужно обращать в безумцев других людей, чтобы они, полагая, будто служат Богу, яростно сражались во имя его амбиций. С первого взгляда я почувствовал к нему отвращение, и меня тошнит от одной мысли о том, что придётся иметь с ним дело — всё равно когда и по какому поводу. А в остальном он весьма импозантен, хотя и смахивает скорее на акулу, чем на человека.
Алек приподнял бровь.
— Да, вижу, он произвёл на тебя впечатление. Интересно, какие мысли пробудил в нём ты.
Андре безуспешно попытался скрыть быструю ухмылку.
— Я верю в первое впечатление, кузен, оно редко меня обманывает. А что он думает обо мне, мне всё равно. Но о чём вы с ним говорили?
Несколько мгновений Алек молчал, словно размышляя, не поспорить ли с Андре о Старце, потом пожал плечами и очень недовольно произнёс:
— О многом, в том числе о том, о чём мне не хотелось бы говорить. Первым делом выяснилось, что я впутался в историю, о которой даже не подозревал. Я не сделал того, что сделал бы на моём месте любой дурак: не проверил, насколько моё понимание ситуации соответствует действительности, прежде чем ринуться действовать. Я сам поставил себя в дурацкое положение, не зная того, что следовало бы знать. И, как всегда бывает в подобных случаях, я разъярился на собственную ошибку как раз тогда, когда никак нельзя было поддаваться чувствам. Проклятье! Я всё ещё в бешенстве, хотя, честно говоря, мне некого винить, кроме себя самого.
— А что стряслось? Никак не пойму, о чём вы.
— О Конраде и тамплиерах. О де Монферрате и о де Ридефоре. Во имя стоящих передо мною целей я старался не объединять их в разговоре, тем более что ныне один из них мёртв. Но как только я изложил дело, Синан пришёл в ярость — я понял, что где-то дал маху. Конечно, скоро он просветил меня на сей счёт, причём услышанное оказалось для меня полной неожиданностью. И не важно, что во время описываемых событий я был в плену: в первую очередь я занимаюсь тем, что добываю нужные сведения, и такие ошибки просто недопустимы.
— Я по-прежнему не понимаю, о чём речь.
— Знаю, что не понимаешь... Просто не хочу обсуждать это сейчас. Мне хочется есть, и я чую запах жареной козлятины. Пойдём найдём что-нибудь перекусить и местечко, где можно будет присесть, пообедать и поговорить с глазу на глаз. Тогда я и расскажу о своём промахе.
Вскоре, подкрепившись жареной козлятиной со свежим хлебом и умывшись холодной водой из ближайшего ручья, два франка устроились у еле тлеющего костра. Разворошив угли и подбросив в огонь щепок, они возродили пламя к жизни. Никто не обращал на них внимания, и в конце концов Алек выпрямился, стряхнул с одежды крошки и заговорил:
— Я установил, что за несколько месяцев до того, как меня освободили из плена, Конрад смертельно поссорился с Рашидом. Рашид до сих пор в таком гневе, что при нём вообще не упоминают Конрада. Назвав имя Конрада Монферратского, я выставил себя дураком. Как выяснилось, один из кораблей Синана, битком набитый сокровищами, в начале этого года вошёл в гавань Тира, чтобы укрыться от яростного шторма. Мне говорили, что есть соглашения, оговаривающие подобные ситуации, и что право искать убежище в гавани считается среди моряков столь же священным, как право искать убежище в церкви. Однако в силу каких-то обстоятельств Конрад пренебрёг обычаем. Незадолго до этого он пренебрёг также обращённым ко всем рыцарям и воинам Святой земли призывом Ричарда Английского взяться за оружие. Надо признать, мы не уделили тогда его поступку должного внимания. Решили, будто всё дело в том, что Конрад — немец, родич Барбароссы, и, хотя провозглашён графом Тира, ещё не утвердился в новой роли. Тамплиеры покинули Тир задолго до истории с судном, приняли участие в затеянной Лузиньяном осаде Акры и захватили с собой военную казну, лишив тем самым Конрада самого существенного и надёжного источника средств.
Алек немного помолчал, глядя в костёр.
— Со временем Конрад добился расположения Филиппа Французского, — снова заговорил он. — Это обошлось ему недёшево, но он знал о неладах между королями Англии и Франции и искал возможность обратить эти разногласия себе на пользу. Но главное — Конрад в то время был на грани разорения, а арабский корабль, укрывшийся в его гавани, оказался доверху набит ценными товарами. Не устояв перед искушением, Монферрат убил капитана и захватил судно. Разумеется, когда Рашид аль-Дин узнал о случившемся, он послал гонцов к Конраду и уведомил, что он, шиитский владыка, требует вернуть корабль вместе с грузом и командой на основании исконного тезиса «Враг моего врага — мой друг». Конрад, однако, отослал гонцов обратно с резким отказом. Излишне говорить, что никакого возмещения убытков Синан не получил. Для ассасинов это было огромной потерей, им пришлось изрядно потрудиться, чтобы не просочились слухи об этой беде, на потеху Саладину. К тому времени, как меня освободи ли, историю о захваченном корабле уже начали забывать за свежими событиями. Но всё равно мне следовало о ней знать! Увы, я поленился и не стал глубоко копать перед тем, как перейти к делу.
— Но как вы могли узнать, где именно следует копать?
— Да там, где следует копать перед любым делом. Я должен был расспросить здешних братьев Сиона, тех немногих, что имеют отношение к подобным вещам. Тогда я наверняка всё бы узнал о захваченном корабле.
— Но, если я верно понял, пострадала лишь ваша гордость, а дело не пострадало. Или я ошибаюсь?
— О, ничуть. Конрад уже покойник, просто он ещё не знает об этом. Всякий, ставший смертельным врагом Рашида аль-Дина, обречён. О Конраде вынесена фетва [16] , он приговорён к смерти, исполнители приговора уже назначены. Всё, что им осталось, — выбрать время и способ убийства.
16
Фетва — в исламе решение, которое выносят по какому-либо вопросу выдающиеся мусульманские законоведы.