Сокровище тамплиеров
Шрифт:
— Летают? Летают?
Рыцарь вновь обернулся к товарищам, всем своим видом говоря: да этот человек спятил!
— Летают. Но не люди, Денистон, а птицы. Голуби. Мусульмане рассылают с посланиями почтовых голубей. Правоверных мусульманских голубей, которые летают от мечети к мечети, от минарета к минарету.
Андре предостерегающе поднял указательный палец.
— Имейте это в виду и будьте настороже. Прощайте.
Он повернул коня и ускакал, прежде чем кто-нибудь из английских рыцарей успел ему ответить.
Андре направился прямиком туда, где его дожидались уцелевшие воины его отряда. Когда он приблизился, Кабан отсалютовал и доложил:
— Командир, все люди сосчитаны. Двадцать два человека остались в строю, ещё десять находятся на попечении госпитальеров. Один из них при смерти, троих надо долго лечить, а шестеро, скорее всего, смогут вернуться в сёдла в этот же день, после того как их перевяжут.
Андре кивнул в знак того, что принимает доклад.
Потом он принялся обдумывать ситуацию. Отряд, уменьшившийся наполовину, не мог должным образом заниматься патрулированием, поскольку численность таких разъездов оговаривалась уставом. Конные отряды, совершавшие рейды далеко за пределами лагеря, должны были не бояться случайных столкновений. Считалось, что сорока человек для этого достаточно — но уж никак не двадцати.
— Мы вернёмся в лагерь, сержант, и перегруппируемся. Нас основательно потрепали, в сёдлах осталось слишком мало бойцов, чтобы продолжать путь, не говоря уж о том, что мы рискуем остаться без коней. Уверен, ты уже знаешь, что лошади более уязвимы, чем мы. А каждый потерянный конь уменьшает наши шансы на победу. Итак, ты остаёшься за старшего, а отрядный знаменосец поедет со мной. Я вернусь в лагерь, доложу командирам ситуацию и попрошу пополнения, чтобы возместить сегодняшние потери. Мне нужен точный список убитых. Не сию минуту, но как только он будет готов. Или он у тебя уже есть?
— Пока только в голове, мессир.
— Ладно. Но позаботься о том, чтобы я получил копию списка, как только он будет составлен, до того как ты сменишься с сегодняшнего дежурства.
Кабан отсалютовал, и Андре, развернув коня, направился к высившемуся вдалеке командорскому шатру.
Перед огромным главным шатром Храма царили шум и суматоха. Рыцари, не только тамплиеры, буквально осаждали командование просьбами и требованиями. Сен-Клер прекрасно понимал, что сколь бы кровопролитной и яростной ни была схватка, в которой участвовали его люди, она не могла вызвать такого переполоха. Наверняка рыцарей привели сюда не менее важные дела, чем его.
Словом, Андре пришлось долго ждать в длинной очереди, прежде чем он смог предстать с докладом перед дежурным командиром Храма. Дежурный, рыцарь из Пуату по имени Ангулем, выслушал донесение и просьбу Сен-Клера о подкреплении и что-то быстро записал.
— «Довлеет дневи злоба его», сказано в Священном Писании, — подняв глаза на Андре, проговорил Ангулем. — Похоже, и ваш отряд, и госпитальеры потрудились на славу. Это дорого нам обошлось, но я слышал, что ваши люди за каждого своего павшего забрали по пять вражеских жизней. Однако потери половины вашего отряда в единственной стычке более чем достаточна на сегодня. К слову сказать, Филиппу нынче везёт не больше нашего. Ступайте, прикажите вашим людям пока отдыхать и ни во что не ввязываться. Но пусть на всякий случай находятся под рукой. В патруль я отправлю другой отряд.
Андре отсалютовал и повернулся было, чтобы уйти, но замешкался и оглянулся через плечо.
— Прошу прощения, но правда ли, что, пока мы тут говорим, король Филипп ведёт людей в атаку?
— Да, и снова на Проклятую башню. Сапёры доложили, что под неё проведён подкоп и она может обрушиться в любую минуту. Поэтому Филипп снова повёл своих людей на приступ, надеясь, что на сей раз вражий оплот падёт. Но мне говорили, что французы несут тяжёлые потери, большой кровью расплачиваясь за каждый шаг.
Сен-Клер покинул палатку, нашёл ожидавшего его знаменосца и отослал его назад с наказом передать Кабану: до конца дня старший сержант остаётся за командира и должен позаботиться об отдыхе людей.
Потом Андре отправился на поиски места, откуда можно было бы увидеть, как французы штурмуют Проклятую башню. Оказалось, однако, что атака уже закончена, несмотря на то (а может, благодаря тому), что большой участок башенной стены, футов в тридцать в ширину, обрушился, превратившись в груду обломков. На этих обломках теперь толпились яростные защитники; оттуда, где находился Сен-Клер, они казались муравьями, копошащимися на разворошённом муравейнике.
Андре наблюдал за возвращением Филиппа в его шатёр: за ним нетрудно было проследить даже с расстояния в милю, потому что за монархом на высоком древке несли знамя с королевскими лилиями Франции.
Слегка разочарованный тем, что пропустил главное, Андре с высоты седла обводил глазами открывавшуюся перед ним панораму, пока не остановил взгляд на шатре Ричарда Английского — этот шатёр можно было сразу узнать по гербу. Говорили, что Ричард всё ещё болен. Он страдал от нарывов, у него выпадали волосы и зубы, гнили дёсны, но, похоже, это не мешало королю твёрдо добиваться нужных ему условий капитуляции гарнизона Акры.
Андре вздохнул. Лагерь полнился противоречивыми слухами, но самые осведомлённые люди утверждали, что Ричард категорически отказывается обсуждать с сарацинами условия сдачи, какие обычно обсуждаются на войне, и непреклонно требует безоговорочной капитуляции, немедленного освобождения всех франкских пленников и возвращения не только Истинного Креста, но и всех городов и замков, захваченных мусульманами после сражения близ Хаттина. Если слухи соответствовали действительности (а зная Ричарда, Андре готов был им поверить), король вёл себя крайне неосмотрительно: он не оставлял Саладину возможности уступить, сохраняя своё достоинство. Согласившись на такие неслыханные требования, султан совершил бы политическое самоубийство, утратив право именоваться военным, религиозным и государственным вождём. Даже для Сен-Клера, новичка в Святой земле, была очевидна нелепость подобных требований. Такой человек, как Саладин, предпочёл бы смерть бесчестью — а именно бесчестьем стало бы для него согласие на условия, выдвинутые врагом.
Но не успел Андре подумать об этом, как отчётливо осознал: Ричард тоже всё это понимает и не рассчитывает, что его условия будут приняты. Более того — он не желает, чтобы их приняли. Ричард был королём-воином, ярчайшим светочем христианства, монархом с львиным сердцем, паладином и поборником спасения Римской церкви. Ему, герою, вовсе не требовался выгодный мир, добытый не мечом, а с помощью презренных переговоров. Его не устраивало ничего, кроме полной победы. Он обобрал своё новое королевство, чтобы оплатить войну, и твёрдо намеревался не потерять ни единой крупицы славы, которую можно было добыть на этой войне... А что за славу можно стяжать, выторговывая у трусливых неверных уступки мирным путём? Поэтому король делал всё возможное, чтобы вынудить султана к большой, масштабной войне. Войне, которую Ричард, по собственному глубокому убеждению, не мог не выиграть.