Солнечный ветер. Книга четвертая. Наследие
Шрифт:
Мы мало знаем о себе, но еще меньше о тех, кто рядом с нами. Такой, совсем неоригинальный вывод напрашивался сам собой, и все же он призывал к размышлению. Насколько доверие связано со истинным знанием о людях, предательство с показной открытостью? Могут ли быть предателями те, о которых известно все, вплоть до последней мысли, витающей в их голове?
«Им можно доверять, пока черная луна не поглотит их душу, – заключает Марк. – Приход черной луны у каждого свой, так говорил мне Адриан в юности, и, хотя я не доверяю астрологам, в случае со Стацианом они кажутся правыми, ведь ничто не могло подтолкнуть этого человека к предательству кроме богов или черной луны»
– Где сейчас бывший наместник Стациан? – уточняет он у Патерна.
– Император, насколько мне известно, ты проявил милость и не предал его казни… – сдержанно говорит Патерн, лицо которого принимает укоряющий вид.
«И этот меня осуждает за мягкость, – думает Марк, – им легко принимать решения за других, потому что не приходится отвечать ни перед богами, ни перед самим собой, как это делаю я. А ведь Патерн не из породы напыщенных глупцов или самодовольных ученых, кичащихся образованием. Он умнее. И все же Патерн не философ. Нет, не философ!»
– Так, где же Стациан? Неужели в Риме? – шутит Марк, решивший не обращать внимание на обвиняющую интонацию секретаря.
– Нет-нет, он сослан на остров, – поспешно поясняет Патерн. – Он в одиночестве обдумывает свой ужасный поступок.
– Хорошо, пусть думает. Людям иногда нужно думать, это полезно.
– Из Рима прислали письмо Адриана о Египте, которое ты цезарь запрашивал, – Патерн передает свиток папируса с греческим текстом.
– Оставь меня одного, я почитаю!
Будучи в одиночестве, Марк подходит к большому окну во дворце Птолемея. Само здание стоит на возвышенности, окруженный огромным садом из зеленых деревьев, в котором большинство составляют финики и пальмы. В открытое окно влетает жаркий ветер, от него ничто не спасает, только прохладная вода дворцовой бани.
Это знаменательно, что он Марк, сейчас находится в Птолемеевском дворце. Здесь в свое время жила Клеопатра и ее два знаменитых любовника – Гай Юлий Цезарь и Антоний, тут останавливались все императоры, прибывавшие в Египет, в том числе его приемный дед Адриан и приемный отец Антонин. А ныне он, Марк Аврелий живет неподалеку от гробницы великого Александра из Македонии, которая для него, Марка, лишь символ, в настоящее время, малозначащий. Гораздо важнее, что рядом высятся здания государственных архивов, Мусейона и Библиотеки, куда можно пойти и отдохнуть в окружении ученых мужей древности: Платон, Аристотель, Сократ, Зенон, Эпиктет, Эпикур. Здравствуйте, старые друзья, я снова с вами!
Да, в Александрии стоит, наконец, отвлечься от повседневных забот Рима, а самое главное от бесконечной войны с северными варварами, от холода, крови, смерти врагов и друзей, от всеобщей ненависти. Здесь его душу должна посетить белая луна, дав отдохнуть от бесконечных переживаний за государство и семью, возможность забыться на короткое время и не вспоминать о людях его предавших, в первую очередь, о жене.
Именно мысли о Фаустине, изменившей ему, выбравшей сторону врага, пусть из благих побуждений, он гонит из сердца, поскольку на них лежит отпечаток запрета. Это, как если бы восковую доску, исписанную горькими словами разочарования в дружбе, верности, и, в конечном счете, в самой жизни, он запечатал особой печатью, предписав вскрыть только после своей смерти.
Марк вернулся к столу, с неохотой открыл свиток с письмом Адриана. Греческие буквы рассыпались по папирусу точно отпечатки птичьих ног, беспорядочно ступающих по прибрежному песку или городской пыли. Читать о Египте ему не хотелось и все же…
«Тот Египет, который ты мне хвалил, мой дорогой, я нашел легкомысленным, неустойчивым, падким до слухов, – писал Адриан Сервиану. – Народ здесь самый крамольный, самый лживый, очень склонный к оскорблениям. Однако город их процветает, здесь никто не живет в праздности. Одни выдувают стекло, другие производят бумагу, третьи занимаются тканьем полотна или каким-нибудь иным ремеслом. Здесь найдется работа и для подагриков, и для евнухов, есть дело и для слепых. Один бог у них – деньги. Его чтят и христиане, и иудеи, и все племена. И если бы нравы города были лучше, то благодаря своему богатству и величине он занимал бы главное место в Египте. Я оказал ему всяческие услуги, я восстановил все его древние права и дал ему новые, и эти люди благодарили меня, пока я был среди них. Но как только я уехал оттуда, они стали говорить против моего сына Вера, и то, что они сказали про Антиноя, я думаю, ты уже знаешь. Я могу пожелать им одного: пусть они питаются своими цыплятами, которых разводят так, что мне стыдно описывать»14.
Египтяне растили цыплят в навозе. Именно об этом Адриану было неудобно рассказывать, а еще хуже представлять, как можно есть что-то выращенное в отвратительной жиже из испражнений животных. «Один бог у них – деньги». Эта запись Адриана привлекает внимание Марка: народ, у которого деньги являются богом, конечно, находится под властью черной луны. В этом нет никаких сомнений.
А вторая запись – упоминание об Антиное, вдруг вызывает прилив воспоминаний. Он, Марк, тогда приехал в императорскую резиденцию в Тибуре, стоял такой же жаркий день, как и сейчас. Воспользовавшись минутами одиночества, ибо уже больной Адриан не отпускал его от себя надолго, Марк зашел в храм, посвященный любимцу императора Антиною – красивому юноше, утонувшему в Ниле во время путешествия по Египту. Помнится Марк провел тогда рукой по цоколю пьедестала, на котором стояла статуя Антиноя. Там была выбита надпись: «Будь бессмертен как Ра15».
Ох уж эти воспоминания! Марк на мгновение прикрыл глаза, снова ощутив теплую волну памяти, окатившую его с головы до ног. Каким же он был молодым, смелым, скольких ошибок еще не сделал, скольких еще не потерял. Именно там, в этом храме, он пообещал, что будет стараться походить на Ра, стремиться к бессмертию. Такие безрассудные обещания можно давать только в глупой юности. Жизнь тогда казалась простой и ясной, как Аппиева дорога, надежной, созданной на долгие годы, которая будет служить пока не потрескаются и развалятся камни, создающие основу.
«А сейчас, – спросил он сам себя, – рушатся ли во мне камни дороги, называемой жизнью, крошатся ли они на мелкие кусочки, которые нечем заменить? Иногда проще построить новый путь, чем ремонтировать старый. Но для этого есть мой сын, Коммод. Он сделает что-то другое, то, чего не удалось мне».
И все же, какие бы луны не владели Александрией, черная или белая, какие бы силы не толкали свернуть с пути, предначертанного Природой, благожелательность и терпимость оставались стержнем души Марка. Он даже не стал разбираться и жестко взыскивать с египтян, как проучил до этого антиохийцев за их предательство. Пусть живут как жили! Если они не сознают отвратительность своей измены, значит так тому и быть, запретом на конские бега этого не исправишь.
Да, в Сирии Марк поддался эмоциям. Возможно, на его решение о наказании города Антиохии повлияло не только то, что Кассий был местным уроженцем, но и то, что здесь некогда проживал брат Марка император Луций Вер, отправившийся на парфянскую войну. В этом городе он бездельничал, наслаждаясь роскошной жизнью на востоке, здесь он нашел свою любовь. И это была не любовь к старшей дочери Марка Луцилле, которая стала тогда его женой. Он встретил тут Панфию – девицу предосудительных нравов, с которой проводил все свободное время. Младший брат даже не подумал какую сильную обиду он наносил ему, Марку, своим откровенным пренебрежением к Луцилле.