Солнечный ветер. Книга четвертая. Наследие
Шрифт:
«Что он сделал, цезарь?» – крикнул ему вдогонку Саотер.
Коммод не ответил. Постороннему мальчишке не расскажешь о том, как Помпеян присел к нему, чтобы поиграть, когда умер брат-близнец Тит Фульвий. Мать и отец тогда его покинули, занятые своими делами и он, маленький мальчик, остался совсем один. Такое запоминается на всю жизнь. Да и потом Помпеян всегда был добр к нему. А чужому человеку об этом незачем знать…
Утром, когда они проснулись, Саотер обнаружил на своих плечах синяки от сильных пальцев Коммода и Клеандр
– Зря улыбаешься! – обиженно заметил Саотер, которому всегда хотелось превосходить Клеандра. Сейчас Саотер обладал такой тайной, что его соперник должен бы признать поражение и отойти в сторону.
– Я делаю, что пожелаю, Саотер, – хмыкнул Клеандр. – Не тебе мне указывать!
Он угрожающе надвинулся на щуплого юношу – бывали дни, когда Клеандр безнаказанно раздавал Саотеру пощечины и тычки под ребра, а тот боялся жаловаться Коммоду.
– Ты что-то узнал? Вижу по тебе, сияешь как начищенный асс. Если не скажешь, то затащу тебя в темный чулан и закрою. Во дворце много укромных мест. А там в темноте ползают огромные пауки…
Клеандр приблизил лицо к Саотеру и тот увидел его безжалостные глаза, прищуренные, ненавидящие. У Саотера по телу поползли мурашки от ужаса. Этот Клеандр был заносчивым, завистливым, коварным парнем, про которого рассказывали всякие гадости. Пожалуй, он мог бы устроить такую подлость Саотеру, а затем со смехом поведать Коммоду, что несмышленый Саотер заблудился и по ошибке попал к паукам в гости.
– Я, я… – пробормотал он, – видел вечером…
– Что увидел, не тяни!
– Августу Луциллу вместе с Квинтом Агриппином одноруким.
– И чем ни занимались? – хмыкнул Клеандр. – Я думаю, что Августа Луцилла добропорядочная матрона, верная жена. Когда она была замужем за божественным Луцием про нее никто не мог ничего сказать дурного. Сейчас ее муж Помпеян и я не слышал о ней пересудов. Ты, наверное, все выдумал, негодник. Надо поддать тебе хорошенько, чтобы дурь из тебя выскочила.
Клеандр схватил Саотера за шею и нагнул его вниз, неизвестно как в его руках оказался прут, которым он стал охаживать по спине Саотера.
– Пусти! – завизжал тот он боли. – Пусти, я говорю правду! Агриппин лежал в ее постели, а она целовала его руку.
– Руку? – изумленный Клеандр, прекратил экзекуцию и выпустил Саотера. Тот распрямился весь красный, шумно дышащий. На глазах его стояли слезы от нанесенной обиды.
– Не руку, – выдавил Саотер, которому больше не хотелось находится рядом с этим жестоким парнем, – она целовала обрубок руки.
– Какая гадость! – передернулся Клеандр. – Смотри никому об этом не болтай, иначе не снесешь головы.
– Но я все рассказал Коммоду.
– Болван! – застонал словно от боли Клеандр. – Зачем расстраивать нашего молодого цезаря? Он веселый и добрый, он не видит
– Я давно слышал об этой истории, еще в Риме, – сообщил Клеандр Коммоду, на самом деле ничего не знавший, но не уступать же этому мальчишке Саотеру во влиянии на второе лицо империи.
– Ты знал, но не сказал мне, – нахмурился Коммод. Он хмурился редко, и если это делал, то, действительно, сердился.
– Не хотел расстраивать нашего славного цезаря. У тебя ведь золотое сердце, мой хозяин, ты все жалеешь и прощаешь…
– Я расскажу обо всем Помпеяну, – задумавшись, сообщил Коммод.
– Не стоит, хозяин. Сейчас расстроен ты один, а потом вас станет двое. Мне кажется, Помпеян тоже обо всем догадывается. Но когда об этом скажешь ты, то догадки превратятся в обоснованные подозрения, которые будут порочить как самого Помпеяна, так и твоего отца императора Марка.
– Почему он тогда не наказал Луциллу?
– Скандал в семье императора? Что может быть хуже? – рассмеялся неприятным смехом Клеандр, который окончательно вывел Коммода из себя. Он с силой ударил снизу в подбородок Клеандра. Тот прикусил язык, завыв от боли, по его губам потекла узенькая струйка крови.
– Не тебе, вонючему псу, пачкать языком мою семью! Ты подлый раб, вот и знай свое место! – злобно крикнул Коммод.
Тем временем издалека наблюдавший за этой сценой Саотер чуть на запрыгал от радости, увидев, как его господин обошелся с ненавистным Клеандром. Коммод отошел от Клеандра, опустился на стул с высокой деревяной спинкой с вырезанными на нем фигурками египетских богов. На его лице, как и предыдущим вечером Саотер увидел следы горя.
«Почему, почему?..» – громко воскликнул Коммод.
Юный золотой божок, каким его представляли многие, теперь показался обоим слугам глубоко несчастным. Затем он забормотал уже тихо, но отчетливо: «Зачем мне все это? Разве мне мало скачек, гладиаторских боев и других развлечений? Зачем мне эти взрослые дела, если в них нельзя быть хорошим для всех? Я хочу танцевать, лепить, пускать шары, я хочу научиться правильно держать меч, я хочу гулять с девчонкой по Сабуру в Риме или здесь в Александрийской Канопе, где обочины улиц сторожат каменные львы».
Коммод сморщился и Саотеру показалось, что он сейчас опять заплачет. Однако тот сдержался.
– Это расставание с детством, хозяин, – вдруг произнес мудрые слова Клеандр, едва шевеля разбитыми губами, а мудрые вещи говорил он нечасто.
– Пошел вон отсюда! – бросил Коммод, впрочем, без прежней злобы. Сам же он поднялся с кресла, подошел в огромной напольной вазе, стоявшей в углу зала, в ней торчали боевые копья, которыми воины Птолемея прежде разили насмерть врагов. Коммод с силой толкнул вазу, и она грохнулась на мраморный пол, рассыпалась на тысячи глиняных осколков. Копья упали вперемежку с глиной.