Солнечный ветер. Книга четвертая. Наследие
Шрифт:
«Я тоже хочу пускать в воздух шары, – сказал он отцу. – Давай, когда вернемся в Рим, на Палатине сделаем жаровню и я запущу их в небо!»
«Хорошее занятие для будущего правителя Рима, нечего сказать!», – засмеялся тут скрипучим голосом еще один родственник большой императорской семьи, присоединившийся к свите в Александрии. Его звали Уммидий Квадрат и ему было чуть менее сорока лет. Он приходится Марку племянником по его сестре Корнифиции, ушедшей к богам раньше матери Домиции Луциллы, а Коммоду двоюродным братом. Марк всегда любил Корнифицию и потому всю жизнь опекал ее сына. Невысокого роста, крепкий, с выдающимся вперед носом –
Коммод с ненавистью посмотрел на дядю, который также как и сестра Луцилла всегда вызывали у него только раздражение и потому он старался обходить их обоих стороной.
«Уммидий прав, – поддержал Марк Квадрата. – Однако тебе сын стоит обратить внимание на эти шары не с точки зрения развлечений, а из-за физических особенностей нагретого воздуха. В прежние далекие дни в Александрии проживал известный изобретатель Герон, придумавший эту забаву».
«Я слышал, что Герон изобрел еще механизмы, применяемые теперь на сцене», – внес свое слово Помпеян, заметивший, что Коммод сильно разозлился на Уммидия. Помпеян выступил вперед, закрыв собой от юного цезаря так раздражавшего его дядю. Он продолжил: «То, что мы видим на сцене – всех этих спускающихся с небес богов или внезапно падающих в подземное царство негодяев, приводится в действие механизмами Герона».
Они пошли дальше, выйдя из царского квартала. Палящее солнце слепило глаза. По знаку наместника Египта к ним подошли рабы, держа в руках огромные шесты с натянутыми на них кусками материи, создающими небольшую тень. Тени всем не хватило, и придворные начали наступать друг другу на пятки, неловко теснясь и толкаясь, в надежде укрыться от нестерпимой жары.
«До чего все эти люди суетны, невоздержанные, требовательны к удобствам, – подумалось Марку. – Достаточно немного потерпеть и мы войдем в какой-нибудь портик или прохладное здание, где спасительная тень даст отдых и вернет силы. Но нет им все нужно сейчас. А ведь терпение дается не просто так – она награда для истинно мудрого человека. Она награда для меня», – решил он.
И здесь он невольно поспорил с Платоном, который приводил неожиданное сравнение справедливого и несправедливого правителя. По Платону выходило, что несправедливые государи всегда выигрывают, поскольку наделены быстрым сметливым умом и лишены терпения, ибо терпение – это ожидание блага. Но ожидание может быть и напрасным, и тогда все блага достаются другим.
Поздним вечером, когда спала дневная духота и в южном восточном небе загорелись яркие звезды, Марк вышел на длинный дворцовый балкон, отделанный гранитной балюстрадой. Он искал в небе черную луну и не нашел ее. Сиявшее над ним ночное светило оказалось белым, с небольшими темными пятнышками, которые можно было бы принять за родинки на лице.
«А может мой приезд сюда в Александрию удалил черную луну, излечил червоточину на теле востока, как мудрый лекарь лечить мазями и присыпками воспалившееся место». Ему так хотелось в это верить, что он даже улыбнулся своим мыслям. Еще бы, он, Марк Аврелий, излечил восток, избавил его от черной тьмы предательства!
«Не обманывайся, мой дорогой, – тут же осадил он себя. – Разве ты не видел на войне черные пятна на руках, ногах, на теле и наших легионеров, и варваров. Так гниет плоть, а от этого гниения не избавишься мазями». Вот и опять он вернулся к предательству, к червоточине не в теле, а в душе.
Далекий свет Фаросского маяка чертил длинным пальцем линии по глади морской воды и в порт Александрии в любое время дня и ночи спешили корабли, следуя по светлой дорожке. Марк представил, что сейчас происходит на портовых причалах, какой стоит в том месте крик, ругань и шум. Конечно, там кипела, не умолкала настоящая жизнь, бьющая через край. Иногда она наносила удары наотмашь, а в отдельных случаях щадила, подчиняясь милосердной воле богов. Чаще, бывало, первое. Здесь же, во дворце царила безмятежность, покой, размеренность. Но такая тишина бывает обманчива, уж кому как не ему, Марку Аврелию Антонину, это знать. Дворцовая жизнь тоже могла ударить, только не наотмашь, а насмерть. Такое случалось со многими императорами, наивно считавшими, что они находятся в полной безопасности.
«Только не со мной, – заключает Марк. – Я не боюсь умереть, потому что мне известен закон неизбежности. Всех нас покроет земля, затем изменится и она, а то, что она родит будет тоже меняться до бесконечности. Кто же, размышляя над этими волнами изменений и превращений, не преисполнится презрения ко всему смертному?»
Ему вспомнился прожитый день: огромный Мусейон, храм Сераписа с библиотекой, жонглер, надувающий шарики, веселая собака, не боящаяся лаять на императора, несуразное желание Коммода. Зачем ему тоже надувать шарики, ведь для этого есть прислуга? Но было еще что-то, происшедшее в течении для.
Он задумался, припоминая. Ах да! На городском рынке Марк заметил давнего знакомого, которого они с Помпеяном в молодости отправили к варварам на разведку. Ангус из племени вотадинов. Это был он. За прошедшее время он постарел, хотя и был ровесником Марка. Рыжая его борода уже не казалась огненно-рыжей, а была потемневшей, скорее бурой, точно на ней давно уже застыла чья-то кровь, а хозяин бороды не удосужился ее отмыть.
Ангус торговал овощами и фруктами, которые не росли в Египте – их везли из Галилеи, где Ангус во время побега от Авидия Кассия за пару месяцев умудрился создать торговое товарищество. Судя по тунике из дорого материала, дела у него шли успешно. Возле лавки стояли покупатели, громко торговались за каждый обол или драхму. Ангусу помогал высокий худощавый парнишка по возрасту близкий к Коммоду.
Марк шагнул к нему, пристально всматриваясь в лицо бывшего разведчика.
– Здравствуй Ангус! – произнес он.
– Будь здоров, великий цезарь! – ответил рыжебородый вотадин, не подав виду, что удивился, завидев императора на городском рынке. Будто и не протекала меж ними длинная река жизни, отделявшая мирный берег от военного. На одном краю стоял Марк, когда был жив еще император Антонин, а на другом – Ангус, покрытый шрамами боев, не раз смертельно рисковавший и все же уцелевший.
Помпеян тоже узнал его:
– Не знал, что ты здесь. Мне говорили ты еще в Галлии.
– Я недавно вернулся, – ответил Ангус. – В Галии пришлось проститься с женой, моей Тиреей. Бог Залмоксис призвал ее.
– Мне жаль, – отозвался Марк. – Я слышал, что в смутное время мятежа ты без боязни поддерживал меня, мою власть, а это было опасно. У Кассия суровый нрав.
Невольно для себя Марк сказал об Авидии Кассии так, словно тот продолжал оставаться живым.
– Я всегда верно служил тебе, император! – с гордостью в голосе ответил Ангус.