Солнечный ветер. Книга четвертая. Наследие
Шрифт:
Коридоры дворца были пустынны. Откуда-то доносился храп могучих охранников, где-то скрипели створки распахнутых ветром окон, изредка слышалось мяуканье кошек, которых оказалось множество во дворце. Кошки для египтян – священные животные, им покровительствовала египетская богиня Баст, которую изображали с женским телом и кошачьей головой. Агриппин видел ее статуи в городе, ведь она считалась богиней радости, веселья, любви и женской красоты и женщины охотно ее почитали.
Густая тьма вокруг начала прореживаться, готовая уступить место новому хозяину – рассвету. Висящие на стенах
– Ты что здесь делаешь? – удивился Агриппин.
– Я заблудился, господин, – в голосе Саотера слышался испуг. – Если бы господин проводил меня до моей комнаты, я был бы очень благодарен. Он протянул руку и погладил бедро Агриппина. Тот отступил назад.
– Я покажу тебе дорогу, но без этих глупостей! Я не имею дело с мальчиками, как некоторые. Ты меня понял, Саотер? – Агриппин припомнил имя этого юного слуги наследника.
– Я только хотел показать свое почтение славному господину, потерявшему руку за Рим.
Саотер вновь потянулся и ласково погладил заросшую рану на левой руке Агриппина, она была покрыта гладкой кожей. Квинт смутился.
– Далась вам моя рука! – грубо бросил он, подразумевая еще и Луциллу.
Он боялся, что его покалеченная рука стала для нее неким символом, через который боги шлют свои знаки. А он не желал, чтобы она любила только его необычную руку, ему хотелось, чтобы она любила его самого. Теперь вот и Саотер!.. Хотя надо отдать должное, этот юноша очень настойчив в желании переспать с ним.
– Пойдем! – буркнул Агриппин. – Со мной ты в безопасности.
Они отправились по безмолвному дворцу, Агриппин впереди, за ним Саотер. Вскоре оба оказались у покоев Коммода. Здесь тоже не было охранников.
«Если бы напали враги, то всех нас можно взять голыми руками, мелькнуло в голове Агриппина. Не удивлюсь, если и император Марк без охраны».
– Пришли! – он показал на дверь, ведущую к Коммоду.
– Ты там мне помог! Я этого не забуду, – Саотер улыбался, но больше не делал попыток дотронутся до спутника. – Я расскажу о твоем поступке нашему славному цезарю Коммоду.
– Не надо! Так сделал бы любой из нас. В этом чужом краю римлянам надо держаться вместе.
Агриппин пошел назад, попутно размышляя, что для Саотера, уроженца Вифинии, восток как раз не чужой, мальчишка знает все хитрости, все уловки, ему знаком склад ума греков, сирийцев, иудеев, египтян и других народов, обильно рассыпанных руками богов по этой земле.
Меж тем, Саотер вернулся в комнаты, которые занимал наследник со слугами. У входа мирно посапывал Клеандр, особенно любивший поспать в предутренние часы, отдающие прохладой. Он развалился на узкой кровати, левая нога у него свесилась почти до пола, а руки лежали вдоль тела. Когда Саотер едва касаясь носками пола проходил мимо, Клеандр правой рукой почесал бедро, невольно задрав тунику.
Перед юношей открылось мужское естественно одного из любимцев наследника. «И не такое оно большое», – рассмеялся про себя Саотер. Он часто помогал Коммоду принимать ванну, умащивал его голое тело благовониями, обтирал мягкими полотенцами и Саотеру было с чем сравнивать.
Тихо, едва дыша он пробрался к своей кровати, лег, припоминая все, что увидел. Пожалуй, Коммоду будет интересно услышать о Луцилле и ее любовнике Агриппине. И конечно, он обставит заносчивого Клеандра, этого хитрого фригийца, ведь Фригия всегда являлась соперницей Вифинии20.
Услышав рассказ Саотера, Коммод не был так уж поражен, как ожидал Саотер. Конечно, молодой цезарь был уже достаточно взрослым, чтобы знать о супружеских отношениях мужчины и женщины. Знал он и то том, что частым спутником этих отношений становятся измены, разводы, громкие скандалы. Высшая римская знать часто смаковала эти истории, и они неизменно докатывались до Палатина. Покойная мать Коммода Фаустина громко хохотала, услышав, как какая-нибудь добропорядочная матрона пускалась во все тяжкие и сбегала из Рима вместе с молодым любовником.
«И эти гусыни вроде Фабии смеют что-то придумывать про меня!» – возмущенно восклицала она.
Между тем жизнь Луциллы никто не обсуждал. Вероятно, она никому не была интересна, заслоненная историей жизни ее первого мужа Луций Вера, а затем и выдающейся карьерой второго мужа Помпеяна – близкого помощника отца. Ничего предосудительного не слышал о ней и Коммод, поэтому Саотеру он не поверил.
Да, он видел во время болезни несколько лет назад женщину похожую на Луциллу, лежавшую в кровати с другим мужчиной. Но тогда он болел, бродил ночью по дворцу в поисках воды и замеченные им в полумраке две фигуры, слившиеся в любовных объятиях, показались ему сном. Ведь в снах во время болезни явь и фантазии часто перемешиваются самым причудливым образом.
«Ты все врешь!» – теперь убежденно заявил он Саотеру.
«Пойдем со мной ночью и сам все увидишь», – предложил юный слуга.
И вот к вечеру следующего дня, дождавшись, когда мощные охранники, лениво отвалившись от дверей в комнату Луциллы, медленно удалились по коридору, ведущему к прислуге, Саотер повел Комода к покоям сестры.
«Чтобы их забрал Плутон!» – выругался Коммод, увидев лежащую на кровати голую пару. Мужчина обнимал женщину изуродованной рукой, а она касалась ее губами.
Он отступил в темноту коридора, подальше от проклятой двери, и Саотеру вдруг стало страшно смотреть на лицо Коммода: гнев и ненависть изменили его.
«Она с Агриппином, – произнес он, тяжело дыша. – Она предала Помпеяна».
Коммод повернулся к Саотеру с силой схватил его за плечи, затряс словно в припадке.
«Помпеян единственный человек, которого я люблю, – глухо забормотал он, – я никому не позволю насмехаться над ним!»
«Да что он такого сделал?» – с некоторой обидой в голосе спросил Саотер, считавший, что единственным человеком, подходящим для любви Коммода может быть только он. Коммод отпустил юного слугу, пошел по коридору туда, где на плиты падал лунный свет.