Современная чехословацкая повесть. 70-е годы
Шрифт:
— Люди в порядке? — спросил я у Обадала.
— Ага, — ответил он. — В порядке. Отдыхают. И служба в порядке, все идет по порядку.
— Хорошо, — бросил я и неожиданно глянул этому типу в лицо.
Тот скалил зубы, высокомерно кивая, словно подозревал, что мы тут где-то прячем правду.
— Что вам не нравится, черт побери?! — рыкнул я.
Тип дернулся, обошел стол и встал за ним, как будто там и есть его место.
— Я вам звонил, когда начался буран.
«Ага, это тот, кто
— А, пан аноним? — проговорил я.
— Ну это как посмотреть.
— Манеры у вас отвратительные.
Он не обиделся. Скорее удивился. А меня ужасно раздражало, что я не знаю, как его зовут.
— Целый вечер жду, когда вы наконец проснетесь, уважаемый товарищ.
— Вот это приятно услышать.
— Чем я заслужил такую честь?
— Сейчас узнаете.
— Где Павличек? — спросил я у Обадала.
Связь между этими двумя людьми вдруг показалась мне слишком очевидной.
— Павличек уехал, теперь тут я, — сказал незнакомец. — Павличеку надо прийти в себя после всего, что он здесь видел.
— А вы, стало быть, ждете меня, так. Мои люди тоже ждали, когда наконец кончится эта адская работа.
— Подпишите протокол проверки.
— Какой проверки? Мне ничего не известно. Вы к кому обращались?
— К замещающему начальника участка Павличеку.
— Понятно. Только мы за порог, как он вызвал проверку. Ладно. Ничего страшного не случилось. Мы ездили за роженицей. Больше вам ничего не надо?
— Надо. Вы уже в состоянии отвечать?
— Слушайте, не вынуждайте меня забыть правила вежливости!
— Я пытался поговорить с вами, когда вы вернулись из Рудной. Это оказалось невозможно.
— Да ну вас. Еще бы, ведь я был пьян.
— И вы в этом так спокойно признаетесь?
— А что? Топиться мне теперь, что ли?
— Да!
— Да? — с трудом вырвалось у меня из внезапно охрипшего горла. — А вы знаете, что это такое — пробиться в заваленную снегом Рудную? Скажите, вы не хлебнули бы? Так-таки и не хлебнули?
— Есть у вас представление о том, сколько материала высыпано на дорогу? Поездку в Сосновую я тоже ставлю вам в счет, вам туда незачем было ездить, — продолжал он тоном надсмотрщика.
Да он просто дурак. Ни к чему раздражаться. Обадал съежился на стуле у окна, притих.
— У нас есть представление обо всем.
— Нет. Каждый брал, сколько в грузовик влезало.
— Вы что, шоферов исповедовали?
— Я узнал, что мне нужно. Вам этого достаточно?
— И что же, они брали полные кузова?
— Кажется, да, — неуверенно ответил он.
— Значит, сосчитайте, сколько было грузовиков, каждый берет по три тонны. И будет точно.
Он замахал руками, возмущенно выкрикнул:
— Но так же нельзя!..
Мне
— Можно. Во время такого бедствия некогда отвешивать на граммы. Да и весов тут нет. Управление пока не закупило. Вон тракторная станция тоже иной раз забирает соль и шлак и не взвешивает. Весь материал — на дорогах в Рудную и в Сосновую. Можете проверить. А кто посмеет утверждать, что нам незачем было пробиваться в Сосновую, того спущу в нужник!
— Ехать в Сосновую было позарез необходимо, — осторожно поддержал меня Обадал.
— Ты молчи. Справиться с заносами тоже было позарез необходимо!
Я дважды повторил эту фразу. Надеялся, что тип запишет ее в свои бумажки.
— Скажи, Обадал, есть у нас кто в резерве?
— На один струг найдем.
— Хорошо. Бери струг и сажай на него этого контролера, пускай сам убедится, что соль и шлак годятся только на то, чтоб дорогу посыпать.
Тип помотал головой: не хочет.
— Благодарю, не поеду, — произнес он ледяным тоном. — И так много времени потерял, дожидаясь вас.
— Какой же вы контролер, если лично не контролируете!
— У меня есть глаза и уши. А выводы сделаю как-нибудь сам. Подпишите. — Он придвинул мне бумагу и ручку. — Давайте!
— Отвяжись ты, шут! — сорвался я. — Ничего я не подпишу. И пошел вон. Вон, говорю!
Он позеленел. Он нервничал и трусил, потому что воображал, что струшу я при одном его появлении.
— Будьте же благоразумны. — Я заговорил примирительно. — Поезжайте на трассу, убедитесь, что у нас все как надо.
Я мельком пробежал протокол. Сплошные глупости. Бросил ему бумагу обратно.
— Директор будет недоволен, — заметил он.
— Не будет, — возразил я. — Можете рассказать ему все. Только ничего не выдумывайте. Я вас предупреждаю.
Он ушел. Фамилия его была Сланый. Я прочитал это в протоколе, который вернул ему.
Мы с Обадалом довольно долго сидели, глядя друг на друга. Нам было грустно. Что-то утратилось. Нам не хватало бури, которая заставила бы нас работать до изнеможения, и еще — твердой уверенности, что в схватке с нею мы не одиноки.
Стихии отбушевали, теперь все распадается на отдельные элементы и каждый из них исследуют, насколько он был полезен. Неизмеримое мерят несоизмеримыми средствами, в этом, вероятно, и заключается несправедливость, от которой нам грустно. Любопытно узнать, какой силы был буран. И какую силу развили мы, горстка людей, малых и слабых. Получилось бы наверняка примечательное соотношение. В этом-то и крылась причина радости, охватившей нас, когда мы добрались до Рудной и позже, когда ехали домой.