Современная чехословацкая повесть. 70-е годы
Шрифт:
Лысонек пошел за ребятами. Наконец все собрались у трехтонки, о чем-то договариваясь — я не понял о чем. Приподнявшись, я глянул через борт — не вздумали бы лезть в другой грузовик, на вид почище Лысонекова. Но мне не следовало показываться.
Илона вела за руку Бальцара. Тот сладко улыбался, ноги у него заплетались. Илона, мужественно выдерживая взгляды горожан, вела своего друга сурово и целеустремленно.
— Опять хлещете, ребята? — Она и сама была слегка под мухой — и тут увидела меня. — Правда, Зборжил?
Я полез из кузова. Зрелище для богов: прямо спуск с Эвереста! Я даже свалился. Обадал отряхнул мне спину. Спина была в размокшей снежной каше.
— А здорово мы справились?!
Я чуть не забыл поблагодарить всех.
— Великолепно! — воскликнула Пстругова.
Райнох не сводил с нее глаз.
— В общем, недурно, — буркнул он и украдкой взял Анку за руку.
— Я не переживу, если мы как-то не отметим наш въезд в Рудную, — сказал я.
— Да ведь уже, — возразил Лысонек, — славно уже отметили. Люди будут тысячу лет рассказывать о том, как мы приехали.
— Точно, — на полном серьезе подхватил Обадал. — Мы им ужасно понравились.
Рудненцы стояли поодаль, разглядывая нашу сомкнутую группку, и лукаво посмеивались.
— Лично я отмечал по приказу начальника! — заявил Обадал.
— Ишь, хитрец! — погрозила ему пальцем Пстругова. — Чего там, самому небось захотелось!
— Верно, — согласился Обадал.
Тут он вытянул руку, показывая на гостиницу «Беседа». От ее подъезда к нам быстро направлялся инспектор ГАИ.
— Кто поведет машину? — спросил он.
Лысонек вышел вперед, предъявил права, и инспектор протянул ему стеклянную трубочку.
Лысонек подышал в трубочку — не позеленела. Ребята налетели на шофера — качать его!
— Войта! — крикнула Илона.
Я зашел за грузовик, мне стало нехорошо. От такой доброй сливовицы!
Оставив Лысонека, все кинулись за мной, схватили за руки, за ноги и, наверное, битый час подбрасывали в воздух. И с каждым броском — так мне казалось — я все выше и выше взлетал к чистому голубому небу, которое к тому времени раскрылось над Рудной. Я старался глубже дышать, чтоб подавить позывы, раздиравшие мне горло.
Наконец меня поставили на ноги. Все попрыгали в кузов, втащили и меня.
Машина тронулась. Мы помахали Рудной, ее жителям, их уже немного оставалось на площади. На полном ходу взяли первый подъем, который два часа назад освобождали от заносов. И помчались с ветерком — ехали ведь домой!
Махали деревьям. Дивное чувство! Занесенные кусты терновника склоняли головы, когда мы проезжали. Деревья в лесу и кустарник в полях опускались перед нами на колени. Нас провожали вороны, приветливо каркая.
Когда мы на минутку перестали орать, Илона, съежившаяся в уголку, рядом с Бальцаром, сказала:
— А у Личковой двойня. Девчонки!
У
Стоял чудесный январский денек! Солнце уже садилось. Подмораживало. Воздух вкусно пах. Я сладко потянулся. Вот так бы и ехал без конца!
Сидели мы на полу кузова, прямо на остатках шлака и соли, и никому это не мешало. Люди в оранжевых жилетах привычны к такому комфорту!
Все у нас в порядке. Все при нас. Каждый думал о том, до чего же нужными оказались мы людям, и это нас радовало. Мы улыбались друг другу, хотя ни слова не было сказано. Мы чуть ли не за руки держались. Нам хотелось петь. Но не те песни, которые знают все. Я говорю о мелодиях, которые каждый поет в душе по-своему, и все-таки все вместе они звучали бы согласно. Этим я только хочу сказать, что еще немного — и я закричал бы от неуемной радости, оттого, как много подарила нам жизнь за эти два-три дня. А ребята один за другим закрывали глаза, засыпали. Мотор стонал и ревел, нас швыряло из стороны в сторону.
Так мы ехали, и дорога казалась пуповиной, связывающей два города; и было у меня такое чувство, словно мы в последнюю минуту сумели-таки восстановить обращение животворной крови.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
12
Проснулся я в восемь вечера. Кто-то топал по коридору. Я поднял голову. Обадал уже на ногах. В мозгу промчались видения всех дней, прожитых тут, и я снова лег.
А надо было вставать. Меня мучила страшная жажда. Кто-то все ходил по коридору, туда и обратно. Надо сказать Обадалу, чтоб он это прекратил.
В коридоре, у двери в контору, меня дожидался незнакомый человек средних лет. Этакий красавчик с полудлинными волосами — в самый раз, чтоб работать в учреждении, где на длинноволосых смотрят с недоверием.
Я прошел мимо него взять чашку и вернулся в коридор, к раковине. Налил себе воды, выпил полную чашку и еще одну.
Незнакомец усмехался. Я предложил ему воды, он отказался, тогда я выпил ее сам. Что-то не видно Павличека…
Обадал смотрел озабоченно. Потихоньку моргнул мне, я не понял, что он хочет сказать. «Какая-нибудь проверка?» — пришло в голову. Надо думать, теперь начнут проверять все, что касалось Рудной. И я сразу оскорбился.
Тем временем принесли кофе. Ребята, приехавшие со мной, слонялись по двору, стараясь не смотреть на этого типа.
— Кто вы такой? — спросил я.
Вид у меня, пожалуй, был не самый привлекательный. Незнакомец разглядывал меня недоверчиво. Пялился, как на какого-нибудь диковинного зверя. Я невольно провел рукой по лицу. Укололся о щетину. Губы жгло. Вот и вся моя странность.