Современная чехословацкая повесть. 70-е годы
Шрифт:
Что-то в этом роде я и пытался теперь объяснить Обадалу. Тот сосредоточенно слушал. Под рукой у него был рабочий дневник, но за сегодняшний день он не внес в него ни строчки. Да и вносить-то нечего. Повсюду мир и покой.
— Оставь кого-нибудь дежурить, Обадал, и отправляйся спать. Я еду домой — надо же в свою берлогу заглянуть. Выкупаться хочу.
— Желаю удачи. — Обадал встал, похлопал меня по плечу.
— Спасибо, — отозвался я. — Удача, пожалуй, будет кстати.
Он пожал мне руку, улыбнулся.
— Скажи
— Скажу. А вы?
— Я тоже кое-что скажу своей.
Обадал внимательно посмотрел на меня.
— Кстати, где же все? — спросил я.
— Испарились, когда этот типчик принялся их будить и требовать, чтоб они подписали, что он там навыдумывал.
— Хорош!
— Вот и я говорю.
— Ну и как, подписали?
— Может, кто и подписал. Но все смылись, нет их.
— Ничего. Передай всем привет от меня.
— Спасибо.
— Пока, Обадал.
Я оделся и поехал на автобусе в Дроздов. К ночи был дома. Позвонил — открыла Эва.
— Где ты была? — спросил я вместо привета.
— Ну и вид у тебя, — ответила она.
— Так все-таки, где ты была три ночи? Я звонил, никто трубку не брал.
— У матери.
— Точно?
Я не смотрел на нее, не знал, правду она говорит или лжет. Руки у меня висели как плети. Пальто и все прочее как-то само собой свалилось на пол. Я принял ванну, побрился и рухнул в мягкую постель.
Я спал, и ничто мне не мешало. Разбудил меня телефон. Звонила жена. Было восемь часов утра.
Перед тем как выйти из дому, я долго торчал у зеркала. Вообще-то у меня такой привычки нет. Поразился — до чего же постарел.
Познание старит, вспомнилась мне хрестоматийная мудрость. Если это верно, значит, многое я, познал, раз так выгляжу.
Хорошо, что жизнь долга и единственна, впереди еще много возможностей познавать и стареть.
Может, встречу старого Петржика по дороге на работу. Надо потолковать с ним насчет моего сына. Вполне возможно, старик расскажет что-нибудь про свою дочь. Что-нибудь шутливое, веселое.
Я отлично помнил, как шутила с нами, как хохотала, за бока хваталась снежная буря. У меня до сих пор все тело болит и долго еще будет болеть оттого, что я вместе с людьми в оранжевых жилетах смеялся ее шуточкам. И от этого смеха капали в снег наши слезы и пот.
13
По пассажу навстречу мне шли люди — знакомые лица! Я молча смотрел на них. Все слова мои замерзли. Потом разом встряхнулся. Они приближались. Они! Сзади всех я разглядел Обадала.
— Что вы тут делаете? — встретил я их вопросом.
— Нет, это вы что тут делаете? — отозвался Бальцар. — У директора были, что ли?
— Вас уже отпустили? — добавил
Пстругова благодарно улыбалась, а Райнох восхищенно смотрел на нее.
— Нашего начальника пока не арестовали, так что и отпустить его не могли!
Они весело захохотали.
— Ты, Илона, всегда там, где что-нибудь неладно!
— Звонила нам твоя секретарша, что с тобой неладно, — объяснила Илона. — Я ей и намекнула, пускай, мол, позовет нас, если что.
— Слыхать, Зборжил, вам крылья обрывают, — угрюмо проговорил Обадал.
— Да не обрывают. Чепуха.
— Но собираются, — упрямо сказала Илона.
— Потому мы и примчались, — объяснила Анка Пстругова. — Хотим спросить директора, как он поживает, как здоровьичко… Вернитесь, Зборжил. Пойдемте с нами. Мы ему откроем глаза!
Она серьезно смотрела на меня. Придется разочаровать их. Ведь все уже решено.
— Завтра передаю дела Павличеку.
Бальцар усмехнулся. Шепнул что-то товарищам и шагнул вперед.
— Нашли кому передавать! — воскликнул он. — Не ходите с нами, Зборжил. Не нужно. Мы теперь пойдем к директору одни. Тут явное недоразумение. А нет — так мы ему всю правду выложим, как было дело.
Они стояли передо мной — маленькая кучка людей, чьим отношением я так дорожил.
— Ладно, — сказал я. — Я объяснил Смолину, что мы пережили. Только упрямый он. И еще там Прошекова сидит.
— Прекрасно! — воскликнула Илона. — Уж она-то обязана за вас вступиться!
— Что ж, попробуйте им объяснить. Вас они поймут.
— А вы куда? — Илона схватила меня за рукав.
— Буря пронеслась. Теперь уже только — домой.
— Скажите супруге, — вмешался Достал, — мы после обеда нагрянем к вам, если все кончится благополучно.
— Приходите! — У меня на душе стало очень хорошо. — Правда, никуда не заглядывайте, а прямо ко мне!
— Вот ведь как обернулось-то, — произнес Бальцар. — Раньше мы хотели, чтоб вас убрали, а теперь получается наоборот. Ну, договорились?
— Да смотрите, чтоб выпивка была! — еще издали крикнул догонявший товарищей Лысонек: он бежал бегом, чтобы успеть пожать мне руку.
— Заметано, Зборжил? Как только все уладится, мы к вам на всю ночь!
— До скорого, — простился за всех Бальцар.
Они пошли дальше. Я еще расслышал, как Бальцар говорил товарищам:
— Все время приходится держать ушки на макушке…
Анка Пстругова ответила ему, наверное, тихо, но порыв ветра донес до меня ее слова:
— Ложиться, так уж в чистое…
Я прошел через пассаж и постоял на уютной маленькой площади перед Дроздовской ратушей.
Мимо двигались потоки людей. Многие из этих людей были мне знакомы, со многими я здоровался. Меня охватило приятное чувство полноты и доброты жизни.