Современная канадская повесть
Шрифт:
— Осенью, — сказала Вера, — я хотела бы видеть ее в «Тринити». Я знаю, что ей там понравится. Я уже говорила об этом с Саймоном Эспеллом, он не видит никаких проблем. Оценки у нее хорошие…
Слушая вполуха, Лэндон продолжал глубоко дышать, хотя для человека, нуждающегося в кислороде, условия были далеки от идеальных. Все равно что бегать трусцой около автострады. Для сердца — то, что надо, для легочной системы — смерть…
— Так вот, Фред, я хочу, чтобы ты мне помог. Джинни тебя очень любит и, наверное, прислушается к твоему мнению. Более того, если мы для разнообразия выступим единым фронтом, она наверняка отнесется к этому серьезнее. О господи, ты что, не слушаешь меня? Почему ты корчишь рожи?
— Извини. Я слушаю… Я все время слушаю.
— Ну… Так ты поможешь?
— Разумеется, я сделаю все, чтобы помочь Джинни.
— Чтобы помочь Джинни, ты должен сейчас помочь мне, поверь.
Ну вот, опять тянет. Может, это железные обручи сжимаются вокруг его груди? Где-то он читал: таким способом средневековые церковники вытягивали признания у еретиков.
На первой площадке он остановился перед дверью. Тут была ванная, где скрывался Харви Хаббард, когда Бланш в старые недобрые дни ступала на тропу войны.
В ванной он повернул рукоятки до отказа, и из кранов полилась вода, завертелась в бериллового цвета раковине — в этот крохотный бассейн нырнули его исстрадавшиеся по влаге руки. Мыло имелось на выбор: ароматное белое пирожное для дам, мужчинам же предлагалось коричневое с темными крапинками печенье, зернистое на ощупь. Лэндон понюхал его. Овсяное мыло. Его сестра когда-то торговала таким для фирмы «Эйвон», разносила по домам. Не только мыло, а и стеклянные пушки, заряженные дезодорантом, миниатюрные старинные автомобильчики, заправленные одеколоном. Тщательно намылив лицо и руки, он сполоснул их в зеленоватой воде и притиснул к лицу полотенце. Этот акт очищения он иногда совмещал с созерцанием. На отяжелевшем лице, глядевшем на него из зеркала, лежала печать задумчивой грусти. Но кожа была еще эластичной, а голубые глаза лучились приятным светом. Ну и, разумеется, волосы — тут полное изобилие, богатство, молодость. Тщеславие, тщеславие, все есть тщеславие, сказал проповедник. Тем не менее спасибо тебе, господи, за эти волосы. Но откуда грусть? К началу вечера он чувствовал себя неплохо. После долгих месяцев он нашел работу. Женщина в «Эссекс амз» шептала ему на ухо слова любви. И все же сейчас его не отпускали какие-то пугающие мысли. Скорее всего, это Вера со своей решительностью. Она старалась изо всех сил, не позволяя себе расслабиться. Эти мысли угнетали его, потому что, вполне возможно, Вера была права. Может, свою жизнь вот так и надо держать в узде? Ну, а что Джинни и Чемберлен? Это школьное увлечение, не более. Его совет (которого никто не спрашивает) был бы такой: спустить, как нынче выражаются, это дело на тормозах и не слишком давить. Он понял, что по старой привычке спорит с Верой in absentia [65] . Но поговорить об этом с Джинни все-таки надо. Только как сказать, чтобы она не ощетинилась? Любой опыт представляет ценность, но, прежде чем совершить какую-нибудь глупость, подумай о последствиях. Нет, но слишком напыщенно. А как иначе? Если человек чего-то не хочет делать, его нипочем не заставишь. Теперь — нипочем. Он просто рассмеется тебе в лицо. Можно надеяться только на везенье.
65
В отсутствие (лат.).
Он пересек комнату, откинул задвижку и распахнул слуховое оконце в передней стене дома. Стоя у окна, он глубоко дышал, наслаждаясь чистотой и прохладой воздуха. Под ним в сад вырывались звуки музыки, смех. На подъездной дорожке из гравия, возле гаража, притулился двухдверный «мерседес» Бланш, сочившийся сквозь голые окоченевшие деревья тусклый свет луны поблескивал на его серебряных боках. Лэндон, тянувший ноздрями воздух, как старый пес, услышал шелест шагов по гравию и звук голосов — кто-то шел к дому. Еще до того, как две фигуры появились на дорожке, он узнал в ночи заливистый смех дочери. Тут же он их увидел: оба прижимали к груди по картонной коробке, в оконном свете кубики льда искрились, как драгоценные камни. Они шли прямо на него, неспешно наслаждаясь вечерней прогулкой. Лэндону почему-то стало неловко вот так стоять и смотреть на них. Словно в этом было что-то неприличное. Но что он боялся увидеть? Что перед тем, как отдать хозяйке лед, Чемберлен чмокнет его дочь в щеку? Перед тем, как вернуться на вечеринку, потискает ее в кустах рододендрона? Лэндон чуть поморщился. Едва ли найдется человек, который спокойно встретит мысль о том, что к его дочери прикасается другой мужчина. Что это в нем шевелится — фрейдистская чепуховина или опыт предков? А сны, которые его донимают, — это как? Он закрыл оконце и отошел от него, снова включил краны, повернул ручки — вода урчащим потоком забурлила вдоль зеленых боков раковины. Если там внизу и будут какие-то обжиманцы, он этого не услышит. А не услышит, значит, ничего и нет. Старый страусиный приемчик, к тому же — семейная привычка. Его сестра включала краны на полную мощь, когда сидела на унитазе. Вода хлестала из труб. В старой туалетной комнате в Бей-Сити. Лицо в зеркале смотрело на Лэндона, поджав губы. Похоже, оно насвистывало песенку, которую Лэндон не слышал много лет. Какие там слова?
Я так люблю тебя, моя малышка, Ах, без любви твоей, ты знай, мне крышка.Внизу он стал бродить среди извивающихся тел в поисках дочери — старик Лир, согбенный и седой, ищущий свою Корделию. Случайно он схватил со стула, на который садилась женщина, полный стакан неизвестно чего. Он поднес его к губам и осторожно глотнул. Кто знает, что они в этом цирке могли намешать? А ЛСД имеет вкус? Давай, отравушка, дурмань косматую голову, погаллюцинируем. Ну, видения, где же вы? Но напиток оказался всего лишь виски с содовой. Подняв глаза, Лэндон увидел, что к нему идет Хауэрд. Он был «босиком в парке» [66] , рука об руку с ним шел красивый парень, похоже изрядно перебравший. Хауэрд и сам здорово наклюкался, счастье так и перло из него. В темных глазах его замелькали хитринки.
66
Ссылка на пьесу того же названия известного американского драматурга Н. Саймона.
— Дядя Фредди, дорогой! Хорошо развлекаетесь?
— Прекрасно, Хауэрд, — ответил Лэндон.
— Вы курите, дядя Фредди? — спросил Хауэрд. — Хотите травки? Очень хорошая.
— Спасибо, Хауэрд, нет. Я за рулем. Кстати, ты Джинни не видел?
— Последнее время что-то нет. Уж час, как не видел. Она была с этим очаровашкой.
— Да. Ну ладно, Хауэрд, я буду двигаться. А ты веселись… Собственно, тебя этому учить не надо…
Хауэрд в восторге загукал.
— Как нам не хватает вашего острословия, дядя Фредди. Теперь-то вы к нам будете заглядывать почаще, правда же? Мама только о вас и говорит.
— Да. Посмотрим, Хауэрд, как пойдут дела.
— Ну, идем, Дуэйн, — сказал Хауэрд, беря молодого человека под руку.
— Ко мне тоже заглядывайте, дядя, — пригласил молодой человек, удаляясь прочь.
Лэндон опорожнил стакан и смотрел, куда бы его поставить, как вдруг знакомый голос с нарочитым оксфордским акцентом произнес:
— Повторить, сэр?
Он обернулся, и в ту же секунду дочь клюнула его в щеку.
— Ну, как мой папуля?
— Твой папуля в порядке. Где ты была? Я уж тебя обыскался.
Джинни причесала густые светлые волосы и подвязала их резинкой в конский хвост. В своем бабушкином платье в горошек она была похожа на меннонитку [67] .
— Мы с Ральфом ходили за льдом.
— Ах, да. Ученый, не чуждый политики.
Джинни скорчила рожицу и, понизив голос, заговорила с притворной серьезностью.
— О, да. Ученый, не чуждый политики. — Она засмеялась. — Ты его называешь «ученый, не чуждый политики», а мама — «твой новый друг». А твой новый друг сегодня будет? — Она сымитировала Верин слегка надменный голос почти идеально, и Лэндон чуть улыбнулся, хотя знал: поощрять подобные насмешки над ее матерью он не должен. Джинни посмотрела на отца и наморщила нос. — Между прочим, выглядишь ты не люкс. Чувствуешь себя нормально? Надеюсь, твои амурные дела тебя не утомили? — Какой бойкой и какой американистой она стала за эти несколько лет!
67
Меннониты — протестантская секта, образованная в XVI в.
— Да все нормально, — успокоил ее Лэндон. — Просто я сегодня подустал, дел было много. Зато устроился на работу.
— Ой, потрясно! Что будешь делать?
Она зыркала глазами по комнате, на ее очках приплясывали блики света.
— Боюсь, все то же. Торговать. Наверное, мне теперь играть в «купи-продай» до конца дней своих. Слишком поздно что-то менять. — Он улыбнулся. Плакаться — с этим надо поосторожнее. Он посмотрел Джинни в глаза — высоко ли она его ставит? Кое в чем Джинни сильно пошла в мать. При всей своей колоссальной неприспособленности (несчастные гены Лэндона!) она восхищалась процветающими людьми — новоиспеченными прагматиками, делавшими дела. Не раз он улавливал в ней подспудную жалость по поводу его скромного житья-бытья. Однажды он слышал, как она рассказывала о нем подружке. «Мой папа — по коммерческой части. Он заместитель начальника отдела сбыта и все свои торговые дела проворачивает по телефону. У него важные заказы по всей стране, и он целыми днями названивает разным людям. Ему даже не надо выходить из кабинета». Понятно, подростки любят прихвастнуть отцами друг перед другом. Сейчас, однако же, на ее лице он не увидел ничего, кроме радости. После паузы Лэндон добавил: — Буду заниматься недвижимостью. Не бог весть что, но это работа, а потом, может, подвернется что-нибудь получше…
Но Джинни уже махала рукой.
— А вон и Ральф, папуля. Ральф, я здесь! — крикнула она. — Папуля, я так за тебя рада, честное слово. — Она подалась вперед и снова клюнула его в щеку.
Подошел Чемберлен — в своем псевдоковбойском одеянии, с обвислыми усами.
— Вечер добрый, — сказал Лэндон.
— Добрый, — ответил Чемберлен и засунул руки в задние карманы джинсов; сверкнули локти — это он стал оглядываться по сторонам.
— А где ваш друг? — спросил Лэндон. — Он не приехал?