Спелый дождь
Шрифт:
В поддержку палачей народа.
Свои - в своих.
Расстрел в лесу
Живёт во мне,
Идёт по следу.
Полвека с лишним
Я несу
В руках закованных
Победу.
Страна в общественном бреду
Трагическую
Славит дату!
Спасибо, мать,
За доброту
Твою к российскому солдату.
Такой ценой, такой ценой...
Другой для нас с тобою нету.
Давай, товарищ,
По одной
За нашу
Тяжкую
Победу...
* * *
Глухой безвыходностью заперт,
Я вижу
Истины фасад:
Мы шли солдатами на Запад,
Вернулись
Пленными назад.
120
Зачем я это вспоминаю?
Так жаждал верить
В то, что есть
Другая жизнь,
Совсем иная!
Да не про нашу, вышло, честь...
Маразмом общества контужен,
Я знаю фронт.
Я знаю быт!
Солдат - герой,
Пока он нужен.
Война окончена -
Забыт.
* * *
Звон погребальный
Над родимым кровом
Опухшим,
Заметённым добела.
Зачем я
Новой ложью зачарован,
Пытаясь заглушить колокола?
Дымов и вьюг кочевья - на Воронеж...
А над селом - безбрежность воронья!
Зачем ты, память,
Стон души хоронишь,
Во мне, живом, былое хороня?
Не сожжена свеча!
Стакан не поднят...
Романтика -
Особый род вины.
Опомнись, помолись:
Они уходят,
Последние солдаты
Той войны:
Идут через норильские ухабы
В безмолвное ничто
Издалека
Последние
Солдатские этапы,
Безвестные
Советские
Зека.
СТЫД И ПАМЯТЬ
Бесконечно в юдоли земной
Стыд и память
Плетутся за мной,
Год от года
И день ото дня
121
Загоняют раздумья меня:
До Чечни
Со второй мировой
Поэтапно
Добрался
Живой,
Чтоб отсюда глядеть
В те года
Через сумерки
Слёз
И стыда.
* * *
Полковнику Буданову
Войной
Сменяется
Война.
Темны
От зёрен черных
Всходы.
Куда стремишься ты,
Страна,
С державным знаменем Свободы?
Года. Беда.
Гробы в свечах.
Судилищ диких
Полигоны.
И на полковничьих плечах
Гвоздьми
Прибитые
Погоны.
* * *
Пришел солдат из плена
И чувствует душой:
Родные пахнут стены
Обителью чужой!
Кругом чужие лица.
И всё без перемен.
И больше жизни длится
Бесчеловечья плен.
Прополз по лихолетью.
Пришёл
В свою страну.
Напился,
Сделал петлю
И завершил
Войну.
122
МЕЛЬНИЦА НА КОСТЫЛЯХ
У поэта есть два, казалось бы, взаимоисключаю-
щих стихотворения. Вот одно:
* * *
Живу в другой стране.
Звонят колокола.
Из той, где прежде жил -
Ни отклика, ни звука.
Всё - думы. Все - дела.
И память подвела -
Когда и с кем была
Последняя разлука.
Гуляю иногда.
Вдруг резкий окрик:
«Стой!»
Я замедляю шаг,
Едва соображая,
И с болью сознаю:
Не свой... Не свой? Не свой!
Чужой я для неё.
А эта -
Мне чужая.
И другое:
...А я без смутной вести
За краем вижу брод.
Сейчас, на этом месте,
Рождается народ.
Ситуация для этого автора не такая уж необычная: у него много про-
тивоположного, казалось бы, взаимоисключающего, сливающегося в по-
лифонию, которая после некоторого привыкания совсем не кажется про-
тивоестественной.
Обратимся к первому стихотворению. Если идти по упрощённому ва-
рианту - типичное состояние человека старшего поколения, выкинутого
из жизни (нищета, маленькие пенсии, обидно за падение Советского Со-
юза, раздражают «новые русские» и т.д.). Хотя типичный представитель
старшего поколения о Союзе тоскует, а поэт говорит: «Я той стране - чу-
жой...» То есть это скорее диссидент, а не поклонник системы.
В состоянии выкинутости всегда оказывается часть населения при ре-
волюциях (кровавых, как в семнадцатом году, или относительно мирных,
как в девяносто первом). Это состояние Владимира Набокова, в ночном
кошмаре мысленно возвращающегося в Россию, чтобы быть расстрелян-
ным в одурманенном цветущей черёмухой рву. Оно знакомо беженцам -
бывшим советским гражданам всех волн эмиграции, почти независимо от
того, как складывалась дальнейшая судьба. В данном случае речь идет о
внутренней эмиграции из обеих стран - и бывшего Советского Союза, и
нынешней непонятно какой России. У поэта рождается страшный образ
Родины в виде мельницы, бредущей на костылях:
123
Вольная-вольная воля.
Лунное-лунное поле.
Вдаль убегающий шлях.
И через лунную жижу
Движется - чувствую, вижу -