Спелый дождь
Шрифт:
руют всех.
Так началась новая жизнь.
Это было в январе 2003 года.
Про этот невероятно раз-
бухший, расхристанный, не-
опрятный, немного хулиган-
ствующий сайт, где могут «оправиться в обеденное блюдо» и неожиданно
тепло поддержать, говорят разное. Но именно здесь Михаил нашел то,
чего не имел никогда - свободный выход к массовому читателю. Призна-
юсь: нечистот, которые порой появлялись возле наших имён, мы не чита-
ли. А на отношения с близкими по духу это не влияло.
У нас появились друзья в разных странах. Михаил заинтересованно чи-
тал чужие стихи, писал комментарии. Было приятно ощущать, что к его
словам прислушиваются.
Аудитория большей частью молодая, и с нею Михаил молодел. Он стал
возвращаться к своим ранним неопубликованным стихам, кое-что до-
рабатывал. Прислушивался к замечаниям, даже если был с ними не со-
гласен. Вживался в это состояние подъёма... Удивительно, но даже физи-
чески он, неизлечимо больной, стал себя чувствовать лучше! Мы завели
блокнот для афоризмов, на которые Михаил всегда был мастаком, а тут
они пошли щедро. Частично использовали их в рецензиях.
А иногда брошенную собеседником мысль хотелось развить, как полу-
чилось, например, с Евгением Е., который сетовал, что его поэтический
мир не обогащается.
«Не могу согласиться, - писал Михаил, - с тем, Евгений, что обогащать
его надо искусственно. Когда-то один поэт заметил: «Вам хорошо, Михаил
Николаевич, вы сидели...» (!) - имеется в виду, что есть своя тема. Но если
идти по этому пути: тот не сидел, другой не воевал, третий не расстрели-
вал, десятый не лгал, какой-то там говорил только правду... Сварганится
из этого такая кутья, что получишь хлёбово ядовитое, от последствий ко-
торого враз не избавишься.
Основной признак поэзии? Она обладает лечебными качествами. Ска-
зал - избыл внутренний груз. Потому что вначале было не слово, а пре-
дисловие. Стон боли, стон голода, холода, общения, попытка осмыслить
себя - главная наука о человеке. А слово - потом.
У тебя есть выражение: «Поэт-затворник обречен перепевать свою за-
консервированную душу...» Не перепевать, Евгений, а РАСПЕВАТЬ. Это
разные вещи. Даже «Отче наш», когда эту молитву шепчешь, зная, что ни
Богом, ни в храме, ни в райкоме она не будет услышана и востребована,
может взорвать человека изнутри. Такие вот дела.
Мир гораздо звероподобнее, отвратительнее и прекраснее, если его не со-
чинять, а попытаться понять. Поэт необходим, иначе политико-партийная
шизофрения закусит нами на банкете в честь победы безумия над разумом».
140
Так была зафиксирована на бумаге концепция собственного творче-
ства. А раньше этим заняться вроде не было повода...
Однажды, когда мы попали в типичную скандальную переделку, нам стали
звонить по телефону из разных стран (США, Израиль...) со словами поддерж-
ки. Вот этого ощущения востребованности Михаилу не хватало всю жизнь!
Потребность рассказывать о поэте и судьбе стихов я стала реализовы-
вать на «Сакан-сайте», где писатель Сергей Саканский любезно позволил
мне открыть «Дневник писателя». Потом эти материалы легли в основу
повести «Вызов судьбе» («Одна из звёзд в печальном русском небе...»). Ана-
стасия Доронина помогла Михаилу зарегистрироваться на «Поэзии.Ру»,
где его встретили очень приветливо.
Самой большой радостью для Миши в больнице были вести из Интер-
нета, хорошие стихи:
«Ты сказал намного больше, чем написал, я это чувствую. Наверное,
каждый нищий был бы польщён таким отношением... Живём на одной
земле, одними радостями и печалями и просто обречены на то, чтобы
слышать друг друга» - Михаилу Берковичу.
«Лёня! Обнимаю молча. Пусть лучше перекрывает кадык, чем мозги...»
– Леониду Марголису.
«Человек в застёгнутом состоянии, а хочется сразу большого. А если его
положили, как одуванчик, на ладонь, и показали миру - зазвучит мировая
симфония» - Иосифу Письменному.
У Варлама Шаламова есть рассказ о последних минутах поэта (счита-
ется, Мандельштама) в лагерном бараке. Ему чудятся идущие стройными
рядами строки Большой Поэзии, и все остальное в мире становится не-
важным. Меня не оставляет мысль, что подобное ощущение испытывал
Михаил, когда писал вот эти строки:
«Большая поэзия - это гигантский планетный музыкально-
литературный смысловой оркестр, и в нём закономерностей больше, чем
случайностей. Если одна творческая мысль затронет струну другой - они
зазвучат. Они будут играть Поэзию. Начинается сыгровка оркестра».
Но есть важное отличие. Если поэт «по Шаламову» слушал поэзию в
одиночестве, знал эту обречённость и даже не тяготился этим, то Сопин
как бы видит себя в огромном концертном зале, где каждый и исполни-
тель, и слушатель:
«Поразительно то, что бывает очень-очень редко... Не успеешь сделать
инструментовку, а уже услышан! И хочется заорать, изобразить на своей
харе НЕЧТО... Больше радости или печали? И с высоты такого понимания
хотелось бы встретиться и больше не разлучаться».