Спелый дождь
Шрифт:
Она замыслила написать о Михаиле художественно-документальную кни-
гу, и не только с блеском выполнила задачу, но и издала книгу за счёт
своих скромных медицинских заработков, с привлечением спонсорских
средств. Книга «Нет, жизнь моя не горький дым...» получилась большая,
красивая. Но, несмотря на активную Верину пропаганду и положитель-
ные отзывы практически всех, кто её прочитал, достойного отклика книга
так и не получила, что больно ранило автора.
Почему так вышло? Осмелюсь предположить - по той же причине, по-
чему не нужен был сам Михаил Николаевич. Никому ничего особенно не
нужно, если перестаёшь «толкаться и давить». А «толкаться» Вера устала.
...Вспомнилось, как в 70-е годы прошлого века власть посчитала, что
Вологде для повышения престижа нужно иметь прирученного писателя-
классика. На роль мэтра был приглашён с Урала Виктор Астафьев. Ему
дали первоклассную квартиру и подарили мебельный гарнитур. Но Аста-
133
фьев не оправдал надежд: вёл себя независимо, а потом и вовсе уехал, да
ещё и написал по вологодским мотивам сатирическую повесть «Печаль-
ный детектив». Это кое-кого обидело («Гарнитур взял, а нас опозорил...»,
«После знакомства с этим произведением хочется помыть руки»). Когда я
рассказала об этом профессору Пермского университета Р. В. Коминой,
она засмеялась: «Писателям дарят не гарнитуры, а понимание».
Миша говорил о коллегах-писателях:
– Я никому ничего не желаю плохого. Но я им - не по зубам.
Болезнь скручивала его. К физическим страданиям добавлялись мо-
ральные. Мучаясь от душевной обособленности, всё больше замыкался в
себе.
КРЕСТ
Жизнь вечна
В мечтах дурака:
Признанье,
Раденье о благе...
Спокойно выводит рука
Раздумья мои на бумаге.
Мелеет надежды река.
Тень в чёрном,
Российские дроги...
Выводит рука старика
Знак Плюс
На вчерашней дороге.
* * *
Страшись безликой тишины,
Когда в безумной круговерти
И жизнь, и смерть
Обобщены
В таинственное жизнесмертье,
Где по команде слёзы льют
И выше смысла ставят фразу,
И любят нищие салют,
И умирают по приказу.
НЕИЗБЕЖНОСТЬ
Вере Бузыкаевой
Ты задай мне вопрос,
Не отвечу -
Задай его снова.
Может, вместе найдём -
Как с собой примирить это слово:
Превратиться в пыльцу,
Стать ничем
Под дождями, снегами.
Безразличное время
134
По лицам пройдет сапогами.
Как осмыслить ничто:
Беззащитность,
Бесправье,
Безгласье...
И при жизни ещё
Отыскать с неизбежным согласье.
* * *
Никого я в друзья не зову.
Ни пастух мне не нужен,
Ни стадо.
Други, недруги -
Сон наяву.
Сновидений мне больше не надо.
Оскудев, разбежались друзья.
И петляет ещё в поле голом
Беспричальная стёжка моя
Меж свободою
И произволом.
* * *
Однажды в августе,
В больнице
Я побывал в предсмертной мгле.
Когда-то это повторится -
Меня не станет на земле.
Как я прожил все годы эти?
Без политических горилл
Я сам себя на белом свете
Усердьем каторжным творил.
Поэт - глашатай высшей воли.
Всё, что вверялось лично мне,
Я говорил по доброй воле
Глухой,
Бесчувственной стране.
* * *
Я знаю
Кровь и смерть войны,
Колосья,
Тучные от праха,
Глаза казнённых без вины,
Психоз бесправия
И страха.
Так уж ведётся на Руси...
У самого себя спроси
За тесноту,
За нищету,
135
За немоту,
За темноту,
За политический разбой,
За всех,
Гонимых на убой.
И никаких гарантий нет,
Что мы не повторим тех лет.
* * *
Было стыло. Стало пусто.
Нищий верит. Умный пьёт.
Ритуальное искусство -
Пляска в прорву, в гололёд.
Обручённые с бесплодьем,
Скрыв трагедию под фарс,
Мы от прошлого уходим,
А грядущее - от нас.
* * *
За всё, что выстрадал когда-то,
За всё, чего понять не мог,
Две тени-
Зека и солдата-
За мной шагают
Вдоль дорог.
После боёв
Святых и правых
Молитву позднюю творю:
Следы моих сапог кровавых
Видны -
Носками к алтарю.
Есть в запоздалом разговоре,
Есть смысл:
За каждый век и год,
Пока не выкричится в горе,
Пока не выплачется в горе,
Любя, душа не запоёт.
(Из сборника «Свобода - тягостная ноша»)
ЧЕТВЕРОСТИШИЯ
В прозаической миниатюре «Еретикон» критик Сергей Фаустов назвал
Сопина японским поэтом, аргументировав цветисто: «Я мечтаю его стихи