Страсти по Магдалине
Шрифт:
– Как можно, что люди скажут! Незамужней женщине не пристало воспитывать чужого ребёнка. Да и житья нам не будет, её мать была больна проказой, может эта болезнь у неё внутри, а проявится потом. Наш дом сожгут вместе с ней, лишь только прознают, что ты взяла этого ребёнка в семью!
Тогда Мириам только отмахнулась от слов перепуганной Есфирь. Сначала шло всё хорошо. Девочка быстро поправилась, окрепла. Она была похожа на птичку-непоседу и, играя, бегала по комнатам огромного, красивого дома. Во внутреннем дворе нашла себе в друзья рыжего котёнка, и с тех пор они были неразлучны. Она пела веселые песни, звонко смеялась, радовалась каждому дню с утра до вечера. Но больше всего она любила Мириам, красивую, добрую женщину с длинными шелковыми волосами, от которой ещё и вкусно пахло. Каждую свободную минуту Мириам затевала с ней игру, учила мастерить ожерелья из ракушек, соломенные игрушки, тряпичные куклы.
– Уж слишком быстро забыла она своё горе, свою несчастную мать.
– Ребёнок столько натерпелся, Есфирь, – оправдывала маленькую Сарру Мириам. – Зачем ей сейчас помнить весь ужас своей короткой жизни. Она и так плохо спит по ночам. Пусть хотя бы днём будет веселой и счастливой.
Неприятности стали происходить потом, ровно месяц спустя. Однажды Яруф, вернувшись на повозке из города, не закрыл сразу ворота, а повел мулов к водопою. Любопытная Сарра, неприметная никем, вышла на улицу. Девочку кинулись искать уже под вечер. Первая забеспокоилась Мириам. Неслышно было звонкого смеха, никто не бегал по каменной террасе босыми ногами, не плескался во дворе в каменном колодце. Опросили всех слуг, девочку никто не видел. Когда же за высокой стеной забора раздались громкие возгласы и визг ребёнка, стало понятно, что Сарру нужно искать вне дома. У Мириам сразу же похолодело сердце. Мигом открыли ворота. Мальчишки, что постарше, небольшой группой обступили Сарру кольцом и хлестали её голые ноги тонкими прутьями. Девочка прыгала от боли и громко визжала. Мириам, как тигрица, налетела на обидчиков и первого повалила на землю звонкой затрещиной, остальные сами разбежались в разные стороны. В руках у Сарры был мертвый котёнок, она нежно прижимала его к груди.
Затем ещё стали происходить неприятные вещи. Слуги почти каждый день приходили к хозяйке и жаловались, что им перестали на рынке продавать специи и свечи. Купец в мануфактурной лавке также отказался продать кусок холста. Люди на улицах стали обходить слуг Мириам стороной, никто не здоровался, все отворачивались.
Последней каплей стал пожар на скотном дворе. Крыша из сухих брёвен, покрытая пальмовыми листьями, загорелась внезапно посреди белого дня. Только благодаря этому, её быстро смогли потушить. Если бы пожар произошел ночью, когда все спали, то огонь мог легко перекинуться на жилища для слуг, а затем и на хозяйский дом. После такого Есфирь не выдержала.
– Ты должна увезти из дома девочку, Мириам, – голос её был спокоен, а слова убедительны. – Иначе в один прекрасный день ты сама пойдешь с ней по миру. И кто знает, как закончится твой путь, моя госпожа.
Мириам согласилась отдать Сарру в одну хорошо знакомую ей семью, людям, которым она доверяла. Но там к её просьбе отнеслись насторожено и девочку не приняли, отказали и в другой семье, даже за деньги не захотели воспитывать чужого ребёнка. Терпение и решимость покидали Мириам с каждым днём. Ей было жалко расставаться с девочкой, она уже успела привязаться к ней и полюбить, как родную дочь. Мириам не могла оставить её посреди дороги на произвол судьбы, и, в конце концов, решила вернуться домой и хорошенько приглядывать за Саррой, а слуги будут рассказывать на базаре, что ребёнка отвезли в другой город и отдали чужим людям на воспитание.
Только теперь во дворе родного дома, видя испуганное лицо старой кормилицы, она поняла, что вероятно совершила ошибку, роковую ошибку, которая перевернет всю её жизнь.
3.
Все последующие дни Мириам не отходила от своего несчастного больного. Жар сменялся ознобом, спутанный бред тихим забытьём. Во сне незнакомец кого-то звал, с кем-то спорил или беззвучно смеялся, улыбаясь лишь ртом. Мириам неустанно растирала худое тело отварами из трав, пеленала как младенца в мокрые простыни, смазывала исцеляющими бальзамами. Редко ей удавалось поспать, но даже в эти мимолетные часы отдыха она видела во сне своего путника на смертном одре с терновым венцом на грязных волосах. Просыпалась в холодном поту с гулкими ударами сердца в груди и неслась к постели больного узнать, жив он или уже мёртв. Есфирь видела метание своей хозяйки между кухней, где готовились целебные отвары, и спальней, где лежал этот незнакомец, и не могла понять, почему Мириам так переживает за него. Уже не один раз она пыталась намекнуть ей, что этот человек может быть кем угодно, даже тем ужасным разбойником, за поимку которого прокуратор назначил высокую награду, и всю неделю римские летучие отряды прочесывают не только селения и города, но и зеленые холмы вдоль всего Геннисаретского озера.
Нет, напрасны были увещевания старой кормилицы. Мириам никого не хотела слушать. С утра до вечера она самоотверженно продолжала ухаживать за больным. Но ничто не могло навести её на мысль о том, кто этот человек, и что он мог делать посреди пустынной равнины. В его дорожной сумке было найдено несколько старинных пергаментов на арамейском, греческом и латинском языках. Два пергамента Мириам удалось даже с трудом прочитать. В одном говорилось о лечении одной очень древней и опасной болезни, в другом философские разъяснения о духовном начале бытия. В тряпичных мешочках она нашла мелко растертый порошок. Там же лежали связанные в маленькие пучки и завернутые в листья пальмы сухие пряные травы. Ещё несколько предметов она обнаружила в отдельной сумке поменьше, их предназначение осталось для Мириам загадкой. Одного она не могла понять, если он знает все эти языки, на которых написаны пергаменты, то, безусловно, человек этот должен обладать высокой грамотностью, но одежда его, а вернее её отсутствие, и внешний вид подходили, скорее всего, для странствующего пилигрима, чем для богатого и состоятельного человека. Мириам путалась в своих догадках и на третий день уже окончательно оставила надежду выяснить происхождение и занятие этого странного человека.
Часами напролет сидела она возле него и смотрела на бледное лицо. Дыхание его стало ровным, тихим, спокойным. Незнакомец мирно спал и уже не боролся за свою жизнь. Все в доме, рабы и слуги, ходили осторожно, говорили полушепотом. Сарре было строго наказано громко не петь и не бегать босыми ногами по каменному полу террасы. Возле неё неотлучно всегда находились две опытные молодые служанки. В комнаты хозяйки на второй этаж, где лежал больной, дозволялось входить только Есфирь. Она уже несколько раз предлагала Мириам заменить её у постели несчастного, чтобы та могла хоть немного отдохнуть и заняться накопившимися делами по дому, но Мириам упорно отказывалась.
– Он должен скоро очнуться, кормилица, – только и отвечала бедная женщина. – Я не хочу пропустить тот миг, когда он откроет глаза.
Есфирь недоуменно пожимала плечами и больше не настаивала.
Мириам и сама не могла объяснить никому те чувства, что постепенно, изо дня в день, стали зарождаться в её душе. Но она знала наверняка, что рядом с этим человеком её душа обретала покой, а сердце билось чаще, и грудь сжималась так, словно ей не хватало воздуха.
«Как это всё-таки странно, – думала она поздней ночью, глядя из окна на черный горизонт, усыпанный звездами. – Как долго можно жить и не замечать всей этой ночной красоты, бесконечного неба, далекого мерцающего света этих холодных звёзд… Правда, мудрецы в Афинах говорили, что эти звёзды могут предсказать мне мою судьбу и счастье, болезнь и смерть, и даже любовь… Зачем мечтать о далеком будущем, если даже не знаешь завтрашнего дня? Зачем тосковать по своим утратам, если они в прошлом были самыми счастливыми и радостными событиями в твоей жизни? Прошедшее оставляет в нас печаль, будущее вселяет в нас радостную надежду. Так мы все и маемся всю жизнь между печалью и радостью, между прошлым и будущим, между светом и тьмой… И не можем ценить то, что дает нам каждый миг настоящего…».
Женщина тяжело вздохнула. Яркая розовая звезда как будто подмигивала ей с черного небосклона. Громкий лай соседских собак заставил её оторваться от своих размышлений и вернуться к постели больного. Он спокойно спал. Даже его тяжелое дыхание было едва заметно. Лицо посветлело, преобразилось, и выступающие скулы стали меньше выделяться под смуглой кожей. На лбу и верхней губе выступила испарина. Это был хороший знак. Мириам смочила платок в розовой воде, отерла лицо, руки. Затем потушила лампаду и осторожно легла рядом с незнакомцем, с самого краю. «Завтрашний день обязательно принесет мне счастье…», – так почему-то подумалось ей в последнюю минуту, и она спокойно уснула глубоким сном…
Он открыл глаза первым. Сначала его поразила эта удивительная тишина. Вернее нежные и глубокие звуки этой тишины. Они доносились отовсюду. Сперва это было блеянье овец, затем тоненький колокольчик пастуха, его сменил шелест листьев олив и стрекотание цикад. На смену звукам пришли запахи. Тонкий навязчивый запах мускатного ореха и дурманящих олеандров, свежесть ручья, аромат маисовых лепешек и жареного мяса. Пустой голодный желудок сразу заурчал в своё оправдание. И только тогда ему захотелось открыть глаза. Белый выбеленный потолок с поперечными балками кружился над головой. Справой стороны со стены на него смотрели ярко разукрашенные причудливые цветы и птицы. С центра, чуть скосив свой взгляд, ему улыбалась полуобнаженная женщина с длинными вьющимися волосами, переплетенными лентами. В какое странное место он попал?