Страсти по Магдалине

Чутская Елена

– Я очень бы хотела верить твоим словам, Иса, но, к сожалению, боюсь, что не все люди думают, как ты. Многие захотят навредить тебе. Ты понимаешь меня, Иса? Я боюсь за тебя.

– Да, моя заботливая госпожа, – он ласково улыбнулся ей в ответ. – Не беспокойся, до заката я обязательно вернусь.

– Ты обещаешь? – тревога и недоверие отразились на её лице.

Он поднял голову, посмотрел ей в глаза. Словно теплой волной окатил с головы до ног. Женщина замерла. Как бы он хотел сказать, что единственным его желанием сейчас было не покидать её никогда. И ещё, вдыхать

терпкий аромат её медовых волос, ощутить теплоту этих мягких губ, бесконечно слушать тихий глубокий голос.

– Обещаю, – чуть слышно слетело с его губ. Он отвел от неё взгляд.

– Береги себя, – прошептала Мириам и мысленно вознесла молитву к могущественной Исиде, прося оберегать его в дороге.

Когда повозка выехала со двора, и высокие тяжелые ворота закрылись, Мириам ощутила вокруг себя посреди двора пустоту. Она растерянно стояла под ветвями огромного раскидистого тутовника, над её головой щебетали птицы, радостно встречая первые лучи солнца. Наступил рассвет.

– Он уехал, дочка?– сзади неслышно подошла кормилица.

– Уехал, но к закату обещал вернуться, – тихо ответила Мириам.

– Пойдем. – Есфирь обняла молодую женщину за плечи. – На кухне готов завтрак. Тебе нужно поесть, совсем исхудала за эти дни. Пойдем…

На земляном прохладном полу кухни, в углу, вытянувшись и положив голову на передние лапы, лежал старый пёс Яруфа. Служить он уже не мог, давно был слеповат, да и на задние лапы стал припадать, но был добр настолько, что позволял детям прислуги лежать у себя на спине, и даже мог прокатить их несколько шагов, словно карликовый пони. Пса не стали выгонять со двора, а отвели ему место здесь, возле теплого очага.

– Послушай меня, дочка, – начала Есфирь, наливая в кружку теплого молока и выставляя перед Мириам свежие лепешки. – Олива уже давно созрела, ещё день-два и станет падать на землю. Мы потеряем урожай. В этом году говорят масло в большой цене. В соседних землях было много дождей, олива пропала. Уродила только у нас в Галилеи. Можно выручить хорошие деньги за этот урожай.

Мириам кивнула головой, отломила кусочек маисовой лепешки.

– Всё правильно, кормилица. Но в прошлом году я нанимала сборщиков, а сейчас к нам никто не придет даже за двойную плату.

– Ничего, Мириам, мы и сами со своими людьми сможем собрать хотя бы часть урожая. На полях сейчас отдых, зерно еще не созрело, можно собрать всех землепашцев, женщин. Даже дети могут подносить пустые корзины. Это предложила твоя Сарра. Очень смышленая девочка. Я поручила от твоего имени собрать всех людей сегодня в роще. Посмотрим, сколько наберется работников.

Мириам задумалась, даже если работать с раннего утра до позднего вечера, за два-три дня они соберут только половину оливы, всё остальное пропадет. Время было упущено. И всё из-за Исы.

– Я могу попросить помощи у купца Ферхата, – проговорила Мириам, перебирая спелые финики в чашке. – Правда, это может оказаться не совсем удобным сейчас. Я снова отказала ему…

– Снова? – перебила её Есфирь. – Он опять делал тебе предложение?

Женщина только кивнула. Можно и так сказать.

– Ну, когда же ты образумишься, дочка! Пойми, лучшего мужа тебе не сыскать во всей Галилеи. Почему ты не хочешь стать женой такого почтенного и богатого человека? Ты уже вышла из возраста невесты, Мириам. Тебе скоро тридцать. Твои подруги имеют по трое, а то и по пятеро детей! Как бы обрадовался твой отец, если в этом доме снова через столько лет зазвучали бы детские голоса. Подумай, дочка…

– Я уже думала, кормилица, но сказать ничего не могу почтенному Ферхату. Я не смогу…

– Конечно, дочка, ты и раньше не очень-то жаловала этого купца, а уж теперь, когда здесь появился этот несчастный… – Есфирь не договорила, только махнула рукой.

Мириам неожиданно смутилась и опустила голову, кусок финика застрял в горле.

– Что ты этим хочешь сказать, кормилица?

– А что я могу сказать? Ничего, Мириам, ничего. Что мне говорить тебе? Ты госпожа, хозяйка такого большого дома. Молода и богата. Что уж мне говорить! Но молодость быстро пройдет, дочка, богатство может иссякнуть. И что останется в конце, Мириам? Ты надеешься, что этот несчастный скиталец полюбит тебя?

– Мне ничего не нужно от него, кормилица, – Мириам тяготил этот разговор. Правда за долгие годы одиночества старая Есфирь стала ей дороже матери, которую она уже совсем не помнила. Но сейчас она не хотела раскрывать перед ней своё сердце и признаваться в том, в чём сама себе ещё боялась признаться.

– Конечно, не нужно ничего, – согласилась с ней кормилица. – А что у него есть? Дырявая сума да сухая трава. А что там еще было в этой сумке, Мириам, каменная пыль и деревянные молоточки? Нищий он и есть нищий, что с него взять! Убогий скиталец… только сможет ли он оценить твою любовь, Мириам?

– Госпожа, – на пороге кухни стоял старый слуга Ионис.

Есфирь замерла на полуслове, с поклоном отступила от стола и, не заметив пса, чуть не упала через его широкую спину.

– Все ваши люди собрались за оградой в роще, госпожа, – поклонился Ионис. – Ждут ваших распоряжений.

– Иди. Я сейчас.

Мириам запахнула лёгкую тунику, подвязалась широким поясом, пышные волосы убрала под плотный платок, заплела его на манер арабских купчих. Серый хитон одела сверху. Молча посмотрела на притихшую кормилицу. Может она и права? Кто знает? И вышла из кухни во двор.

Люди пришли все, их было достаточно много. Простые слуги, жившие уже много лет в доме Мириам, и рабы, которых отец привез ещё из Финикии. После его смерти Мириам предложила рабам вольную и отпустила на все четыре стороны. Многие ушли, но многие и остались, создали свои семьи, у некоторых были уже дети.

Разделение на слуг и рабов осталось по старинке. Жильё тоже делилось, у рабов оно было похуже, но в благодарность за их труд Мириам ещё пять лет назад решила обновить крышу, полы, сделать жилище более уютным, поделила его на семьи. Кто захотел уйти и поискать лучшей жизни, зажить своим хозяйством, получали расчет. «Плохой слуга – несчастье для дома», – так всегда говорил отец, и она не забывала мудрых слов.