Светоч русской земли
Шрифт:
– Ладно, о том после, - полуразрешил Фёдор, почувствовав в голосе Петуха мольбу.
– А за совет спасибо! Добрыне скажу, что ты - у меня!
Фёдор, опустив голову и сгорбив плечи, подошёл к кельям, где разместилась его дружина, и нос к носу столкнулся в дверях с боярином. Было уже темно, и Добрыня не вдруг узнал своего игумена.
– Молчи!
– сказал Фёдор.
– Петух - там, а я удираю, не зазри!
Боярин понял и кивнул головой:
– И ране бы так, батюшка, чаю, блодят греки! Може, и уведашь чего! Провожатого не послать?
– Увидят!
– возразил Фёдор.
–
***
Темнота опускалась на город. Царапаясь за камни, Фёдор уже мало что различал, а когда кривыми улицами выбрался к Влахернам, стояла тьма. У ворот монастыря его окликнули. Молодой инок долго всматривался в лицо Фёдора, с сомнением поглядывая на его мирское платье, потом кивнул, велев идти за собой.
Монастырский сад подходил к воде, и когда они устроились в каменной хороминке на краю сада и Фёдор выглянул в сводчатое окно, то увидел вымол, освещаемый воткнутым в бочку с песком факелом.
Ждали долго. Наконец к вымолу причалила лодья, из которой на берег сошли трое фрягов, причём один из них в монашеском платье, что видно было даже и под плащом. С берега к ним подошли двое монахов, и один, откинув накидку, поздоровался с монахом-фрязином. Неровно горевший факел вспыхнул, и Фёдор едва не вскрикнул, узнав в лицо патриаршего нотария. Приезжие и встречающие гурьбой пошли в гору, а спутник Фёдора, ухватив за рукав, повлёк его по-за деревьями сада к кельям. Когда они вошли в сводчатый низкий покой и в свете глиняного светильника Фёдор увидел двух старцев, один из которых был знакомым ему писцом у нотария, он уже не удивил. Молодой инок по знаку старого покинул покой. В келью протиснулся ещё один монах, незнакомый Фёдору.
– Разглядел?
– спросил его один из незнакомых ему старцев.
– Да!
– сказал Фёдор, начиная понимать, зачем его сюда позвали.
– Пимена вашего снимут по прежнему соборному решению!
– сказал старец.
– Но снимут и Киприана, как было решено прежде! А митрополитом на Русь изберут иного...
– Кого?
– Фёдор почувствовал, как у него становится сухо во рту. Над столом, в трепетном свете светильника, бросающего огромные тени, от склонённых голов на стены, нависла тишина.
– Того, о ком ныне пекутся фряги!
– сказал прежний старец.
– И вся задержка в патриархии доселе была не с тем, чтобы собрать уже собранный синклит, а чтобы найти того, кто согласится принять унию с Римом!
– Теперь, похоже, нашли!
– сказал второй старец.
– Великий князь не допустит того!
– сказал Фёдор.
– Великий князь Дмитрий вельми болен!
– сказал монах.
– А сын еговый нынче в Кракове, под латинской прелестью невемы, стоек ли он и теперь в вере православной?
– Но Киприан - в Литве!
– Его мерность патриарх Нил, - вмешался третий, доныне молчавший монах, - согласился заменить Киприана. Дабы не нарушать согласия с Галатой и Римом. Его лишат сана по возвращении. Фряги каждую ночь затем и ездят сюда!
– Но Венеция...
– начал Фёдор.
– Республика Святого Марка воевала с республикой Святого Георгия, но ни те, ни другие не воюют с папским престолом!
– сказал инок.
– Мы слыхали, что ты - твёрд в вере, и решили предупредить тебя!
– Чтобы ты узрел, своими глазами!
– подтвердил первый.
– Рассуди и помысли!
– домолвил он, оканчивая разговор.
– Мы сказали и сделали всё, что могли, дело теперь - за тобой!
Иноки поднялись. Встал и Фёдор, понявший, что ни расспрашивать, кто они - такие, ни длить разговора не должно. Достаточно и того, что он узнал знакомого писца, с которым никогда не говорил по-дружески и даже мало замечал этого работника. Теперь же посмотрел на него с уважением, и тот, проходя мимо, бросил на Фёдора взгляд, на который Фёдор ответил кивком, означавшим: безусловно, не выдам!
Молодой инок повёл его мимо монастырских строений на улицу. Поколебавшись, Фёдор вынул из калиты и подал иноку золотой иперпер. Тот принял дар, не отвазываясь, и только склонил голову.
Пробираясь домой, Фёдор несколько раз ошибался улицами и уже думал, что не успеет до рассвета, но успел. Перелез через стену, поколебавшись, зашёл в покои своей дружины. Добрыня, не спавший всю ночь, перекрестился и, взяв его за шиворот, повёл к Киприановой келье.
– Отец настоятель, отоприте! Привёл!
– сказал он.
Петух не спал. Пока они переодевались в своё платье, боярин стоял на пороге и что-то бубнил укоризненное. Потом взял за шиворот, уже Петуха, чтобы вести его назад. Фёдор остановил Добрыню за плечо и сказал шёпотом:
– Ты отпускай его иногда!
Добрыня кивнул, понял и, бранясь, поволок Петуха в дружинную келью - досыпать. А Фёдор, выпив воды и съев пару маслин с куском подсохшей лепёшки, стянул однорядку и повалился на ложе, только тут почувствовав, что устал. В голове звенело. Он ещё ничего не решил, не придумал, чувствуя гнев на обманувший его патриарший синклит и на весь этот город с распутником императором во главе, готовый предаться латинам и увлечь в бездну, вместе с собой восстающую из пепла прежних поражений и год от года мужающую Русь.
Глава 8
Труднее всего убедить человека в правде. Лжи верят легче и охотнее. Фёдор уже не раз посетовал про себя, что не избрал для Пимена лжи во спасение, ибо теперь временщик слышал, слушал - и не верил.
Фёдор уже час бился с Пименом, пытаясь убедить его, что беда - общая и им надо действовать сообща. Он уже приходил в отчаяние, когда, наконец, понял, почему Пимен не верит ему, и озарение пронзило его. Пимен не понимал, почему это нужно ему, племяннику Сергия и давнему врагу Пимена. Он не допускал мысли, что кто-то может действовать не на пользу себе, а из каких-то иных, высших соображений. Поняв это, Фёдор умолк и смотрел на Пимена. И такого человека они все терпели на месте вершителя судеб Русской церкви!