Святой
Шрифт:
– Но не сейчас, - произнесла она.
– Я уйду первым.
– Сорен отпустил ее.
– Подожди несколько минут, а затем возвращайся прямиком в постель.
Он быстро поцеловал ее в губы и подошел к двери.
Он положил руку на дверную ручку и остановился.
– Малышка, ты должна знать кое-что еще.
Она села на кровать и притянула колени к груди.
– Что?
– То, что ты знаешь обо мне, что видела - это лишь малая часть меня. В моем характере есть гораздо менее приятные черты чем те, что я позволил тебе увидеть. Если ты мне не веришь, можешь спросить у Кингсли.
– О чем я должна его спросить?
–
– Что он мне расскажет?
– Ничего. Но все равно спроси.
Она кивнула, хотя ничего не поняла.
– Попытайся поспать. Я бы хотел, чтобы ты пошла на похороны завтра. Ты познакомишься с Элизабет, так что приготовься.
– Она в порядке? После всего, что с ней случилось.
Сорен скрестил руки на груди.
– Она хочет иметь детей, - ответил он.
– Больше всего на свете. Сомневаюсь, что она будет встречаться с кем-то или выйдет замуж, но все же отчаянно хочет стать матерью. До недавнего времени все шло хорошо. Медицинские тесты показали, что она не может иметь детей. Все из-за нашего отца, и вот последствия.
– Она не может иметь детей?
Сорен покачал головой.
– Она не очень спокойно восприняла новости, - признался он, и она услышала в его словах более глубокий смысл.
– Но я верю в нее. Постарайся проявить сочувствие.
– Хорошо. Постараюсь.
– Хорошая девочка. Отправляйся спать.
– Да, сэр. Сэр?
– Да, Малышка?
– Скажите еще раз? Пожалуйста?
Он улыбнулся ей.
– На датском или английском?
– На английском вы уже говорили. Давайте на датском.
Сорен подошел туда, где она сидела на кровати. Он обхватил ее лицо ладонями и глубоко и страстно поцеловал.
– Jeg elsker dig, min lille en.
Он снова поцеловал ее, пожелал спокойной ночи и выскользнул в коридор.
Элеонор опустилась на спину. Смотря в потолок, она провела ладонями по бедрам, ощущая в них новую нежность. Прикасаться к синякам, оставленным Сореном, и лежать в постели, где он проник в нее пальцем, было похоже на лежание в огне. Она опустила руку в шорты и снова начала дразнить клитор. Сорен сказал ей подождать несколько минут перед тем, как вернуться в постель. Довести себя до оргазма, представляя, как Сорен ее трахает, - на это точно уйдет минута или две. Она снова быстро кончила, тихо, пытаясь не стонать, пока ее лоно сопротивлялось, а вагинальные мышцы сокращались напротив друг друга.
Она сползла с ложа и ушла из комнаты как можно тише. В дверном проеме она посмотрела на кровать и представила, как та горит. Вот что она испытывала, лежа на ней - пламя. Она закрыла за собой дверь и прокралась по коридору.
В темноте осторожно она направилась к себе. Когда она прошла главный холл, то услышала голоса. Рядом с окном она рассмотрела фигуры двух людей. Спрятавшись в тени, она подошла ближе. Она увидела, как Сорен и женщина тихо говорили, склонив головы словно в молитве.
– Мне не жаль, - прошептала женщина.
– Знаю это не исповедь, но мне не жаль. Так или иначе, прости, мне не жаль.
Сорен скрестил руки на груди, словно пытался спрятаться за ними как за щитом. Он посмотрел женщине в глаза.
– Мне тоже не жаль.
Элеонор не знала, что она слышала, только то, что она не должна была это слышать. Она развернулась и поспешила в свою комнату. Она пробралась
Он приказал ей идти в кровать, и она пошла. Но она не спала до самого рассвета.
Слабая и чувствительная она нехотя отбросила покрывала, когда ее разбудила Клэр.
– Я встала, встала, - ответила она и начала подниматься.
– Вот черт, что случилось с твоими ногами?
– спросила Клэр, уставившись на нее широко распахнутыми глазами. Элеонор посмотрела на ноги и увидела, что синяки, оставленные Сореном, уже стали фиолетовыми.
– Эм... Прошлой ночью я шла по коридору и врезалась во что-то. Какой-то стол или что-то вроде того. Было темно, - солгала она и исчезла в ванной.
Как только она оказалась в ванной, умылась и разделась догола. Прежде чем войти в душ, она посмотрела на себя в зеркале.
– О, мой Бог...
Лишь голыми руками Сорен превратил ее бедра в черные. Она повернулась и подняла волосы. На спине было четыре синяка размером с ладонь. Синяки на правой груди и один на правом плече. Еще два она нашла на плечах, по одному на предплечьях и четыре синяка от пальцев на каждом бедре, и черный отпечаток большого пальца на тазовых костях. Если бы она увидела голую женщину с идентичными синяками, она бы предположила, что ту изнасиловали.
Элеонор прислонилась к стене и поставила ногу на тумбочку. Рассматривая синяки, она довела себя до оргазма. Она не могла сдержаться. Она никогда не видела ничего более эротичного, чем следы Сорена на ее теле.
К счастью, для похорон она упаковала платье с длинными рукавами, которое скроет и спину, и ноги до колен. Они с Клэр быстро позавтракали перед приездом гостей в дом. Около сорока человек собралось в комнате, пили чай и кофе и перешептывались друг с другом. Тем не менее, шепот сорока человек в одной комнате казался оглушающим для гудящей головы Элеонор. Она проспала всего два часа ночью. Никогда она не чувствовала себя так хорошо, будучи в дерьмовом состоянии. «Похороны», - напомнила она себе. Никаких дерьмовых шуточек.
В противоположном углу комнаты она заметила Сорена, в черном костюме, белой рубашке и черном галстуке. Женщина, молодая и симпатичная, стояла рядом с ним. Клэр взяла ее за руку и потащила ее к ним.
– Кто это?
– спросила женщина, улыбаясь Сорену.
– Это Элеонор. Подруга Клэр.
– Привет.
– Элеонор поставила чашку на стол и пожала женщине руку.
– Элеонор, это моя сестра Элизабет, - ответил Сорен.
Хорошо, что она поставила кофейную чашку на стол, иначе уронила бы ее. Ей потребовалась вся ее сила воли, чтобы не ахнуть или не открыть рот, пока она смотрела на нее. Красивая женщина с темно-рыжими волосами и фиолетовыми глазами, ее с легкостью можно было принять за чью-то старшую сестру. Она и Сорен, не смотря на общего отца, были совсем не похожи. Должно быть, она пошла в мать. Неважно как сильно Элеонор пыталась с сожалением смотреть на Элизабет, она не могла не вспомнить, как эта женщина делала ужасные вещи с Сореном, когда те были детьми. Но он не винил ее, только их отца, и Элеонор пыталась ее не осуждать. Элеонор посмотрела ей в глаза, пытаясь найти человека за маской хорошей дочери в трауре, но Элеонор не увидела ничего - только пустоту, она будто смотрела на тело без души.