Сын крестьянский
Шрифт:
— Вот, воевода, Никишка перед тобой.
Болотников внимательно оглядел его.
— Ближе стань!
А Варвара продолжала:
— У деда с бабкой я жила в Волоколамске. Они меня от смерти спасли. А это приемыш их. Увязался за мной: воевать всхотел.
Болотников погладил по белобрысой голове сияющего Никишку и молча подтолкнул его к Олешке. Они ушли за перегородку, где и зашептались.
— А вот воитель Анисифор.
Тощенький воитель смущенно переминался с ноги на ногу.
— Анисифор, сказывай им, как попал сюды!
Тот собрался с духом, выпрямился, заговорил вначале медленно, спотыкаясь, потом разошелся:
— Воевода…
Замолчал Анисифор, поджал губы, стоял выжидательно. Варвара вроде как пропела:
— Ну вот видишь, воевода: и не я их привела, а они за мной всамделе потянулись до тебя.
Болотников похлопал Анисифора по плечу.
— Садись!
Гора шепнул хозяйке. Та вытащила из печки жареного петуха. Гора рассадил петуха кинжалом на две части, крикнул:
— Никишка! Пидь до мэнэ!
Анисифор и Никишка сели к столу. Гора каждому из них дал по полпетуха, Анисифору в придачу — чарку вина.
— Ешьте на здоровьячко!
Так возвратилась странница Варвара. Тут же Болотников вместе с ней сходил к прибывшим с Анисифором повстанцам, поговорил с ними честь честью. Их разверстали по отрядам.
Через три дня Варвара была призвана к Болотникову.
— Ну, Варвара великомученица, — всамделе ты столь перетерпела, что не грех тебя так назвать, — ну, Варвара, отдохнула малость, снова принимайся за службу ратную.
По всему ты — головушка отчаянная, вот и дело тебе даю отчаянное. Свершишь для народа — добро будет. Токмо упреждаю: сгинуть можешь. Если страхуешь — откажись. Перечить не стану, — сказал Иван Исаевич, наперед зная ее ответ.
Варвара тихо и серьезно проговорила:
— Надо, значит, вершить стану. Сгину, значит, судьба. Сказывай, воевода.
— Войско народное, сама знаешь, к Москве движется. Посылаю тебя туда вперед. В Москву с севера войдешь, так вернее будет. Опять грамоты подметные метать станешь. Да не это главное. Иди к Ереме Кривому. Олешка сведет тебя к нему, а он все скажет.
Крепко обнял Болотников Варвару и отпустил. Глядя ей вслед, думал: «С таким народом не пропадешь!»
Олешка провел Варвару в избу, где жил Еремей Кривой. Введя к нему, отдал запись Болотникова, улыбнулся Варваре. Она сказала:
— Хлопчик, счастливо оставаться!
— А тебе, Варя, счастливо вперед идти!
И с серьезно-плутовским лицом прошагал мимо нее военным шагом, исчез. Варвара села в уголку и разглядывала Еремея, внимательно читающего запись. Средних лет мужчина, остриженный в кружок, с длинными русыми усами на бронзовом лице и с завязанным черной лентой левым глазом. Прочтя запись, он внимательно посмотрел на Варвару. «Ишь, словно буравом насквозь просверлил», — подумала Варвара.
— Сказывай, Варя, какая ты ныне есть, чем дышишь? — произнес он шутливо высоким, приятным голосом. Та рассказала про себя. Под конец ласковая усмешка промелькнула на лице Еремея.
— Так! Вот и Иван Исаевич тебя хвалит. Слушай! Вот они, подметные грамоты. Возьмешь, раздашь. В Москву с севера войдешь, как воевода приказывает. У церкви Николы на Крови — это в Скородом войти надо — живет Никола Алфеев, парень молодой. Недалечко от его жилья и склад. В нем бомбы, ядра и зелье хранятся. На складе этом он служит, охраняет до поры до времени. Наш он, а там думают, что ихний он.
И опять скупая усмешка.
— Вот тебе грамота, само собой облыжная, кто ты и откуда. Женка ты того Николы Алфеева, прибыла ты к ему на жительство из села Кресты, под Тверью. Оттоль и Никола. Вот и езжай. Грамоту, со словами условными, Никола прочтет, сведает по ней: от нас ты. Спешки не надобно. Подрывайте склад, когда зелья много накопится. Вестей Никола не подает. Уж не сгинул ли? А узнаешь, что нет его, сама до того склада добирайся. Трудно это, а надо. К вечеру трогайся!
Простились, и ушла Варвара думая:
«Что-то будет?»
К Болотникову присоединились Боровск, Верея, Вязьма, Звенигород, Мещевск, Серпейск, Волоколамск.
Жители выходили с хлебом-солью, целовали крест на верность царю Димитрию Ивановичу.
В конце октября Иван Исаевич был уже верстах в десяти от Престольной. Его рать расположилась на опушке оголенного березового леса. День был холодный, сухой. Ярко светило солнце, сверкал снег. Зима была ранней.
Как на ладони было видно село Коломенское, старинная вотчина и летняя резиденция русских царей. Отчетливо выступал высокий деревянный дворец с башнями ярких цветов. Его шатровые и луковицами крыши, посеребренные и позолоченные, ярко горели в солнечных лучах. Кругом дворца теснилось множество теремов, изб, рубленных из кондового леса, с переходами, сенями, крыльцами. Блестели на солнце слюдяные окна. На высоких трубах виднелись окрашенные коньки из жести. Каменный шатровый храм Вознесенья — замечательный образец русского зодчества — сверкал на фоне голубого неба золотыми главами и крестами.
— На народной крови воздвигнуто, — произнес Болотников, обращаясь к свите и указывая на дворец.
Помолчав, добавил:
— Здесь будет стан мой. Отсюда начнем бои за Москву.
На следующее утро вокруг Коломенского закипела работа. Накладывали одни на другие в три ряда сани, набивая их сеном и соломой, и поливали водой. На морозе получился вал из дерева и льда.
Иван Исаевич то командовал, то сам брал в руки пилу или топор. Понатужившись, поднял и понес на вал громадное отесанное бревно.
— С таким воеводой не пропадешь. Наша кость, черная, — любуясь Болотниковым, произнес веселый мужичок.
— А взор, что у сокола, — в тон ему добавил высокий широкоплечий ратник.
Прискакал гонец. С удивлением смотрел он, как Иван Исаевич обтесывал топором толстую дубовую сваю, думал: «Вишь, как раскраснелся, на морозе-то работаючи. Не нашим начальникам чета».
Он низко поклонился Болотникову, отиравшему с лица пот.
— Челом бью тебе, воевода, от Прокопия Петровича Ляпунова, от Григория Федоровича Сумбулова да от Филиппа Ивановича Пашкова, воевод наших. Стоят они со дружинами в слободе Котлы и возле. Дожидаются тебя. Просят пожаловать.