Тарас Шевченко - крестный отец украинского национализма
Шрифт:
Отказаться от спиртного было невозможно. Ибо это был главный источник вдохновения:
Вип'єш перву - стрепенешся, Вип'єш другу - схаменешся, Вип'єш третю - в очах сяє, Дума думу поганяє. (1847)Мы видели активного «мочеморда» Шевченко в переписке с религиозной княжной Репниной.
И во время ссылки письма княжне Репниной должны были свидетельствовать о якобы религиозном настроении их автора: «Я теперь говею и сегодня приобщался святых таин - желал бы, чтобы вся жизнь
А вот что он думает о религиозности княжны на самом деле: «Вечером втихомолку навестил давно не виданного друга моего, княжну Варвару Николаевну Репнину. Она счастливо переменилась, потолстела и как будто помолодела. И вдарилася в ханжество, чего я прежде не замечал. Не встретила ли она в Москве хорошего исповедника?» (1858).
Там, где есть исповедь, есть и исповедник. Почему это плохо? Двойная бухгалтерия в письмах к высоким покровителям - обычное дело. Шевченко пишет графине Анастасии Ивановне Толстой, жене вице-президента Петербургской Академии художеств: «Теперь, и только теперь я вполне уверовал в слово: «Любя наказую вы». Теперь только молюсь я и благодарю его за бесконечную любовь ко мне, за ниспосланное испытание. Оно отвело призму от глаз моих, сквозь которую я смотрел на людей и на самого себя. Оно научило меня, как любить врагов и ненавидящих нас. А этому не научит никакая школа, кроме тяжкой школы испытания и продолжительной беседы с самим собою. Я теперь чувствую себя если не совершенным, то по крайней мере, безукоризненным христианином. Как золото из огня, как младенец из купели, я выхожу теперь из мрачного чистилища, чтобы начать новый благороднейший путь жизни».
Если христианин говорит о себе, что он христианин «безукоризненный», значит он духовно тяжко болен.
Он обращается к вице-президенту Академии графу Федору Петровичу Толстому: «После долгих и тяжких испытаний обращаюся к Вашему сиятельству с моими горькими слезами и молю Вас. Вы, как великий художник и как представитель Академии художеств, ходатайствует обо мне у нашей высокой покровительницы». Имеется в виду президент Академии художеств великая княгиня Мария Николаевна.
В 1857 году в дневнике читаем: «Сегодня получил письмо от моей святой заступницы, от графини Настасии Ивановны Толстой. Она пишет, что письмо мое, адресованное графу Федору Петровичу, на праздниках будет передано Марии Николаевне».
Истинное же отношение к великой княгине Шевченко выразил после смерти ее матери императрицы Александры Федоровны:
… Тебе ж, о Суко! І ми самі, і наші внуки, І миром люди прокленуть! Не прокленуть, а тілько плюнуть На тих оддоєних щенят, Що ти щенила… (1860)Мы помним отношение Шевченко к немцам. Но «німота» бывает разная. Иногда великий кобзарь не брезговал и немцами. Вернее - немками. Одно время он жил в Петербурге у своего друга и земляка художника Ивана Сошенко. Но вскоре тот выгнал своего «великого» друга. Оказывается, последний отблагодарил хозяина тем, что вступил в связь с его девушкой немкой Амалией Клоберг. У кобзаря было большое сердце. И когда надо, он умел закрывать глаза на 5-ю графу. Но это уже…
Тарас Шевченко был частым посетителем публичных домов, которые он называл «храмы Приапа». Хозяйки этих заведений то и дело упоминаются в его переписке и дневнике: «Поклонітесь
«В клубе великолепный обед с музыкою и повальная гомерическая попойка… Ночь и следующие сутки провел в очаровательном семействе madamе Гильде»;
«Выпил с хорошими людьми рюмку водки, остался обедать с хорошими людьми и с хорошими людьми за обедом чуть-чуть не нализался, как Селифан. Шрейдерс оставлял меня у себя отдохнуть после обеда, но я отказался и пошел к madamе Гильде, где и положил якорь на ночь»;
«… добре помогорычовавши, отправился я в очаровательное семейство м. Гильды и там переночевал. И там украли у меня деньги - 125 рублей»;
«Пошел к Шрейдерсу обедать, с досады чуть опять не нализался. После обеда зашел к той же коварной мадам Гильде (какое христианское незлобие!), отдохнул немного в ее очаровательном семействе и в семь часов вечера пошел к князю Голицыну».
Ох, «якби ви знали, паничі…»
Широкая натура Кобзаря позволяла ему комбинировать «храм Приапа», т.е. публичный дом, с Храмом Божьим: «Дружески весело встретил Новый год в семействе Н.А. Брылкина. Как ни весело встретили мы Новый год, а, придя домой, мне скучно сделалось. Поскучавши немного, отправился я в очаровательное семейство мадам Гильде, но скука и там меня нашла. Из храма Приапа пошел я к заутрени; еще хуже - дьячки с похмелья так раздирательно пели, что я заткнул уши и вышел вон из церкви. Придя домой, я нечаянно взялся за библию, раскрыл, и мне попался лоскуток бумаги, на котором Олейников записал басню со слов Михайла Семеновича. Эта находка так меня обрадовала, что я сейчас же принялся ее переписывать. Вот она:
На улице и длинной, и широкой И на большом дворе стоит богатый дом. И со двора разносится далеко Зловоние кругом. А виноват хозяин в том. «Хозяин наш прекрасный, но упрямый, - Мне дворник говорит, - Раскапывать велит помойную он яму, А чистить не велит». Зачем раскапывать заглохшее дерьмо? И не казнить воров, не предавать их сраму? Не лучше ль облегчить народное ярмо Да вычистить велеть помойную-то яму.… Басня эта так благодетельно на меня подействовала, что я, дописывая последний стих, уже спал.
Сегодня же познакомил я в семействе Брылкина милейшую Катерину Борисовну Пиунову (актрису). Она в восторге от этого знакомства и не знает, как меня благодарить.
Как благодетельно подействовал Михайло Семенович на это милое и даровитое создание. Она выросла, похорошела, поумнела после «Москаля-чаривныка», где она сыграла роль Тетяны, и так очаровательно сыграла, что зрители ревели от восторга, а Михайло Семенович сказал мне, что она первая артистка, с которой он с таким наслаждением играл…».
Шевченко влюбился в актрису, но получил отказ. Восторженный тон сразу испаряется: «Малюга сообщил мне, что Марко Вовчок - псевдоним некоей Маркович… Какое возвышенно прекрасное создание эта женщина. Не чета моей актрисе». А еще через неделю: «Дрянь госпожа Пиунова! От ноготка до волоска дрянь».
Из передач украинского радио слушатель смог узнать, какие морально нечистоплотные люди были эти Пиуновы и какой чистый и наивный был Тарас Шевченко. Но потрясает другое: оказывается, «госпоже Пиуновой» было 15 лет.