Тайной владеет пеон
Шрифт:
Андрес побледнел.
— Что я делал в последние дни? Подобрал новых товарищей в студенческий комитет. Рина и Адальберто отстранены от руководства. Завтра их — нет, нас троих — будут судить студенты. Что я еще сделал? Мы, социологи и агрономы, связались со студентами-медиками. Лекции прекращены и у них. Побывали в больницах. Молодые врачи-хирурги на днях объявят забастовку под лозунгом: «Мы лечим только жертв президента Армаса. Армасовцев пусть лечит Вашингтон!»
— Не мало, — сказал Карлос. — Если учесть, что товарищ Андрес вытащил меня из полицейской сутолоки в Киригуа и
...И, может быть, только сейчас, здесь, среди людей, которые ежедневно рискуют жизнью, которые, пренебрегая опасностью, собрались вместе и урывают дорогие минуты, чтобы научить его, юношу, жить и бороться, Андрес догадался, за что его судят. Все это надо продумать наедине с самим собой, взвесить, решить, как вести себя дальше.
Кажется, товарищи иначе истолковали его молчание. Карлос вздохнул. Ривера жестко сказал:
— Я рекомендовал тебя в партию, Андрес. И, по справедливости, мне первому подать голос. Предлагаю вывести из состава комитета.
Ласаро кивнул головой. Меньше всего можно было ожидать, что приезжий из Антигуа кофейный рабочий не согласится с опытными руководителями из столицы. Но Грегорио Кинтана сдернул с себя маленькую шляпу и, ударив ее о бочку, на которой мигала свеча, с хитрой улыбкой заговорил:
— Кофейное дерево, сеньоры, в двадцать пять — тридцать лет вырубают. Не тот урожай. А нашему молодому другу, — он повернулся к Андресу, — еще идти и идти до тридцати. Зачем же мы станем на дороге у молодых побегов, сеньоры?
Карлос перевел взгляд на Роба.
— Я живу с Андресом под одной крышей, — сказал грузчик из Пуэрто. — Он умеет беречь тайну и держать слово. Я воздержался бы его отстранять. В комитете нам нужен представитель студенчества. Лучшего товарища мы пока не знаем.
— Есть много замечательных ребят, — неожиданно сказал Андрес. — Если меня отстранят, я назову вам подходящих. А вообще меня отстранить стоит — люблю свою работу, привык, но четырех арестованных вижу днем и ночью. И все, что говорили здесь, принимаю. Мы играли в подполье, а надо сражаться.
— Если понимаешь, тогда и я за то, чтобы тебя оставить, — медленно оказал Карлос. — Будем голосовать?
— Не нужно, — вмешался Ривера. — Я ведь люблю Андреса. Пусть поработает с выговором.
И только педантичный Ласаро остался при своем мнении.
— Единичные выступления подрывают партию изнутри, — объяснил он свою позицию.
— Ты останешься
— Спасибо, товарищи, — сказал Андрес.
Комитет заседал долго. Хосе, который прогуливался у входной двери, решил, что ему ходить тут до бесконечности.
Члены комитета ожесточенно спорили. Карлос настаивал на том, чтобы слить комитет и руководителей разрозненных подпольных групп в единый центр Сопротивления центральной зоны.
— Мы нарушим конспирацию, — вдруг разволновался Ласаро. — К тому же у партии свои задачи, у остальных групп — свои.
— Сейчас у нас одна задача: свалить правительство Армаса, — возразил Карлос. — И тот, кто в поисках своих особых задач призывает замкнуться среди нескольких сот членов партии, играет на руку армасовской клике.
— Товарищ, — ответил Ласаро, — я не принимаю такого упрека. Я за связь с другими группами, но против единого руководства.
— Это все равно, что сказать, — пояснил Карлос: — «Я за борьбу, но борьбу случайную, ведущую к поражению». Кто еще за такую борьбу?
Грегорио укоризненно сказал:
— Только что Ласаро ругал Андреса за драку в одиночку. Теперь Ласаро стоит за то, чтоб в одиночку дрались другие. Зачем петляешь?
— Я требую избавить себя от оскорблений случайных лиц, — заявил Ласаро; худощавый, нервный, он протер очки и всмотрелся в Грегорио. — Я не первый день в партии.
— Да, ты не первый день в партии, — спокойно оказал Карлос. — Ты третий месяц. А Грегорио — третий год. Он бастовал еще при Убико. Пять раз сидел в тюрьме. Когда парламент принял закон о земле, кое-кто решил припугнуть пеонов и устроил пальбу на плантации. Грегорио провалялся в больнице с пулей. А землю все же поделил.
— Я не сидел в тюрьме, — с вызовом сказал Ласаро, — но вступил в партию с чистым сердцем.
— Мы не сомневаемся в этом, — ответил Ривера. — Но сейчас нам нужно не только сердце, но и рассудок. Я за единый штаб Сопротивления.
Так и решили. Ласаро поручили связаться с работниками суда и деловыми кругами города, которых обслуживала адвокатская контора, Карлосу — с армией, Андресу — с медицинскими кругами, Робу — с мастеровыми, ремесленниками, лавочниками, Ривере — с учеными, писателями, художниками.
Первый удар поручили нанести Робу со своей будущей, но пока не существующей армией.
— Молочная реклама,— коротко пояснил Роб свой замысел, — но для этого нужно несколько шоферов и погонщиков.
— С одним таким погонщиком я тебя познакомлю сегодня, — задумчиво сказал Карлос.
— Где тебя искать, товарищ? — спросил Ласаро.
— Искать меня не нужно, — ответил Карлос. — Я найду каждого, когда сочту нужным. Передать же что-либо, посоветоваться — через связных.
— Это в кафе «Гватемала» и здесь? — Ласаро был недоволен. — За кафе могут следить. Я полагаю, члены комитета должны знать друг о друге все, на первый случай — адрес.
— Я бы сказал не так, — возразил Карлос. — Все, кроме адреса. Где же твоя конспиративная жилка, товарищ Ласаро?
— Как вас называть при встрече? — хмуро спросил Ласаро.