Тайной владеет пеон

Михайлов Рафаэль Михайлович

— При встрече лучше меня не узнавать и проходить мимо.

Карлос засмеялся, но настойчивость Ласаро ему пришлась не по душе. Он поднялся с ящика. Пора было расходиться.

Хосе недовольно сказал:

— Очень долго, сеньор Малина. Можно было два раза постричься и два раза побриться.

— А кто-то мне говорил, — ответил Карлос, — что в погоне за врагом ица весьма терпеливы?

Молча они прошли несколько шагов, и Хосе сказал: — Я потерплю. Я буду носить за сеньором Молина картинки и вазы. Только несправедливо, что один носит картинки, а другой валяется с распоротой ногой.

Карлос не ответил. «Ничего, Хосе, — сказал он про себя. — Скоро и ты будешь пущен в довольно опасное дело».

Впервые за время пребывания в доме Молииы Кар­лос Вельесер в этот вечер навестил своих жильцов. Он застал всех троих. Тореро играл рапирой, Андрес писал, Роб читал.

— Сеньоры извинят своего домовладельца, — сурово сказал Карлос — Но время сейчас тревожное, полиция меня беспокоит чаще, чем раньше, и я хотел бы знать, могу ли я без ущерба для себя держать вас и дальше.

— Тогда лучше каждому поговорить наедине — по­жал плечами Андрес. — Кто первый остается?

Тореро подбросил рапиру:

— Упадет острием к двери — я!

— К окну! — отозвался Андрес, включаясь в игру.

— Мне остается стена, — засмеялся Роб.

Рапира упала. Роб и Андрес вышли, оставив тореро и антиквара наедине.

— Чем могу служить? — любезно спросил тореро, пододвигая хозяину стул.

Сам он сел на кровать, продолжая играть рапирой. Карлос молчал.

— Однако вы изменились, сеньор Молина, — бегло заметил Габриэль. — Болезнь и горе сделали свое дело.

Он бросил еще один взгляд на антиквара и углу­бился в свое занятие.

— Дон Габриэль, — начал Карлос, — вы часто отлу­чаетесь...

— О, бог мой, на ипподром… Меня видит вся сто­лица.

— Приходите поздно.

— Я подрабатываю уроками танцев, мой милый хозяин.

— Несколько раз вас видели в обществе людей, уволенных за нелойяльность к новому режиму.

— Мои старые приятели по закланию быков. Их нелойяльность заключается в том, что они постарели и хозяин ипподрома заменил их молодыми.

— А что у вас за дела в парке «Аврора»?

— Не советовал бы интересоваться моими делами тем, у кого есть свои секреты, — отпарировал тореро.

Он встал и улыбнулся:

— Довольно расставлять силки, сеньор Молина из Пуэрто. Обними-ка меня, пока молодые люди не ворва­лись, и скажи, что тебе от меня нужно.

— Чтобы ты вспомнил свою молодость, Габриэль Эспада.

Габриэль сделал быстрый выпад рапирой.

— В молодости меня кололи так и этак. — Он отки­нулся на кровать. — Я голодал под забором. — Он встал на колени. — Я умолял импрессарио дать мне грошо­вый заработок. — Он поднял вверх рапиру и обошел круг. — Я улыбался толпе, когда мне хотелось реветь от тоски.

— Остановись! — сказал Карлос. — Кроме того, во времена карлика Убико ты поднес к его носу на Пласа де Торо рапиру и врывался со мной во дворец, когда мы выгоняли карлика из страны.

— Тогда я был моложе и экспансивнее, — засмеял­ся Габриэль. — Сейчас моего пыла хватает только на быков.

— А ночные уроки? — поймал его Карлос.

Габриэль сжал губы.

— Дон Карлос, я тебя люблю. Но остерегись задеть меня. Я колю без промаха.

— Кого? Быков?

Габриэль рассмеялся:

— Случается, что и людей. Так что же ты хочешь?

— Я хочу, чтобы два наших подпольных центра сли­лись в один, Габриэль Эспада. Я хочу, чтобы наши удары стали острее и страшнее, Габриэль Эспада. И я хочу, чтобы в первой же операции, которая всколыхнет всю столицу, ваши и наши люди работали плечом к плечу, Габриэль Эспада.

— У меня нет ни центра, ни людей. А что это за опе­рация?

— Молочная реклама, — засмеялся Карлос.

А теперь перевернем лист календаря и перенесемся из скромного домика антиквара в богатую приемную президентского дворца. На прием к президенту запи­саны министры, офицеры армии, видные коммерсанты, но секретарь никого не впускает.

— Сеньор президент ожидает чрезвычайного и пол­номочного посла.

И не надо добавлять — какого. Если прием закрыт, — значит, едет посол США.

Джон Перифуа, получивший за свое вытянутое книзу лицо и за манеру поведения в странах, в которых он представлял США, кличку Оглобля, входит в сопрово­ждении представителя Юнайтед фрут компани — Пирри Клайда. Оба деловиты и сосредоточены, президент любезен и растерян.

Разговор, конечно, ведется на английском языке, ко­торый Армас объявил, наряду с испанским, официаль­ным языком Гватемалы.

После взаимного обмена приветствиями Пирри Клайд приступил к делу:

— Мы ценим доброе отношение президента Армаса, его понимание интересов компании и ее цивилизатор­ского вклада в развитие экономики Гватемалы.

«Мог бы короче, — думает в это время посол. — Мог бы швырнуть ему: «Вы получили от нас миллион дол­ларов на Операцию Вторжения».

— Но за добрым отношением, — улыбается Пирри Клайд, — чересчур медленно следуют добрые дела.

«Я бы сказал напрямик, — про себя комментирует посол: — «Не желаешь слететь с кресла, хватайся за подлокотник».

Затем Пирри Клайд предлагает президенту проект нового договора с ЮФКО. Чтобы возместить компании ущерб, нанесенный реформой, новое правительство возвращает ей 240 тысяч акров плодородной земли, из ко­торых примерно седьмую часть, — в этом месте Клайд замялся, — компания добровольно жертвует прави­тельству, так сказать, для умиротворения недоволь­ных... В дальнейшем компания намерена уплачивать правительству за каждую вывезенную связку бананов налог в два цента.

— Мистер Клайд. — Армас пытается унять дрожа­ние собственного голоса. — Я могу отвечать за себя, но мои министры... Два цента! А средняя связка аме­риканского сорта весит восемьдесят восемь фунтов.