Тени над Гудзоном
Шрифт:
Вдруг в голове Бориса Маковера промелькнула посторонняя мысль: «Коли так, то, пожалуй, стоит купить те суда…»
Глава десятая
1
С тех пор как Анна возвратилась из Флориды в Нью-Йорк, она постоянно пыталась дозвониться до Станислава Лурье. В свое время она ушла из дому, толком ничего с собой не взяв. На старой квартире у нее остались белье, платья, обувь, меха, серебро и множество других необходимых ей вещей. И какой смысл оставлять все это, чтобы оно попусту пропало? Кроме того, Анна надеялась, что Станислав Лурье, может быть, все-таки одумался и готов дать согласие на развод. Анна помирилась с Грейном. Он дал ей клятвенное обещание, что больше даже не посмотрит в сторону Эстер. Помимо всего прочего, Эстер собиралась замуж или даже уже вышла замуж за мистера Плоткина. Анне казалось, что Грейн на самом деле любит ее. Она не могла себе позволить потерпеть
Но сколько раз Анна ни звонила Станиславу Лурье, никто ей не отвечал. Наверное, Лурье куда-то уехал или же просто не подходил к телефону. Анна начала задумываться. Может быть, он лежит больной? Может быть, он, Боже упаси, умер? Когда человек один-одинешенек в большом городе, в котором у него нет ни родственника, ни друга, всякое может случиться. После долгих раздумий Анна решила съездить туда. У нее остались ключи от квартиры. Официально квартира была ее, потому что именно она, Анна, подписывала контракт.
Она рассказала о своем решении Грейну, и они договорились, что, если в течение трех часов Анна не появится в их гостиничном номере с вещами, он позвонит ей на домашний телефон Станислава Лурье или даже приедет, если никто ему не ответит. Кто знает, что может взбрести в голову такому сумасшедшему, как Станислав Лурье. Он может ее даже побить…
Грейн считал, что Анне следовало бы послать к Станиславу Лурье адвоката, а не отправляться к нему самой. Однако Анна не желала связываться ни с какими адвокатами. Появление адвоката привело бы Станислава Лурье в ярость. Будучи сам адвокатом, он, несмотря на это, испытывал отвращение ко всему, что связано с юриспруденцией, особенно американской, которая, по его мнению, опиралась в своей работе не на законы, а только на политику, на капризы, на настроения прессы и черт его знает еще на что. При каждой возможности он доказывал Анне, насколько фальшивыми и ошибочными выходят приговоры американских судов, особенно фантастические алименты, которые мужчинам приходится здесь платить. По мнению Станислава Лурье, американский суд всегда поддерживал потаскуху, неверную своекорыстную жену. Здесь царило правосудие Содома… Послать адвоката к Станиславу Лурье означало начать войну.
Прежде чем отправиться по своему старому адресу, она в последний раз позвонила туда, но и на этот раз никто ей не ответил. Коли так, решила Анна, то она сразу же и поедет. Ей не требуется разрешения, чтобы забрать из квартиры свои личные вещи. Если Станислава Лурье нет дома, то даже лучше: она будет избавлена от неприятных сцен. Анна вышла на улицу и поймала такси. Такси приехало на Лексингтон-авеню, и Анна вышла из машины. Швейцар вопросительно посмотрел на нее. «Разве она еще живет здесь? — спрашивал его взгляд. — Можно ли ее впустить?» Он едва поздоровался с ней. Лифтер был тот же самый, что и в ту ночь, когда она ушла из дому с Грейном. Он вроде бы сначала не узнал ее. Потом все-таки узнал и сложил губы трубочкой, как будто собирался свистнуть. Казалось, его глаза спрашивали: «Вот как? Игривая птичка вернулась?» Он резко остановил лифт и крикнул:
— Watch your step… [206]
«Они все на его стороне», — подумала Анна. Достала ключ и попыталась отпереть им дверь, но — Господь всемогущий! — ключ больше не подходил к замку. Видимо, Станислав Лурье поменял замок. Она позвонила, но за дверью никто не откликнулся. Это был неожиданный удар. Гнев и чувство беспомощности охватили Анну. «Что мне теперь делать? Какое право он имеет закрывать передо мною дверь? Это я плачу квартирную плату, я, а не он! Грейн прав: мне немедленно нужен адвокат. Я должна поговорить с комендантом дома!» Она снова и снова пыталась открыть своим ключом дверь, но замок каждый раз отвечал ей: «Нет!» Он тоже был на стороне Станислава Лурье… Анне было стыдно перед лифтером и швейцаром. Как назло, миссис Кац, та самая миссис Кац, которую Анна встретила во Флориде, открыла свою дверь и вынесла толстую воскресную газету и несколько журналов. Она поздоровалась с Анной, мудро улыбнулась и собиралась было завести разговор, но в итоге так ничего и не сказала. Миссис Кац созерцала позор Анны, смотрела на то, как она не могла отпереть дверь, не могла больше войти в свою собственную квартиру. «Получается ли так всегда с женщинами, которые оставляют своих мужей? Или она удостаивается особо плохого отношения?» — спрашивала себя Анна. Она вызвала лифт, но лифт не торопился приходить. Прошло десять минут, а она все еще стояла и ждала. В итоге поднялся другой лифт, грузовой, тот, на котором обычно вывозят мусор. Тут что, все сговорились унижать ее? Какой-то негр высунул из лифта голову и спросил:
206
Ступайте осторожно! (англ.).
— Вы спускаетесь, леди?
— Где пассажирский лифт?
Негр не ответил.
Анна вошла в кабину грузового лифта. «Все это нарочно подстроено! — решила она про себя. — Он настроил против меня весь обслуживающий персонал дома». Однако подобное предположение выглядело неправдоподобным. Насколько она знала Станислава Лурье, такой поступок никак не соответствовал его характеру. Квартира коменданта находилась внизу, однако и его не оказалось дома. Здесь не с кем было разговаривать. «Но он не имеет права удерживать мои вещи… В этой стране еще есть закон…» Анна вышла на улицу и пошла, сама не зная куда. Вернуться в гостиницу? До сих пор она жалела Станислава Лурье, но теперь его возненавидела. Анна действительно повела себя по отношению к нему жестоко, но все-таки не ожидала, что он ответит такой мелочной мстительностью. Теперь ей было даже стыдно, что она жила с ним, а короткое время даже любила его. Ну что ж? На протяжении жизни приходится проглотить множество горьких пилюль… Что приходится пережить человеку, знает только он сам… Анна зашла в маленькое кафе. Решила выпить чашку кофе. Может быть, за это время Станислав Лурье вернется домой… Она уселась на высокий табурет у стойки. Как всегда после неудачи, Анна и на этот раз потеряла уверенность в себе. Она сидела на табурете, как неопытная наездница на коне, и оглядывалась на сидевших вокруг людей, словно пытаясь убедиться, что они не догадываются о ее провале и не насмехаются над ней. Официант несколько раз прошел мимо Анны, и ей показалось, будто он делает вид, что не замечает ее. Вдруг он подошел к ней. Анна начала было что-то говорить ему по-английски, но он коротко спросил ее по-еврейски:
— Чего ты хочешь?
Анна промолчала. Он не имел права разговаривать с ней по-еврейски и тем более обращаться к ней при этом на «ты».
— Как тебе нравится Америка? — спросил этот молодчик.
— Будьте так любезны, дайте мне чашечку кофе, — ответила ему по-английски Анна.
— У Гитлера было лучше, да?
Парень налил ей полчашки кофе. Чашку с блюдцем со стуком поставил на стойку. Он что-то бормотал, нашептывал. Похоже, он был еще просто мальчишка. «Как такое возможно? — спрашивала себя Анна. — Все поголовно ополчились на меня. Но откуда они знают? У меня что, это на лбу написано? Ну и денек! В такой день могут произойти самые ужасные несчастья. Не хватает еще, чтобы меня сбила машина…» Анна отодвинула чашку. Вставая с высокого табурета, она едва не упала. Ей показалось, что каблук на левой туфле подвернулся. Как ни нелепо это выглядело, но хамоватый официант крикнул ей вслед какое-то ругательство. Она не расслышала какое.
Анна вышла из кафе, но куда идет, сама не знала. Где она, в даунтауне? В аптауне? В растерянности она забыла свою собственную улицу. «Только бы ногу не сломать!» — умоляла она высшие силы. Казалось, что черти, невидимые вредоносные создания, прицепились к ней и пытаются погубить. Что это? Проклятие отца? Божественная кара? Подошел слепой. Он постукивал по тротуару белой тростью. На шее у него висела коробка из-под сигар с жевательной резинкой. «Я должна подать милостыню. Я должна искупить мои грехи. — Анна принялась искать мелочь, но она отдала последние десять центов за так и не выпитую чашку кофе. — Подать доллар? Это слишком много. Да и разве помогают все эти добрые деяния? Евреи в Европе тоже подавали милостыню… даже больше, чем могли себе позволить. Все зависит от везения — вот горькая правда!..» Анна подошла к кинотеатру. Здесь шел фильм про гангстеров. На дневные сеансы цены были издевательски низкими. Зайти на часик? Этот официант — мерзавец. Она, Анна, полжизни бы отдала, чтобы увидеть его болтающимся на виселице… Но через пару десятков лет он все равно будет мертв. Будет лежать на смертном одре и даже не вспомнит об этой грубости, которую ни с того ни с сего продемонстрировал однажды, когда у нее и так было погано на душе. Да он и сейчас уже, наверное, этого не помнит…
Анна купила билет и зашла в кинотеатр. Господи, как тут темно! Было трудно поверить, что среди бела дня люди могут сидеть в таких потемках. Сейчас она была так же слепа, как и тот слепец с коробкой жевательной резинки. И в такой темноте он должен ходить по Нью-Йорку и торговать жевательной резинкой в придачу… Теперь Анне стало тоскливо от того, что она не подала слепому доллара. Скоро ее глаза начали привыкать к темноте, и она поняла, что стоит перед целым рядом пустых кресел. Она не села, а упала на одно из них. Посмотрела на экран. Какой-то тип бежал по крышам, а полицейские стреляли ему вслед. Он поминутно нагибался, чтобы уклониться от пуль. «Ну и положеньице, — говорила тем временем сама себе Анна. — Во что только люди не превращаются. Спроси его, и он скажет, что все пути привели его к этому. Фатум, видимо, играет с каждым его собственную игру…»
Раздался выстрел, гангстер покатился и начал падать. «Ну, он уже отмучился, — прошептала себе под нос Анна. — Больше за ним никто не будет гоняться…» В этот момент кто-то уселся рядом с ней. Это был мужчина. Анна сразу же поняла, что он попытается познакомиться с ней, используя для этого обычные трюки одиноких и к тому же агрессивных мужчин. Он уже ерзал в кресле, пытаясь коснуться ее колена своим. Анну затошнило. Она поднялась и пересела на целых четыре места от него в знак того, что у него нет никаких шансов. Вот она и приобрела нового врага. Она отчетливо ощущала его враждебность через завесу темноты. Его большое еще не старое, но уже не молодое лицо выражало обиду человека, которого никто не любит…