Торлон. Война разгорается. Трилогия
Шрифт:
Бриан вышел. Каур потоптался на пороге и тоже поспешил удалиться. Нет, слепо верить никому нельзя. Даже таудам.
Когда Сима наконец оказался на улице, перед крыльцом стояла все та же телега, запряженная все той же измученной, не успевшей отдохнуть лошадью. Ангус сидел на месте возницы и смотрел в сторону. Не может простить ему старуху. Надо намекнуть Кауру, чтобы поговорил с ним по-родственному. Недругов и без того хватает. Старик примостился рядом с сыном. Спиной к нему прислонилась Пенни, по-прежнему связанная. Сима забрался в телегу и сел напротив девочки, рядом с аппетитно попахивающим мешком. Бриан устроился рядом с ней и стал равнодушно смотреть на Симу.
— Ну, что стоим? Поехали. К ночи надо добраться.
— Доберемся, — заверил старик, кладя руку на плечо Ангуса. Тот встряхнул поводья, и лошадь понуро поплелась.
Если бы Сима удосужился оглянуться на уже выброшенную из памяти избу, он был бы немало удивлен, увидев в окне перепачканное кровью и искаженное ненавистью лицо убитой Радэллы…
Обитель
Она брезгливо растерла по лбу и щекам остатки соевого соуса, который за время ее долгого лежания на полу, похоже, успел въесться в морщинистую кожу, и беззвучно прокричала вслед телеге скорбные проклятия.
В том, что ей удастся вызволить из плена доверчивую внучку, Радэлла совершенно не была уверена. Но ведь точно так же она не была уверена в том, что ей посчастливится избежать лютой смерти от собственного верного тесака, попавшего по ее неосмотрительности в руки Каура, который оказался таудом. Вернее, о том, что Каур был таудом, она знала давно, да только кто же мог предположить, что мерзкий человечек, которого она по доброте душевной согласилась подвезти, окажется тауд’ айгеном, то есть повелителем таудов, которому Каур просто не мог не подчиниться. Хвала героям, что чужак не удосужился посмотреть, как выполняется его приказ. Тогда бы он заметил, как молниеносным движением руки Каур подхватил со стола и сунул ей чуть не расплескавшуюся чашку с соевым соусом, увидел, как она, потрясенная услышанным и происходящим, плашмя валится на пол, выплескивая перед собой содержимое спасительной посудины и судорожно соображая, нужно ли при этом кричать от боли. Крикнуть у нее не получилось. Не успела. К счастью, чашка не разбилась при падении, и она накрыла ее своим телом. Теперь предстояло самое трудное и страшное: не шевелиться, не дышать и надеяться на то, что подлец не захочет удостовериться в том, что она мертва. Потому что Каур не имел права заступаться за нее. Приказ тауд’айгена он выполнил настолько, насколько тауд’айген сам был в этом уверен. Если обнаружится подвох, Кауру несдобровать. Тем более он не мог поднять на всемогущего гостя руку и разом избавить их от этой напасти. Радэлла до конца не знала всех причин подобного поведения таудов, но, лежа лицом в пахучей луже собственной «крови», судорожно проигрывала в пока еще целой голове возможные варианты дальнейшего развития событий и понимала, что судьба ее полностью в руках изменчивого провидения.
Сообразительная внучка, которая все видела и наверняка ничего толком не поняла, вместе с тем превосходно сыграла свою роль. Ангус и Бриан тоже оказались на высоте. Судя по всему, они знали значительно больше, чем им положено было знать, и потому ни на мгновение не растерялись, когда чужак с такой ловкостью воспользовался тайной их отца. Пенни они вязали от души, не боясь причинить своей любимой соседке боль. И причиняли ровно настолько, чтобы она сопротивлялась, кричала и рыдала. Радэлла не могла видеть, что происходит, по слишком хорошо слышала и заставляла себя лежать трупом. Все четверо, они сейчас занимались тем, что спасали ее, Радэллу, вязли в происходящем, не ведая причин и смутно предчувствуя последствия, но при этом слепо верили в то, что, если с ней ничего страшного не случится, она потом наверняка им поможет, выпутает из любой неразберихи, как то получалось у нее до сих пор столько раз.
Правда, последние два дня удача, похоже, изменила ей, и она, сама того вовсе не желая, медленно и верно втягивала себя и своих добрых соседей в очень неприятную историю с трудно предсказуемыми последствиями.
Началось с того, что она вздумала в самый дождь отправиться на опушку Пограничья за хворостом. Как будто тот же Каур не мог с ней поделиться своими запасами. Конечно, поделился бы. Но она уже успела собраться, прихватила с собой Пенни, и, когда он пришел с целой охапкой сосновых поленьев, соседок и след простыл. Не рискнув входить в избу без хозяев, он сплюнул и ушел восвояси, а они тем временем повстречали по дороге пятерых путников, трех мужчин и двух женщин, хорошо одетых, как одеваются в пределах Стреляных стен. Путники были вооружены, однако вреда им не причинили и повозку не отобрали, а только поинтересовались, не проживает ли поблизости семейство охотника Вайна. Поскольку весельчак Вайн с двумя женами и любимой собакой вот уж сколько зим жил через дом от избы Радэллы, она так чужакам и сказала, а Пенни еще и пальцем ткнула в сторону дымящих у подножия холма труб. На прощание, правда, Радэлла предупредила путников, что ежели они что недоброе для Вайна надумали, то лучше им сразу поворачивать, откуда пришли, потому что у них тут принято за соседей заступаться, а заступиться есть кому. Старик, что шел впереди, хохотнул, и тут по этому самому смешку Радэлла его и признала. Тангай страшно изменился, осунулся, стал сухим и жилистым, а ведь она помнила его высоким и стройным, можно сказать, молодым парнем, дровосеком, который крутил с ней шашни, а потом взял да и женился на ее подруге.
— А голосок-то у тебя как был мужским, так и остался, — заметил Тангай.
Чтобы не смущать его дружков и внучку сценой встречи через столько зим, Радэлла сдержала
Несмотря на дождь, снег на опушке леса лежал высокий, и лошадь с трудом протащила телегу до первых деревьев. Тангай расхорохорился, тряхнул стариной и быстро порубил то, что, по его мнению, должно было хорошо и жарко гореть.
— Сушняка много стало, — сказал он, забрасывая в телегу последние «пенышки», как их называла Пенни. — Раньше за таким надо было в самую глушь забираться, где солнца поменьше.
Радэлла не спорила. Ей нравилось, что в кои-то веки за ней кто-то ухаживает, да еще в присутствии внучки, получившей возможность не надрываться, как то обычно бывало, таская неуклюже срубленные и наспех очищенные от веток тоненькие стволы молоденьких деревец, а погулять в свое удовольствие по лесу, в то время как в телегу ложились ладные, короткие, под печку подогнанные толстые бревнышки. Сразу было понятно, что топор взял в руки знаток своего дела.
Обычно, когда Радэлла отправлялась за дровами, у нее на все про все уходило полдня с лишком. В этот раз они в срок не управились, зато телега была загружена на славу, не на всю зиму, конечно, но на самые сильные морозы наверняка хватит.
Обратно они двинулись той же дорогой, и тут вскоре выяснилось, что про главное они совсем позабыли. А главным была лошадь. Которая совершенно не привыкла к таким тяжестям. Потому на полпути встала и наотрез отказалась идти дальше. Тангай, у которого отроду лошадей не водилось, накинулся на бедное животное, отчаянно пытаясь воззвать к его совести и заставить пусть медленно, но довезти их до дома. Притом уже начались ранние сумерки, и вскоре им предстояло пробираться через дождь и снег в потемках. Пенни заступилась за конягу и отругала самого Тангая за то, что он зачем-то переусердствовал. Тангай начал оправдываться перед возмущенной девочкой, а Радэлла оборвала их обоих и заявила, что выход имеется и что можно срезать путь, но для этого придется миновать покинутый торп. Тангай навострил уши. Отвечая на его расспросы, Радэлла поведала, что в торне раньше жила семья однорукого строителя Морфана, перебравшегося туда давно, когда с его рукой приключилась беда и он потерял работу в замке. Место для жилья, надо сказать, было не самое подходящее. До Морфана там обитали родители его жены: отец тоже был когда-то строителем, а мать занималась хлебопечением, благо соседние поля давали прекрасный урожай пшеницы и ржи. В один далеко не счастливый день обоих нашли мертвыми. На шеважа тогда не подумали, поскольку никому не могло прийти в голову, что дикари способны отважиться на подобную дерзость. Некоторое время торп пустовал. Вероятно, на переезде туда настояла жена Морфана. Поначалу все складывалось как нельзя лучше: он по мере сил занимался хозяйством да благоустройством, а она рьяно взялась за дело своей матери. И так у нее это хорошо пошло, что сперва вкусная выпечка завоевала сердца и желудки обитателей близлежащих изб, включая саму Радэллу с внучкой, потом дошла до Обители Матерей, кстати, не в последнюю очередь благодаря родственным связям между Радэллой и тамошними сестрами, и наконец сдобные ватрушки и пышные булки с изумительной ягодной начинкой стали успешно продаваться аж на рынке Малого Вайла’туна. А потом, перед зимой, когда пришли слухи о пожаре на одной из застав в Пограничье, Морфан, его жена и дети, две дочки и сын, никому ничего не сказав, исчезли и больше не появлялись. Сразу пошли слухи, что их ну точно убили, как и предыдущих хозяев. Однако трупов на сей раз не нашли, и тогда стали говорить, что они всем семейством втихаря перебрались в один из соседних тунов, чтобы быть подальше от лесной напасти. Как бы то ни было, с тех пор Радэлла и ее соседи сочли более безопасным обходить заброшенный торп стороной. Тем более что кто-то как-то видел, будто в неблагополучном торпе горит печь и над крышей курится дым.
Тангай выслушал все это с интересом и выразил желание добраться до дому именно через этот торп. Достаточно было подозрительной Радэлле слегка на него надавить, и он признался в том, что уже гостил там со своими друзьями. Правда, не стал уточнять, как и зачем они туда попали и сколько времени там провели.
К торпу они добрались затемно, выбившись из сил чуть ли не больше несчастной лошади, которую им всю дорогу приходилось только и делать, что уламывать да упрашивать. Дождь к тому времени перестал, небо очистилось, и черные контуры островерхих построек напоминали сказочную заставу, неведомо как оказавшуюся перенесенной из леса на пологий холм. Пенни ни за что не хотела тут останавливаться и все говорила, что до дома осталось еще совсем немного, однако Радэллу взяло любопытство, а Тангай, похоже, устал так крепко, что даже не спорил ни с одной, ни с другой.
Запасливая Радэлла всегда имела для подобных случаев надежно укрытый на самом дне телеги факел с безотказным огнивом. Она никому не доверяла их и потому теперь сама прямо в телеге запалила огонь, озаривший женское испуганное и мужское сосредоточенное лица. Втроем они подошли к двери в избу и попытались ее открыть. Не тут-то было. Дверь оказалась заперта изнутри.
— Этого не может быть, — сказал Тангай, однако вопреки видимой невозможности попытался все же ее открыть тонким лезвием ножа.