Торлон. Война разгорается. Трилогия
Шрифт:
— А хоть бы и была, — не переставая ловко орудовать острым ножом, подхватила Гверна. — Тебе-то что? Жизнь и до нас была, и после будет. Мы ей можем или помочь, или не лезть не в свое дело. — Она не уточнила, имеет ли в виду помощь жизни или помощь бедной старухе. На ее попечение был отдан раненый, который сейчас беспокойно лежал в дальнем углу помещения, вертел, не открывая глаз, мокрой от пота головой и стонал. Рядом с раненым сидел его сын, Гийс, бледный и какой-то не по-доброму отстраненный.
Вернулся Тангай. Вытер взопревший от спешки лоб, сел на стул возле двери, перевел дух.
— В Обитель Матерей отправилась. Говорит, наше участие ей за ненадобностью…
— У нее там, кажется, дальняя родственница живет, — сказала Леома, старшая жена Вайна, тоже, вероятно, в прошлом красивая, а теперь сильно располневшая женщина, занятая шитьем у теплой печки. Возле ее ног лежал пес, добродушный увалень по кличке Ястреб, названный так хозяином в пору далекой юности, но не за то, как можно было подумать, что помогал ему на охоте, или за быстроту, а за то, что однажды, еще щенком, свалился с дерева и не разбился. Что он делал на дереве, для самого Вайна осталось загадкой. — Вероятно, ей сейчас больше нашей нужна помощь именно матерей.
— А чем эти матери могут ей помочь? — искренне удивился Хейзит. — У них там армия, что ли, есть?
— Кто их, баб этих, разберет! — брякнул, не подумав, Вайн. Было видно, что своих женщин он давно перестал стесняться, но, вспомнив про гостий, осекся и поспешил добавить: — Если никто не возражает, сейчас будем обедать. Правда, Велла?
— А я слышала, что у них там и армия своя есть. — Леома в очередной раз уколола иглой пухлый палец, но не подала виду, нагнулась и потрепала Ястреба по загривку. — Правда, едва ли Обитель пойдет из-за Радэллы войной на Вайла’тун.
— Наверняка не пойдет, — по привычке согласилась Элла, стараясь не смотреть на Хейзита. Голос у нее оказался резковатым, с хрипотцой и не вязался с милым обликом.
Здесь уже знали почти обо всем, что стряслось с Гверной и ее семейством. Вайн с незапамятных времен был в дружеских отношениях с Хоканом, отцом Хейзита, и одно время даже подсоблял ему по строительству. Последний раз они виделись, когда Хокан лежал в таверне на столе, бледный и мертвый, а Хейзит, совсем еще мальчишка, жался к материнскому подолу и старался не плакать. Собственно, с тех пор Вайн и сделался охотником. Он давно подумывал об этом промысле, однако работы в замке было много, за нее тогда неплохо платили, да и, чего греха таить, Хокан по дружбе подбирал наиболее выгодные заказы, чтобы Вайн мог содержать семью. У него уже тогда было две жены, правда, Леома на тот момент приходилась младшей. Старшая, имени которой никто уже не помнил, через пару зим после переселения в эти уединенные и спокойные по тем временам места умерла от водянки, и ее вскорости сменила юная красотка Элла. О ее существовании Гверна, вспомнившая в подземелье про старого друга мужа, не подозревала. Иначе еще неизвестно, повела бы она их сюда. Приятно, конечно, видеть сына таким повеселевшим и преображенным, но что, если он не справится с собой, а легкомысленный и дружелюбный по натуре Вайн это возьмет да и заметит? Позора не оберешься…
Она закончила резать корни и попросила Эллу помочь ей с последующими, самыми важными и сложными приготовлениями. Элла была чуть постарше Хейзита, улыбчивая и послушная. Если бы старый друг семьи не был ее мужем, что ж, Гверна не стала бы выступать против дружбы с ней своего сына, но ведь судьба распорядилась по-своему, а уводить жену из-под мужниной кровли не только считалось у вабонов занятием недостойным, но и было чревато, насколько знала Гверна, нехорошими последствиями для всего рода. Как ее учила еще бабушка: «Початая девица для свадьбы не сгодится». Считалось, что первый мужчина у девушки остается истинным отцом ее потомства, даже если от него самого она не родила. Случаев, подтверждающих это неписаное правило, было множество. У Гверны в юности были подруги, которые по секрету признавались ей в том, что соглашались на ухаживания того или иного парня, потом их отношения прерывались, ничем не закончившись, потом они благополучно выходили замуж, рожали детей… которые как две капли воды походили на их первую любовь. И что самое грустное, обычно ничем хорошим подобные истории не заканчивались. Либо муж дознавался до правды и семейное благополучие в одночасье сменялось постоянными скандалами, доходившими до рукоприкладства и окончательного разрыва, либо дети, наследуя повадки истинного отца, сбивались на плохую дорожку и навлекали на всю семью стыд и позор. Не всегда, конечно, но достаточно часто, чтобы поверить словам бабушки. Вот Гверна и хотела, чтобы ее сына миновала подобная участь и чтобы у своей будущей жены он был первым и последним мужчиной. Велла — тут дело обстояло несколько иначе. Ей Гверна тоже желала только добра, однако понимала, что, выйдя когда-нибудь замуж, дочь перейдет в род мужа, а что там будет — это уж ее не касается. Гверна никогда не спрашивала Веллу напрямую, хотя и подозревала, что та за свою недолгую жизнь зналась с несколькими мужчинами. Насколько близко, не разобрать, но всякий раз, когда Велла по-настоящему влюблялась, Гверна безошибочно это определяла. Вот и сейчас ей явно нравился этот хмурый юноша по имени Гийс, причем определенно между ними что-то уже было. Слишком красноречиво Велла избегала его взгляда и слишком жадно искала…
— Как же они у тебя выросли! — продолжал восторгаться Вайн, когда все, кроме Гийса и его раненого отца, сели за стол и отпробовали жирного, наваристого супа. Он завел эту песню еще накануне, приглашая гостей в дом, но, похоже, никак не мог успокоиться. — Велла тогда мне до колена едва доставала, а вон погляди, какой стряпухой знатной заделалась. Хороша, хороша! — Он поймал неодобрительный взгляд старшей жены и набил рот хлебом, чтобы под этим предлогом замолчать.
— А про Хейзита моего вы тут слышали? — не сдержалась Гверна. — Он ведь по стопам Хокана пошел, строителем сделался. Такую вещь придумал, аж сам Ракли его к себе в мастера взял.
— А правду говорят, что Ракли убили? — с детским интересом, как если бы речь шла о каком-то далеком сказочном персонаже, осведомилась Элла.
— Что за ерунду ты говоришь! — одернула ее, как дочь, Леома. — Кто тебе такое мог сказать?
— На самом деле никто толком не знает, — заметил Хейзит, понимающе кивая матери и делая вид, будто выискивает ложкой на дне миски кусок мяса, которого там отродясь не было.
— Он знает.
Присутствующие оглянулись на Гийса. Тот сидел с закрытыми глазами, однако все поняли, кого он имеет в виду.
Тангай кивнул и сплюнул в кулак. Отношение сына к отцу, пусть даже такому, казалось ему верхом предательства. Или того хуже — обмана. Ведь не мог же сын в самом деле быть настолько равнодушен к участи того, кто дал ему жизнь. Да, Гийс все это время не отходил от родительского ложа, но с таким видом, будто только и ждал, когда раненый испустит дух. Из этого следовало, что Гийс разыгрывает равнодушие специально для них, чтобы они поверили ему, приняли за своего. Тьфу, мразь какая…
— Он знает, — повторил Гийс, не открывая глаз. — Можете сами его об этом спросить.
«Прекрасно знает, что не можем», — подумал Тангай, а вслух поинтересовался:
— А ты, его сын, разве не знаешь?
Гийс повернул голову и не столько открыл глаза, сколько прищурился на говорившего.
— Что знает изба о строителе, который ее возвел? — Голос его звучал тихо, заставляя присутствующих вслушиваться. — Что знает косуля о стреле, которая ее пронзает? Но разве при этом они не единое целое?
— Эк ты загнул! — Тангай зыркнул в сторону Вайна. Вайн перестал жевать и обдумывал услышанное. — Косуля… Сдается мне, что твоя косуля поумнее всех нас тут будет. Потому что если она стрелу услышит, то в чащу бросается, а мы вроде как слышим, а сидим себе и в ус не дуем.
— Ты тоже палку-то не перегибай, — хмыкнул Вайн, перехватил улыбку Эллы и сам не сдержался, улыбнулся. — А ты, парень, чем там особняком сидеть, давай к нам за стол подсаживайся. А то мы тут, на тебя глядючи, все шеи повыкручивали. Иди, иди! — И он демонстративно подвинулся на длинной лавке, куда еще могло сесть столько же едоков.
Гийс с неохотой отклеился от стенки, перешагнул через отца, обошел стол и опустился на лавку рядом с Веллой. Гверна всматривалась в лицо дочери. Та не покраснела, однако глаз от тарелки не подняла.