Тотальные институты
Шрифт:
Передовые психиатрические учреждения предоставляют яркие примеры процесса закольцовывания, так как в них диадическая обратная связь может возводиться в статус базовой терапевтической доктрины. «Свободная» атмосфера побуждает постояльца «проецировать» или «воспроизводить» свои обычные жизненные трудности, которые затем, в ходе сеансов групповой терапии, делаются предметом его внимания [105] .
Таким образом, в процессе закольцовывания реакция постояльца на свою ситуацию возвращает его в эту же самую ситуацию, и ему не позволяют сохранять обычную сегрегацию этих двух фаз деятельности.
105
Хорошее описание см. в: Robert N. Rapoport, Eileen Skellern. Some Therapeutic Functions of Administrative Disturbance // Administrative Science Quarterly. 1957. Vol. 2. № 1. P. 84–85.
Теперь можно рассмотреть второй тип атаки на статус постояльца как актора — тип, который в прошлом описывали с помощью расплывчатых категорий «муштра» и «мордование».
В гражданском обществе
106
Отрезок времени, в течение которого работник действует сам по себе без наблюдения, на самом деле может рассматриваться как мера его ценности и статуса в организации. См.: Elliott Jaques. The Measurement of Responsibility: A Study of Work, Payment, and Individual Capacity (Cambridge: Harvard University Press, 1956). И как «временной промежуток ответственности» является показателем положения, так и длительный промежуток свободы от проверок является вознаграждением, обеспечиваемым положением.
Хотя процесс социального контроля имеет место в любом организованном обществе, мы склонны забывать о том, насколько тщательным и ограничивающим он может становиться в тотальных институтах. Ярким примером служит распорядок, установленный в одном изоляторе для несовершеннолетних преступников:
Нас будили в 5:30, и мы должны были выскочить из постели и встать по стойке смирно. Когда охранник кричал «Раз!», нужно было снять ночную сорочку на счет «Два!» — сложить ее, на счет «Три!» — заправить постель. (Лишь две минуты на то, чтобы застелить постель трудным и замысловатым способом.) Все это время три надзирателя орали на нас «Шевелитесь!» и «Живо!».
Одевались мы тоже на счет: рубашка на счет «Раз!», штаны на счет «Два!», носки на счет «Три!», ботинки на счет «Четыре!». Любого шума, например, от упавшего ботинка или даже от шарканья им об пол, было достаточно, чтобы тебя отправили на работы.
<…> Когда мы спускались вниз, всех ставили лицом к стене по стойке смирно, руки по бокам, большие пальцы на уровне брючных швов, голова поднята, плечи назад, живот втянут, пятки вместе, взгляд прямо перед собой, чесаться или прикасаться к лицу или голове запрещается, нельзя даже шевелить пальцами [107] .
107
Хасслер (Hassler. Op. cit. P. 155) приводит слова Роберта Маккрири.
Еще один пример можно найти в изоляторе для взрослых преступников:
Требовалось хранить молчание. Никаких разговоров за пределами камер, за едой или во время работы.
В камере нельзя было вешать никаких изображений. Смотреть по сторонам во время еды было запрещено. Хлебные корки можно было оставлять только на левой стороне тарелки. Заключенные должны были стоять смирно, держа кепи в руке, пока официальное лицо, посетитель или охранник не скроется из виду [108] .
108
Thomas Е. Gaddis. Birdman of Alcatraz (New York: New American Library, 1958). P. 25. О схожем правиле тишины в британской тюрьме см.: Frank Norman. Bang to Rights (London: Seeker & Warburg, 1958). P. 27.
А также в концентрационном лагере:
В бараках на заключенных обрушивалась масса новых и обескураживающих впечатлений. Особенно придирались эсэсовцы к заправке нар. Бесформенные и сбитые соломенные тюфяки должны были быть ровными, как доски, рисунок на простынях — параллелен краям, валики под голову — лежать под прямым углом… [109] <…>
Эсэсовцы наказывали за самые незначительные нарушения: руки в карманах при холодной погоде, поднятый воротник пальто во время дождя или ветра, отсутствие пуговиц, крохотная дырка или пятнышко грязи на одежде, не начищенные до блеска ботинки… ботинки, блестящие слишком сильно (что означает, что их владелец отлынивает от работы), отсутствие приветствия, включая так называемую «небрежную позу»… Малейшие отклонения в одежде или при построении по росту, любое пошатывание, кашель, чихание — все это могло вызвать у эсэсовца приступ ярости [110] .
109
Kogon. Op. cit. P. 68.
110
Ibid. P. 99–100.
В военных учреждениях могут регулировать способ укладки обмундирования:
Теперь китель, сложенный так, чтобы край был ровно по ремню. Сверху галифе, сложенное строго по размеру кителя четырьмя складками вперед. Полотенца сложены пополам — раз, два, три — и опоясывают эту голубую башню. Перед ней — прямоугольный кардиган. С каждой стороны — свернутая портянка. Сорочки упакованы и уложены парами, словно фланелевые кирпичи. Перед ними — подштанники. Между ними — плотные шарики из вложенных друг в друга носков. Наши вещмешки расправлены, на них выложены нож, вилка, ложка, бритва, расческа, зубная щетка, кисточка для бритья, пластинка для полировки пуговиц [111] — только в таком порядке [112] .
111
Button-stick (англ.) — пластинка, которая подставляется под латунные пуговицы на мундире во время их полировки, чтобы не испортить ткань.
112
Lawrence. Op. cit. P. 83. В связи с этим см. замечания М. Брюстера Смита о понятии «курочки» в: Samuel A. Stouffer, Edward A. Suchman, Leland C. DeVinney, Shirley A. Star, Robin M. Williams Jr. The American Soldier. Vol. 1: Adjustment during Army Life (Princeton: Princeton University Press, 1949). P. 390.
Сходным образом о бывшей монахине пишут, что ей приходилось учиться не шевелить кистями рук и прятать их [113] , а также приспосабливаться к позволению иметь только шесть определенных предметов в карманах [114] . Бывший пациент психиатрической больницы рассказывает о том, насколько унизительно было при каждой просьбе получать ограниченное количество туалетной бумаги [115] .
Как указывалось ранее, одним из наиболее явных способов разрушения личной экономии действий является обязанность индивида просить разрешения или расходные материалы для мелких действий, которые во внешнем мире он может осуществлять самостоятельно, вроде курения, бритья, похода в туалет, звонка по телефону, траты денег или отправки письма. Эта обязанность не только ставит индивида в положение подчиненного или просящего, «неестественное» для взрослого, но и позволяет персоналу вмешиваться в его действия. Вместо немедленного и автоматического исполнения его просьбы сотрудники могут дразнить постояльца, отказывать ему, долго задавать вопросы, не замечать или, как рассказывает бывшая пациентка психиатрической больницы, просто отмахиваться:
113
Hulme. Op. cit. P. 3.
114
Ibid. P. 39.
115
Ward. Op. cit. P. 23.
Думаю, тот, кто никогда не был в столь же беспомощном положении, не сможет понять унижение, которому подвергается физически здоровая женщина, лишенная права оказывать себе простейшие услуги и вынужденная постоянно выпрашивать даже такие незначительные предметы первой надобности, как чистое белье или спички для сигарет, у медсестер, которые все время отмахиваются от нее со словами: «Через минуту, дорогая», и уходят, ничего ей не дав. Даже работники столовой, казалось, придерживались мнения, что вежливость по отношению к душевнобольным бессмысленна, и заставляли пациента бесконечно ждать, пока им надоест сплетничать со своими друзьями [116] .
116
Johnson, Dodds. Op. cit. P. 39.
Я отмечал, что власть в тотальных институтах направлена на множество элементов поведения — одежду, осанку, манеры, — которые постоянно на виду и постоянно подвергаются оценке. Постояльцу нелегко укрыться от оценивающих должностных лиц и от обволакивающей паутины ограничений. Тотальный институт похож на пансион для девушек, только со множеством тонкостей и без всякой утонченности. Я хотел бы обсудить два аспекта этой тенденции к увеличению числа активно насаждаемых правил.
Во-первых, эти правила часто предполагают обязанность осуществлять регулируемые действия в унисон с группами других постояльцев. Это то, что иногда называют муштрой.
Во-вторых, эти всепроникающие правила функционируют в системе власти эшелонного типа: любой член класса персонала обладает некоторым правом дисциплинировать любого члена класса постояльцев, что значительно увеличивает вероятность санкций. (Можно заметить, что похожая ситуация наблюдается в некоторых маленьких американских городах, где любой взрослый имеет определенное право делать замечания любому ребенку, если поблизости нет его родителей, и просить его о небольших услугах.) Во внешнем мире в нашем обществе взрослый обычно находится под контролем одного непосредственного начальника на работе или одного супруга или супруги дома; единственная эшелонная власть, с которой ему приходится сталкиваться, полиция, как правило, не присутствует в его жизни постоянно или значительно, за исключением, возможно, случая регулирования дорожного движения.