Тотальные институты
Шрифт:
…она поставила свою глиняную миску слева от матушки-настоятельницы, преклонила колени, сложила руки и стала ждать, пока ей милостиво нальют две ложки супа в миску, затем подошла к следующей старшей монахине и к следующей, пока ее миска не наполнилась… Когда ее миска наконец оказалась полна, она вернулась на свое место и, как то требовалось, выпила суп до последней капли. Она старалась не думать о том, что ей наливали суп из двенадцати других мисок, из которых кто-то уже ел… [91]
91
Hulme. Op. cit. P. 51–53.
Еще один вид контаминации имеет место, когда посторонний вмешивается в близкие отношения индивида со значимыми другими. Например, личные письма постояльца могут читаться и цензурироваться и даже высмеиваться в его присутствии [92] . Другой пример — вынужденная публичность посещений, как показывают сообщения из тюрем:
Но с каким садизмом они обставляют эти посещения! Один час в месяц — или два раза по полчаса — в огромной комнате с
Посещения проходят в комнате у главного входа. Там стоит деревянный стол, с одной стороны которого сидит заключенный, а с другой — его посетители. Тюремщик сидит во главе стола; он слышит каждое произнесенное слово, следит за всеми жестами и выражениями. Уединиться совершенно невозможно — и это когда мужчина встречается с женой, которую он мог не видеть несколько лет. Кроме того, посетителю и заключенному запрещено прикасаться друг к другу и, разумеется, обмениваться какими-либо вещами [95] .
92
Dendrickson, Thomas. Op. cit. P. 128.
93
Бандлинг (англ.) — традиция добрачного совместного сна молодой пары в одежде с целью предотвращения сексуального контакта. Иногда посреди кровати также ставили специальную доску. Традиция до сих пор практикуется в некоторых общинах США.
94
Hassler. Op. cit. P. 62–63.
95
Dendrickson, Thomas. Op. cit. P. 175.
Более радикальный вариант данного вида контаминации наблюдается в случае упоминавшихся выше институционально организованных признаний. Когда постояльцу приходится разоблачать значимого другого и особенно когда этот другой присутствует физически, признание в отношениях с другим перед посторонними может приводить к серьезной контаминации отношений и, тем самым, Я. Иллюстрацию можно найти в описании практик женского монастыря:
Самыми храбрыми среди сестер, обуянных страстями, были те, которые вместе признавались в грешных желаниях и свидетельствовали друг на друга, что они сошли со своего маршрута, чтобы оказаться рядом друг с другом, или, возможно, что они говорили друг с другом во время отдыха так, чтобы другие не слышали. Их мучительные, но откровенные признания о зарождающейся симпатии приводили к coup de grace [96] , на который они сами по себе могли быть неспособны, так как после этого вся община старалась держать этих двоих подальше друг от друга. Паре помогали отрешиться от одной из тех спонтанных личных привязанностей, которые часто прорастали в общине неожиданно, подобно сорнякам, вновь и вновь нарушавшим стройную геометрическую схему монастырских садов [97] .
96
Coup de grace (франц.) — завершающий удар, выстрел, которым из жалости убивают сильно израненного зверя или человека.
97
Hulme. Op. cit. P. 50–51.
Аналогичный пример можно найти в психиатрических больницах, в которых практикуется интенсивная средовая терапия, во время которой пару пациентов, состоящих в связи, обязывают обсуждать свои отношения на групповых собраниях.
В тотальных институтах раскрытие своих отношений может принимать и более драматические формы, так как возможны случаи, когда индивид становится свидетелем физического насилия над кем-то, к кому он привязан, и его постоянно гнетет мысль о том, что он не предпринимает никаких действий (и что все это знают). Вот что мы, например, узнаём о психиатрической больнице:
Это знание [о шоковой терапии] основывается на том факте, что в палате № 30 некоторые пациенты помогали врачам применять шоковую терапию к пациентам, держа их и помогая привязывать их к кровати или наблюдая за ними после того, как их успокоили. Применение шока в палате часто происходит на виду у группы любопытствующих зрителей. Конвульсии пациента часто напоминают судороги жертвы несчастного случая, находящейся в предсмертной агонии, и сопровождаются хрипами удушья и иногда пеной, текущей из рта. Пациент медленно приходит в себя, не помня, что с ним произошло, хотя он послужил для других ужасающим примером того, что могут с ними сделать [98] .
98
Belknap. Op. cit. P. 194.
Еще один пример приводится в рассказе Мелвилла о бичевании на борту военного корабля в XIX веке:
Как бы вы ни хотели уклониться от этого зрелища, но смотреть на расправу вы обязаны или, по крайней мере, находиться где-то поблизости, ибо корабельный устав требует присутствия всего экипажа корабля, начиная с дородного командира собственной персоной и кончая последним юнгой, бьющим в судовой колокол.
<…> И неизбежность его присутствия при наказании, та безжалостная рука, которая вытаскивает его на экзекуцию и держит его силой там, пока все не совершится, навязывая ему возмущающее душу зрелище страданий людей и заставляя слушать их стоны, — людей, с которыми он постоянно на дружеской ноге, с которыми ел, пил и выстаивал вахты, людей одинакового с ним покроя и склада —
99
Герман Мелвилл. Белый бушлат / Пер. с англ. Ивана Лихачёва (Ленинград: Наука, 1973). с. 112.
Лоуренс приводит пример из армии:
Сегодня вечером удар палкой по двери барака, возвещавший о перекличке, был чудовищным; дверь едва не слетела с петель. Внутрь зашел капрал Бэйкер, обладатель креста Виктории, считавший себя большим человеком в лагере из-за своей военной награды. Он промаршировал вдоль моей стороны барака, проверяя постели. Малыш Нобби, застигнутый врасплох, стоял в одном сапоге. Капрал Бэйкер остановился.
— Почему в таком виде?
— Я выбивал гвоздь, который царапал мне ступню.
— Сейчас же надеть сапог. Имя?
Он отошел к задней двери, развернулся и выпалил: «Кларк». Нобби, как подобает, гаркнул: «Капрал», побежал прихрамывая по проходу (мы всегда должны бежать, когда нас зовут), остановился перед капралом и застыл в полном внимании. Пауза, затем короткое: «Возвращайся к своей койке».
Капрал ждал, и мы тоже должны были ждать, стоя в ряд у своих кроватей. Опять резко: «Кларк». Представление повторялось снова и снова, а мы, стоя в четыре шеренги, смотрели на это, скованные стыдом и дисциплиной. Мы были людьми, а перед нами человек унижал себя и весь свой вид, унижая другого человека. Бэйкер лез на рожон и надеялся спровоцировать одного из нас на какое-нибудь действие или слово, в котором нас можно было бы обвинить [100] .
100
Lawrence. Op. cit. P. 62.
Крайняя форма такого умерщвления Я посредством наблюдения описывается, конечно, в литературе о концентрационных лагерях: «Еврей из Бреслау по фамилии Зильберман должен был не шелохнувшись стоять рядом, пока сержант СС Хоппэ жестоко убивал его брата. От увиденного Зильберман сошел с ума и поздно ночью вызвал панику безумными криками о том, что бараки горят» [101] .
Я рассмотрел некоторые наиболее элементарные и прямые способы атаки на Я — различные формы обезображивания и осквернения, вследствие которых символическое значение событий, непосредственным участником которых оказывается постоялец, радикально расходится с его изначальным представлением о себе. Теперь я хотел бы рассмотреть способ менее прямого умерщвления Я, значимость которого для индивида оценить сложнее: разрыв привычной связи между индивидуальным актором и его действиями.
101
Kogon. Op. cit. P. 160.
Первой формой разрыва, которую мы рассмотрим, является «закольцовывание»: сила, провоцирующая у постояльца защитную реакцию, использует эту реакцию в качестве мишени для следующей атаки. Индивид обнаруживает, что в данной ситуации его противодействие атакам на Я безуспешно: он не может защищаться привычным образом, устанавливая дистанцию между умерщвляющей ситуацией и собой.
Одной из иллюстраций эффекта закольцовывания являются шаблоны выражения почтительности в тотальных институтах. В гражданском обществе, когда индивиду приходится подчиняться обстоятельствам и приказам, противоречащим его представлению о себе, ему разрешаются некоторые ответные реакции, позволяющие сохранить лицо: угрюмость, отказ от обычных проявлений почтительности, сквернословие sotto voce [102] и в сторону или непродолжительные выражения презрения, иронии и насмешки. Поэтому послушание обычно ассоциируется с выражением такого отношения к нему, к которому требование послушания само по себе не принуждает. Хотя в тотальных институтах такие защитные реакции на унизительные требования тоже имеют место, персонал может прямо наказывать постояльцев за подобные действия, открыто указывая на угрюмость или дерзость как на основания для новых наказаний. Так, описывая контаминацию своего Я вследствие необходимости пить суп из миски для милостыни, Кэтрин Ульм говорит о своей героине, что та «убрала со своего лица выражение недовольства, возникшего в ее брезгливой душе, когда она пила эту дрянь. Она знала: одного бунтарского взгляда хватило бы для повторения невыносимого унижения, через которое она точно никогда не смогла бы пройти во второй раз, даже ради самого Господа Бога» [103] .
102
Вполголоса (um.).
103
Hulme. Op. cit. P. 53.
К закольцовыванию также приводит процесс десегрегации в тотальных институтах. При нормальном ходе дел в гражданском обществе сегрегация аудиторий и ролей предохраняет открытые и неявные утверждения индивида о себе, высказываемые в одних физических условиях деятельности, от проверки на соответствие поведению в другой обстановке [104] . В тотальных институтах сферы жизни десегрегируются, так что персонал тыкает постояльца носом в его поведение в одних обстоятельствах деятельности, соотнося и сверяя его с поведением в другом контексте. Попытки пациента психиатрической больницы предстать хорошо ориентирующимся и неконфликтно настроенным человеком во время диагностической или терапевтической конференции могут быть тут же сведены на нет свидетельствами о его апатии во время отдыха или о жалобах в письме брату или сестре — письме, которое получатель переслал администратору больницы, чтобы его добавили в личное дело пациента и использовали во время конференции.
104
В гражданском обществе преступления и некоторые другие формы девиантности влияют на то, как нарушителя воспринимают во всех областях жизни, но такое разрушение границ между сферами затрагивает главным образом нарушителей, а не основную массу населения, которая не совершает подобных нарушений или совершает, но при этом их не ловят.