У Южного полюса

Борхгревинк Карстен

на фоне полярного ландшафта.

Ручей, питавшийся водой ледника Мёррея, журчал, струясь

меж темными большими валунами; температура воздуха

поднималась здесь среди дня градусов до десяти выше нуля.

Вскоре после привала мы наткнулись на труп большого*

белого тюленя, который пролежал тут, наверно, два-три года.

Приблизительно в двухстах метрах вверх по склону прежнего'

ледникового русла мы нашли прямо на берегу маленького

внутреннего

озера еще одного мертвого тюленя. Это был также-

Lobodon carcinopaga. За время нашего пребывания тут мы

обследовали окружающую местность до высоты в 3000 футов; на этой

высоте была растительность—олений мох. Свою палатку мы

разбили приблизительно в 600 метрах от побережья и в 20 метрах

от подножия горной цепи на востоке. Горы поднимались под

углом в 65 градусов.

Теперь жить в палатке было хорошо, тепло и уютно. За время

нашей санной поездки это были самые теплые дни.

Однако место стоянки оказалось далеко не безопасным, и это

нам пришлось скоро почувствовать.

Однажды после утомительной прогулки, предаваясь в палатке

послеобеденному отдыху, мы были внезапно поражены каким-то

своеобразным гулом, доносившимся со стороны нависшего над

нами обрыва.

Лапландец Савио, заподозрив неладное, быстро полез из

палатки. Едва высунув наружу голову, он, словно одержимый,

стал жестикулировать и кричать в ужасе:

— Вон из палатки! Вон из палатки! Вас раздавит! Вас

раздавит!

Поскольку стряхивание с себя спальных мешков, в которых

мы лежали, потребовало бы слишком много времени, мы

выкарабкались из палатки прямо в них с максимально возможной

быстротой, похожие на шелковичных червей, спящих в коконах.

Снаружи мы сразу же увидели надвигавшуюся катастрофу.

Огромный кусок скалы, круглый и плоский, как колесо,

превышавший по величине нашу палатку в два раза, в

сопровождении более мелких камней несся по крутому склону вниз с

ужасной быстротой, оставляя за собой тучу пыли и щебня.

Это сплошное колесо толщиной примерно в четыре фута

катилось с головокружительной скоростью прямо к нашей

палатке и уже проделало три четверти своего пути. Лапландец

Савио кричал и выл. Он не отрывал взора от приближавшейся

громадины, пристально наблюдая за тем, как неровности

каменной почвы отклоняли ее в ту или иную сторону, судорожно

прыгая в соответствии с этим то вправо то влево.

Я почти не сомневался, что нас расплющит; такого же мнения

был и Клевстад. Времени на размышления у нас, однако, не

оставалось.

Вдруг мчавшийся камень неожиданно разделился на две

части. Одна из этих частей сделала огромный скачок и разбилась

на множество мелких камней; другая продолжала со свистом

быстро нестись к нам, но зарылась в снеговой сугроб,

скопившийся у крупных валунов, лежавших в восьми футах от

палатки.

Несмотря на серьезность положения, я не мог не смеяться,

глядя на Савио, который, чтобы ускользнуть от большого камня,

прыгал то вправо, то влево; подобие легкой улыбки увидел

я и на лице Клевстада, наблюдавшего диковинные движения

Савио.

И все же на этот раз мы могли бы далеко не так легко

отделаться.

Когда к концу первой половины декабря мы пустились

с острова Йорк в обратный путь, целость ледового покрова была

уже сильно нарушена. Мы всюду натыкались на широкие

полыньи, у берега чаще встречались большие пространства открытой

воды. Нам стоило величайшего труда находить хороший,

прочный лед для тяжело груженных саней.

15 декабря после очень утомительного пути мы добрались

до центральной базы. Чтобы объезжать разводья во льду, нам

приходилось отклоняться от прямого пути. Мы были вынуждены

перебираться через большие нагромождения льдин, причем сани

неоднократно переворачивались. Несмотря ни на что, собранные

птичьи яйца были доставлены в целости.

Этой удачей мы, понятно, очень гордились. С еще большей

радостью было встречено на базе сообщение об открытии Клевс-

тадом насекомых. По этому поводу устроен был торжественный

обед с выдачей дополнительных порций; вечером сварили грог,

произносили тосты в честь почетных гостей—насекомых.

Лапландцы стали мало-помалу прекрасными

коллекционерами. В интересах науки они проявляли большое честолюбие.

Если кого-либо из нас прославляли за открытие чего-нибудь

нового, они начинали неутомимо искать в том же направлении.

Вскоре после нашего возвращения, как раз в ту минуту,

когда Клевстад сидел у микроскопа, изучая найденных им

насекомых, в домик ворвался вне себя от восторга Савио. Он

положил на стол мертвую мясную муху. Мы все немедля собрались

в доме и толпились вокруг стола, желая лучше рассмотреть

удивительное насекомое, которое открыл Савио. Да,

действительно, это была типичная мясная муха из рода Dipterous.

Когда Савио заметил, с каким серьезным видом, сомнительна