Угличское дело. Кинороман
Шрифт:
– Да садись ты уже, каша.
– Сел.
– ответил Молчанов. Он взгромоздился на худого длинноногого мерина. Каракут наставлял.
– Гляди в Москву в обход добирайся. Через Устьяновский лес.
– А шиши?
– Шиши еще будут нет.- ответил Рыбка. Прощались у Торговой Башни.
– Может со мной?
– боязливо протянул Андрюха.
– Чего ты?
– удивился Рыбка.
– Ночью боязно.
– Ты же колдун. Наворожи там и всего делов.
Не зря боялся Андрюха. И две версты не успел отъехать
– Тронете. В пауков обращу, гнидами власяными станете.
– Маркел.
– позвал тихо Пех.
Один из приставов наполовину достал саблю и спрятал назад.
– Страшно, Пех. А вдруг и вправду обратит.
Пех достал саблю.
– Проклинаю тебя, Пех...- начал грозно Молчанов, но тут же сбился и зачастил.
– Не убивайте, не убивайте. Ведь не сам же. Не сам. Что говорили, то и делал.
– Скажешь, жить оставлю.
– Скажу. Все скажу. Все что знаю, скажу.
– Каракуту что рассказал?
– Ничего. Ничего.
– Ладно. Подымайся, Андрюх.
– Спасибо, спасибо, православные.
Со всего маха снес Пех Андрюхе голову. Подождал немного и добавил немного разочарованно.
– Обманул колдун. Пех как Пех, а не гнида власяная.
Часть 11.
До Москвы оставался один переход, а князь Василий себя так настроил, что еще неделю ехать. Обложился со всех сторон подушками и уставил желтое свечное лицо в качающуюся за окном русскую дорогу. Возок резко остановился и князя Василия резко качнуло вперед. Но без последствий. Он уткнулся в предусмотрительно выставленную подушку. Открыв дверцу, напротив князя уселся правитель.
– Чем недоволен, князь. А ведь не ты ко мне, а я.
– Тебе всегда рад. Подушечку возьми. Холодно так сидеть и тряско.
От подушки правитель не отказался. Высунулся в окно.
– Давай, Пех.
Возок затрясло в длинной и затяжной, родимой вечной паузе между тем и этим. Помолчали, а потом князь Василий подбодрил себя и правителя.
– Зато ни один басурманин до Москвы не доберется. Ноги себе обломает.
– Умеешь князь...Объяснить, что хочешь. Что скажешь?
– Сам царевич. Сам. Дите хворое. На нож наткнулся.
– А люди наши служивые?
– Нагие посадских подняли. Брусенную избу пожгли. Поезд царский по дворам разнесли. Дька убили и колдуна Молчанова, что на тебя злоумышлял. Нагие братья и царица за то ответ должны держать. Перед государем.
– Изрядно ты их топишь, князь Василий. Али подарки худые?
– Подарки подарками, а благо державы в том, чтобы судить безо всяких препонов, по справедливости.
– и так откровенен и честен был князь Шуйский, что правитель не выдержал и расхохотался.
Федор Каракут изучал содержимое своего подорожного сундука. Разбирал книги. Дарья рассматривала фолиант с обложкой, выделанной железными клепками. Она с трудом переворачивала страницы. Обводила пальцем миниатюры, подчеркивала остроконечные буквы.
– Скажи какие козявки. Не по- нашему.
– Ты читать умеешь?
– Вот забота. А кто у нас в Угличе не умеет? Меня батюшка Огурец. Он в нашем конце главный грамотей.
– Это латынь. Язык ученых. Когда в Сибирь пойдем, научить могу
– Тяжко поди?
– Как хороводы водить в болоте.
– Смеешься, Федор.
– И не думал. Тяжело Даша. Как и любое великое дело. Нашел.
Каракут раскрыл маленькую книжицу. Даша любопытничала из-за плеча.
– И картинок нет.
– Зато мудрости много. Это Авиценна. Его трактат о лучезарной хворобе...Торопка когда придет? Потолковать бы с ним.
– Мне откуда знать.
– Ой ли? Торопка парень хороший. За него любая...
– А я не любая. У меня может свое предпочтение имеется. Ты, например.
– Я.
– Чего смеешься?
– И куда мне. Барабан пригожей Если причесать конечно.
– Смейся, смейся. А я так думаю. Баба каждому мужику нужна.
– Это если мужик достойный.
– А ты что?
– А я сомневаюсь.
ХХХ
Каракут постучал в ворота Колобовых. Ворота приоткрылись и появились три головы. Дед, мужик и юноша.
– Опять ты?
– Казак.
– А Тимохи нет.
– А я к нему.
– ответил Каракут.
– Шел бы ты казак.
– Чего это у тебя? Псалтирь что ли?
– Заходи.
– сказал дед.
Колобовы опять расселись на бревнах. По ранжиру.
– Ничего мы не знаем.
– сказал юноша.
– Такой казак, такой казак. А дитячьими забавами чего интересуешься?
– Что указ какой вышел?
– посмотрел прямо в корень дед.
Федор показал трещотку.
– Где Тимоха ее взял?
– Где взял там нет.
– Ну видел я у Тимохи.
– А ты зачем интересуешься?
– дед был глубинный старик.
– Знать мне надобно. Не по указу. Для себя.
– Брешет.
– не поверил отец.
– Может и брешет.
– Я Тимохе трещотку сделал.
– сказал дед.
– Сам или дал кто?
– А мы что без рук?
– Неспроста спрашивает. Ох, неспроста.
– Сам. Как дед учил. Одной рукой бей, другой жалей. Тогда человек вырастет.
– Понял. Ты деда прямо Аристотель.
– Еще и лается.
– сказал юноша.
– Точно на продажу.
– догадался отец.
– В Нижнем что ли спрос есть?