Уроки гнева
Шрифт:
Я летел дальше, к Срединной Зелёной Земле, и полёт был спокоен. Но в Малом Кольце Гор, которое в дне полёта от береговой линии горьких вод, я услышал низкий плач. В нём тоже была сила, но о такой не пели Вестники никогда. Поднимался плач к вершинам и углублялся к корням, и я миновал Место Плача по большой дуге, ибо испугался того, кто оплакивал свою потерю. Был он голоден и не был добр.
Дальше летел я над Срединной Зелёной Землёй, через Малое Кольцо и через Великий Дол, где текут пять больших рек, рождающихся на склонах Матери Всех Вершин. И летел я над Мёртвой землёй, краем тысячи проклятий, и провёл один день, отдыхая в сердце Мёртвой земли, в обители ста благословений, и летел дальше. Я пересёк западные хребты Большого Кольца Гор. А когда летел я над мокрыми землями в середине его, меня нашла и позвала живущая там Новая Сила. И мне трудно было устоять перед этим зовом, хотя проник я в её суть. Темнота духа звала меня, темнота духа, в сердце которой — голодный огонь. Многих пожрал он, но от того лишь больше стал его голод.
И так миновал я мокрые земли в Большом Кольце Гор, и пересёк я восточные хребты его, и опустился здесь, чтобы спеть тебе о том, что я слышал сам и что слышали другие Вестники. Я сел здесь, чтобы ты угостил меня, как положено, плотью и кровью, чтобы ты спел мне о том, что узнал ты в своём уединении, Отшельник-у-Края, чтобы спел ты мне о своих гостях, о том, какова их магия и каковы они сами.
— Благодарю тебя за песнь, Взмывающий Высоко, — сказал Бурый после пристойного молчания. — Утром угощу я тебя, а пока послушай, что было со мной за тот период и ещё семь дней, которые прошли с поры, когда я пел другому из твоего рода.
Бывали гости в доме моём, не званные, но желанные,
Гости щедрые и глубокие, сильные и много видевшие — уммм!
Принимали они из рук моих еду, слушали песни из горла моего, жили под моей крышей, кто недолго, а кто много ночей,
Спрашивали они моего совета, а спросив, принимали его — и я был доволен.
Был среди гостей моих потомок Творителей,
Молодой и сильный, умеющий нести смерть, но знающий цену жизни, о нём сложил я особую песнь.
Была среди гостей моих Неведомая, имеющая две сути,
Юная и не познавшая себя, подобная Творителям и подобная их творениям, о ней сложил я особую песнь.
Но прежде всего хочу спеть я о той,
Что родилась под иными небесами,
Что пришла в дом мой за миром и утешением,
Что оставалась здесь многие дни, слушая новую жизнь в себе,
Что дождалась её рождения.
Слушай!
Слушай!
Имя той, о которой пою я — Ночная Буря.
Род её — род изгнанников, древних и мудрых существ, помнящих звёзды покинутой земли и врага, от которого бежали они.
Подобен род её Творителям, но холоднее:
Больше в природе их покоя, больше силы, больше понимания.
Но та, о ком я пою, ближе к Творителям, как и Защитник её, тот, кому имя — Пламенный Свет:
Меньше мира внутри у неё, и предвижу я, что судьба потомка её отклонится от судеб других потомков её рода.
Отдельно хочу я спеть о нём, явившемся в тревоге.
Было так, что срок Ночной Буре подошёл, и Пламенный Свет был с нею рядом, и я был тоже.
Когда рождался Новый, потомок Бури и Света,
Родители его творили магию в молчании,
Призывая Нового душой своей, жизнью своей и силой.
И в тот час я пел им и пел ему, чтобы крепок был союз, чтобы время, разрушающее и творящее, не миновало их всех.
А когда Новый был рождён, когда таинство завершилось,
Сказал Пламенный Свет так:
— Спокоен я теперь и могу отправляться на родину.
И Новый был рождён, и завершилось таинство,
И ответила Ночная Буря так:
— Спокойна я, но жаль, что не могу я быть рядом с тобой.
Тогда поблагодарили они меня, как один: Пламенный Свет, Ночная Буря и Новый,
Поблагодарили за покой и помощь,
И ушли втроём, отдаваясь на волю неведомого.
Эхагес задержался в Гратсдоке ещё на два предельно насыщенных дня. Всё это время он провёл в цитадели Диннарка, изучая с помощью Искры её записи. Для наилучшего их усвоения Летун воспользовался "небесным рассудком". Он был не из учёных братьев, что знали толк в логике и системных обобщениях, так что подавляющее большинство деталей в выкладках Искры осталось для него непонятным. В конце концов, чтобы вникнуть в нюансы анализа заклинания нужно знать само заклинание — и желательно во всех тонкостях. Зато "небесный рассудок" так обострил его образную память, что каждый знак, выведенный рукой Искры, каждая формула и таблица, даже каждая помарка на полях вычислений плотным чёрно-белым хороводом кружили перед внутренним оком.
При этом чаша его разума, конечно, переполнилась — и с поверхности её ушли в глубину те картины, которые Эхагес так упорно стремился не вспоминать.
Быть Дополняющим — это не только возникающее при необходимости единство магических сил. Это — связь мыслей и чувств, иногда столь тесная, что никакими словами описать нельзя: всё, что ни вспомни, покажется тусклым и лживым. Одни на двоих кандалы? — отражение и оригинал? — алмаз в оправе кольца? — сросшиеся, одно на двоих тело, близнецы? — не то, всё не то!
А когда связь с Дополняющим уходит…
Радость. "Я — это снова я, привычный, постижимый. От сих до сих, не больше и не меньше. И панцирь моего сознанья — вот он!"
Боль. Обрывки нитей, ведущих в никуда. "Я был больше. Верните, верните мне меня! Я не хочу быть только частью! Нет!"
Забвение. "Как это было? Как?.."
Порой не помнишь сам себя. Или же — слишком больно вспоминать. Но приходившее в ответ помнишь очень ясно.
…Они нас видели и ЗНАЮТ. Мне это нравится не больше, но это нужно сделать.
…Да, среди Владений всех Н'орров — вечная война. Но ты же знаешь, и не хуже моего, как преодолевается такая рознь. Внешняя угроза. Могучий, равный им, но не из рода пелэ. Ты…
…Очерчивай границы. Тайна не должна открыться. Ты понимаешь, что ждёт нас иначе. От этого веди любой свой шаг.
…Три с лишним сотни потерявших память? Как ты представляешь это? Опять, опять угроза! Мало ли убитого Н'орра? И много ли мы знаем о том, что способны сделать пелэ для объяснения случившегося? Не может быть, чтоб любопытство начисто покинуло их род. Пусть корень интереса — паранойя, но им придётся задавать вопросы.