Уроки гнева
Шрифт:
— Которые, если дело выгорит, станут твоими союзниками.
— Не станут. — Вздох. — Ни один маг из старшего поколения магов Гратсдока не станет мне настоящим союзником. Даже Искра. Они отравлены властью, интригами и жаждой могущества, все до одного. К счастью, я намного моложе их всех и могу успеть воспитать себе смену, если постараюсь. Владыка изменил Равнины за сто лет, могу попытаться и я… если только попытка эта не убьёт меня до отпущенного природой срока.
Эхагес посмотрел на Ворона по-новому.
— Удачи тебе, — искренне пожелал он. — Удачи… страж.
Тиив махнул рукой.
— Какое там! Я уже восемь с лишним декад, два месяца по-здешнему, меча в руки не брал.
— Меч — не главное.
— Ну… может быть, и так. Вот только…
Летун поощрительно приподнял бровь. Ворон с усилием признался:
— Я тоже отравлен властью. Думаешь, мне не нравится быть Верховным? Наоборот! Мне это нравится, да ещё как! Мне радостно глядеть свысока на толпу Магистров, зная, что я сильнее любого из них и что умею тоже больше. И то, что я могу без труда пережить их всех — о, в этом есть своя особая сладость… Сила! Могущество! Ты был зол на меня за то, что я убил прежнего Верховного. А знаешь ли ты, сколько смертных приговоров я подписал только за последние три дня? Не знаешь. Да и откуда тебе знать об этом?.. Не-е-ет, Гес, я уже не страж. Я — правитель… а правитель убивает намного больше любого воина. Он должен убивать! И всей разницы — в выборе, кого предпочесть и кем пожертвовать…
По лицу Эхагеса скользнула судорога мгновенной муки. Но Тиив не прервал монолога. Он слишком глубоко погрузился в свою собственную боль, чтобы замечать чужую.
— Через месяц начнётся очередная война с Карун Теном. Всего через месяц, Гес. А я по сию пору понятия не имею, как её избежать. Просто не вижу способа. Во всяком случае, такого, который стоил бы меньшего числа жизней. Единственное, что пришло мне в голову — поставить начальником войск Союза Хейги. Он-то уж сбережёт жизни балийцев… убив больше тенийцев. А торговые гильдии Карун Тена и их знать, как всегда, останутся невредимы! Самое большее — немного похудеют от контрибуций, полную тяжесть которых, как всегда, понесёт на своём намозоленном горбу простой люд…
Тиив говорил то быстрее, то медленнее, говорил печально и гневно, горько и презрительно. А Гес слушал его — и не знал, что сказать. Просто не знал.
"Если бы здесь был Владыка… если бы…"
Неожиданно для самого Эхагеса внутри словно лопнуло что-то.
"Нет! Хватит прятаться за спиной Пламенного! Хватит!
Проклятье, почему Тиив может решать за себя сам, а я не могу?! Неужели я до сих пор не повзрослел? Чего мне не хватает?"
— Эй, Гес? Эй! Что с тобой?
Прикрыть глаза. Вдохнуть. Выдохнуть. Открыть глаза.
— Со мной всё хорошо. Правда.
"У тех, с кем всё хорошо, в расширенных зрачках не бушует белое пламя", — подумал Тиив.
Но промолчал.
Он поймал себя на том, что больше не видит в существе по ту сторону стола кого-то близкого и знакомого. Новый Эхагес мало походил на старого друга, бок о бок с которым они так решительно и просто шагнули в неизвестность следом за Владыкой. С этим, новым Эхагесом можно было поговорить на родном языке (поправка: на родном языке Тиива). Ещё можно было повернуться к нему спиной, не опасаясь удара… И — не более того.
Не более.
"Зря я разоткровенничался. Зря. Что ему в моих печалях?" Но об этом Верховный Магистр Ворон промолчал тоже.
Вместо этого он спросил:
— Ну, будем прощаться? Заглядывай при случае, — добавил он без особого напора, вежливо и вполне формально.
— Да, конечно, — ответил Летун с похожей интонацией.
И исчез. Был — нет.
Снова, как и в прошлый раз, не оставив Ворону координат Равнин.
Глава семнадцатая
Вестник прилетел ночью. Бурый, услышав его, вышел из дома, чтобы встретить гостя.
Короткий сдвоенный крик, похожий на лай, улетел в тёмную высь. Падающий на землю частый высокий треск стал чаще: Вестник снижался, с осторожной придирчивостью перебирая эхо-картины места посадки. Но на полпути к земле он отклонился от прямой.
И выбрал одиноко торчащий валун в большом отдалении.
Бурый фыркнул, однако пошёл к валуну. Спустя время приблизился, сел на землю, склонив набок большую голову.
— Рад слышать твою тень, Отшельник-у-Края, — тонко проскрипел Вестник.
— И я рад твоему полёту, Взмывающий Высоко, — ответил Бурый. — Почему ты не сел на мой дом, как прежде?
— Что сделали с твоим домом?
— Отблагодарили за приют. Это не злая магия.
— Это чужая магия.
— Да. Ты прежде слышал ли такую, Взмывающий Высоко?
— Нет. Такую — нет. О похожей — слышал: братья мои летают далеко. Но в мире теперь стало много чужой магии. Очень много. И очень разной.
— Я угощу тебя, как положено, плотью и кровью. — Сказал Бурый. И попросил. — Расскажи мне о том, что ты слышал.
Вестник запел.
Бурый слушал песнь, не похожую на его собственные: слишком точную, полную тонких штрихов с одним-единственным значением… да, именно значением, потому что толкований язык Вестников почти не допускал. И слушая, хозяин хижины в предгорьях думал, что в Вестниках воля древних, создавших их, явлена ясно. Этот народ создан для того, чтобы носить по миру новости: быстро, скрытно и точно. Не то, что они, Бурые, до сих пор ищущие свою Главную Цель.
Древние люди-маги тоже как будто не имели Главной Цели… и не потому ли они в конце концов разрушили себя?
…Я летел сюда с запада, редко отклоняясь от прямого маршрута. И над горькими водами между Землёй Гнездовий и Срединной Зелёной Землёй я пролетел над деревянными судами, что строят прямые потомки Творителей. Но с ними на этих кораблях, плывших с севера на юг, была сила, холодная, как пустой воздух больших высот, яркая, как поток лавы из горы-с-огнём-камня. Об этой силе Вестники пели прежде: пять десятков периодов назад и ещё восемь. Но прежде эта сила пребывала на севере, среди руин и хмурых лесов. В первый раз она пересекает горькие воды, и в первый раз она столь велика.