Усобники
Шрифт:
Вошёл гридин, сказал, что явились посадник с тысяцким. Князь встал, позвал их к столу, приготовился слушать. Но они долго не начинали разговор о деле. Поинтересовались здоровьем, дорогой, самочувствием княгини Апраксин.
Но вот посадник Семён заговорил о главном:
– Князь Дмитрий Александрович, ты прибежал в Новгород искать защиты, не так ли?
Дмитрий повёл головой:
– Нет, люди выборные, не только защиты, но и подмоги. Нам Русь отстраивать надобно. Ноне, оглянитесь вокруг, в пожаре она, её нужно поднимать всем миром. Мужиков из полона выкупать.
– Ты, княже, нас своей бедой на жалость не бери. Новгород Великий сам себя поднимет, коли что. А за обиды, что нам чинил, не будет тебе нашей подмоги. Вот наш сказ тебе.
Отодвинул князь Дмитрий миску, руки на столешницу положил. Внимательно смотрел он на новгородских выборных, хмурил брови. Едва посадник смолк, как великий князь пристукнул ладонью:
– Так вы, люди выборные, сказываете мне от имени веча аль от себя? Сказываете, новгородцы не намерены встать на защиту русских княжеств? — Дмитрий прищурил глаза, голос сделался насмешливым: — Уж не Литве ли вы, люди выборные, служите? А может, немцам-рыцарям?
Тысяцкий завертел головой:
– Надо тебе, князь Дмитрий, помнить: Новгород, коли надобно, за себя постоит. Стены наши осаду выдержат, и Литва и немцы нам не нужны. А за тобой, княже, вин предостаточно, новгородцы не забыли, как ты скотницу нашу пограбил.
– А ты, посадник Семён, и ты, тысяцкий Олекса, слышали ли вы голос веча?
– Князь Дмитрий Александрович, — прервал его посадник и гордо вскинул голову, — это говорим мы, люди выборные, от имени веча. Не след в колокол бить, к чему город смущать. Либо тебе наших слов мало?
– Боярин Семён, ты посадник новгородский, не по твоей ли просьбе я Копорье усмирял, недоимки истребовал?
Тут тысяцкий прервал князя:
– Мы то помним. А ещё не запамятовали, как ты казну нашу обобрал. А в скотницу всё ли воротил? У лопарей сколь пушнины взял?
– Долг Новгороду я вернул, а то, что взял, так по праву мне, великому князю, принадлежит. Что же с казны получил, так не могу же я дружину без ваших гривен снарядить.
Посадник укоризненно покачал головой:
– Сказ наш неизменный, князь Дмитрий. Мы тебя в Новгород ноне не звали, уходи прочь из города. Тебя в защиту брать не будем. А коли татары на нас двинутся, за стенами отсидимся, нам не впервой. Однако ты, князь, из Копорья своих гридней забери, там нашим ратникам место. А ещё сказываем мы тебе от всего Великого Новгорода: не князь ты нам, тем паче не великий. Ты уж коли владеешь Переяславль-Залесским уделом, так и сиди там…
Не раз задумывался Дмитрий о бренности жизни, её суетности. Смерть подстерегает каждого — таков удел человека. Покинет жизнь и его, Дмитрия, умрёт и сын Иван. Кто станет княжить в Переяславле-Залесском?
Гонит великий князь от себя такие мысли, да они назойливы, следом тянутся. Кому же в руки перепадёт любимый Александром Невским Переяславль-Залесский?
И снова мысли великого князя о конце жизни, о том, где её край, когда начинается небытие…
Нет покоя Русской земле, от первых племён славянских в тревогах и бедах живут русичи. А может, от Рождества Христова? Вот и ныне навёл городецкий князь ордынцев на Русь, разоряют они городки и деревни, а князья всё делят земли — о каком покое речь вести?..
Иван — боль и горе князя Дмитрия. Болезненный сын у него. И хоть за третий десяток ему перевалило, да нет у него семьи.
«Доколе же?» — спрашивал Дмитрий и не получал ответа.
Нет, не время думать обо всём этом. Ему ли, великому князю, размышлять о бренности жизни, когда ордынцы разрушают землю! Ныне её поднимать надобно, обустраивать. После каждого ордынского набега в пустоши земля Российская…
Но так ли? Уйдут ордынцы в степи, и встанет Русь. Из лесов поволокут русичи брёвна, поставят стены и сторожевые башни, отстроятся. Так было прежде, так и сейчас, так будет и впредь…
«А так ли? — думает Дмитрий. — Наступит день иль год, скинет Русь ордынское иго, может, тогда не будет её разора. Станут растить хлеб, застучат молоты в кузницах, и люд от неволи спасён будет!..»
По утрам, едва солнце вставало и краем пробегало по Переяславлю-Залесскому, князю подавали коня, гридин придерживал стремя, и Дмитрий не торопясь выезжал за городские ворота.
Привстав в седле, он окидывал взглядом стройки: вон мужики брёвна тянут, избы и хоромы ставят, а на пригорке, где церковь, уже срубили купол и звонницу.
Пробежится Дмитрий глазами по стройке, вздохнёт: эвон, как люду груд но! Терпеливы русичи.
Когда после пожарища князь в Переяславль вернулся, сколько людских слёз перевидал!
Тогда он слушал народ и гневом наливался. Но вот вперёд подался белый как лунь искусный мастер Лука и поведал, что поутру набежали в Переяславль ордынцы и угнали нескольких мастеровых.
Дмитрий вскочил на коня, погнался за ордынцами. Успел на ходу крикнуть скакавшему рядом тиуну:
– Сума с тобой?
Тот кивнул, и великий князь дал коню повод.
Пленных настигли в пути. Их вели в цепях. Сотник, завидев русского князя, подъехал, что-то крикнул сердито. Но Дмитрий кинул ему суму, сказал хрипло:
– Освободи!
Сотник суму взял, ордынцам махнул, и те принялись снимать цепи…
Ещё раз, окинув стройку глазами, великий князь выбрался за город.
Вернувшись в Переяславль-Залесский, великий князь затаил зло на Новгород. Вознамерился было покарать новгородцев, даже велел воеводе Ростиславу ополчение скликать.
Со всего удельного княжества сходились мужики, вооружённые кто чем. Однако Дмитрий раздумал: не время свару затевать. Не поддержат великого князя ни Фёдор Ярославский, ни Константин Ростовский, а уж тем паче князь Андрей Городецкий, который ещё в Муроме отсиживается. Великий князь иногда задумывается: кто брата Андрея на усобицу подбивает? Не хотел верить, что сам Андрей злобствует, и всё чаще склонялся к тому, что боярин Сазон подстрекает его к неповиновению.