В гостях у турок
Шрифт:
Армянинъ наклонился къ ней, тронулъ ее громадной ладонью по плечу и сказалъ:
— Такой говядина, какъ у меня, дюша моя, у самаго падишахъ нтъ.
Онъ налилъ изъ бутылки въ дв рюмки желтоватой жидкости и выпилъ вмст съ Николаемъ Ивановичемъ. Тотъ проглотилъ и сморщился.
— Фу, сатана какая! Что это съ перцемъ, что-ли?
— Безъ перцомъ. Самая хорошая турецкая водка.
— Боже мой! Турецкая водка… Слушаю и ушамъ своимъ не врю, что въ мусульманской Турціи водка есть! — проговорила Глафира Семеновна. — Не такъ я себ Константинополь воображала. Я думала, что здсь объ вин и водк говорить даже запрещено.
—
И онъ налилъ вторично въ рюмки. Николай Ивановичъ взглянулъ на жену.
— Разв ужъ изъ-за томатовъ только выпить. Томаты маринованные очень хороши. Ну, по-русски, хозяинъ… Ваше здоровье… Очень радъ, что судьба меня столкнула съ вами. Обдъ прелестный. Домашній, безхитростный, но это то я и люблю.
Не хулила ду и Глафира Семеновна и кушала съ аппетитомъ мясо, и томаты, и рисъ съ шафраномъ, поданный къ шашлыку, но когда Карапетъ въ третій разъ сталъ наливать водку въ рюмки, строго произнесла:
— Это ужъ чтобъ послдняя была.
— Послдняя, послдняя, мадамъ, дюша мой, — отвчалъ Карапетъ, улыбнулся и прибавилъ: — Мой жена, дюша мой, тоже вотъ такъ, какъ ты, не давала мн пить много водки. Теперь твое и барыни здоровье, эфендимъ, — чокнулся онъ съ Николаемъ Ивановичемъ, выпилъ и принялся сть сырой корень петрушки, хрустя зубами и похваливая:- Хороша арменска закуска, здорова арменска закуска.
Когда обдъ былъ конченъ, Карапетъ тронулъ Николая Ивановича ладонью по плечу и сказалъ:
— Хочешь, дюша мой, эфендимъ, я тебя сегодня по-русскому угощу?
— Нтъ, нтъ, ужъ довольно. Пожалуйста довольно насчетъ вина! — замахала руками Глафира Семеновна.
— Стой, барыня! Стой, мадамъ! Не вино… Сама похвалишь. Сама скажешь, что Карапетка хорошій человкъ. Сегодня субботъ, Николай Иванычъ, завтра праздникъ воскресенье… Ты теперь ложись и спи и гляди хорошій самый лучшій сонъ, а я пойду въ лавку. Ты, дюша мой, проснешься, а я лавку запру и пойдемъ мы съ тобой, дюша мой, въ баню.
— Въ баню? А что? Да вдь это прекрасно. Глаша, какъ ты думаешь? — спросилъ Николай Ивановичъ жену.
— Иди. Но только ужъ пожалуйста тамъ не пить.
— Въ бан-то? Да какое-же тамъ питье! Съ удовольствіемъ, съ удовольствіемъ, Карапетъ Аветычъ, схожу съ тобой въ баню. Много я про турецкую баню слыхалъ, а теперь воочію ее увижу. Пойдемъ, пойдемъ. А вернемся — ты мн самоварчикъ изобразишь. Общалъ вдь самоваръ.
— Будытъ, будытъ… И самоваръ посл баня будытъ, — кивнулъ армянинъ.
— Глаша! Да вдь это восторгъ что такое! Какъ должны мы быть благодарны случаю, что повстрчались съ Карапетомъ Аветычемт.
Карапетъ стоялъ и кланялся.
— Такъ въ баню сегодня вечеромъ? Хорошо. Прощай, дюша мой, прощай мадамъ, — сказалъ онъ, протянувъ постояльцамъ свою громадную руку и удалился.
LXXVIII
Супруги долго-бы еще спали крпкимъ послобденнымъ сномъ, но Николая Ивановича разбудилъ армянинъ-мясникъ. Онъ проникъ черезъ незапиравшуюся дверь, стоялъ около софы надъ Николаемъ Ивановичемъ и говорилъ:
— Вставай, баринъ! Вставай, эфендимъ! Вставай, дюша мой, пора въ баня идти.
Николай Ивановичъ открылъ глаза, увидалъ передъ собой при свт горвшей на стол лампы крупную
— А вещи наши изъ гостинницы привезли? — спросилъ онъ.
— Привезли, привезли. Я и счетъ за тебя, дюша мой, заплатилъ. Сейчасъ внесутъ твои вещи. А счетъ четыреста двадцать и три піястръ.
— Сколько? — испуганно спросилъ Николай Ивановичъ, но когда Карапетъ повторилъ сумму и прибавилъ, что это піястры, а не франки, онъ тотчасъ-же сообразилъ и сказалъ:- Да, да… Піястръ — семь, восемь копекъ. Ну, это еще не очень сильно ограбили. Глаша! вставай! — крикнулъ онъ жен, которая продолжала еще спать на своей соф, свернувшись калачикомъ.
— Пріхали? — откликнулась съ просонья Глафира Семеновна. — А какая это станція?
— Вишь, какъ заспалась! Думаетъ, что все еще по желзной дорог демъ. Ну, пусть она лежитъ. Давайте сюда наши вещи.
— Аветъ! Тамара! — ударилъ въ ладоши хозяинъ и заговорилъ что-то на гортанномъ нарчіи.
Дверь распахнулась, и дочь его и сынъ начали втаскивать подушки, свертки, картонки. Наконецъ, самъ Карапетъ съ сынишкой втащилъ сундукъ супруговъ.
— Глаша! Смотри-ка, какой любезный Карапетъ Аветычъ-то, сказалъ Николай Ивановичъ жен. — Чтобъ не будить насъ, принялъ вс наши вещи и по счету изъ гостинницы за насъ заплатилъ.
Глафира Семеновна открыла глаза и щурилась на горвшую лампу.
— А гд-же нашъ проводникъ Нюренбергъ? — спросила она.
— Онъ убжалъ, барыня-сударыня, я говорю ему: жди. А онъ говоритъ: «я завтра приду», — отвчалъ армянинъ. — О, это тонкій каналья. Онъ хочетъ съ васъ и за завтра деньги получить. Ну, идемъ, дюша мой, эфендимъ, въ баню — обратился онъ къ Николаю Ивановичу.
Тотъ уже вытаскивалъ для себя изъ чемодана чистое блье.
— Да, да… сказалъ онъ. — Сейчасъ я буду готовъ. — А ты, Глаша, тмъ временемъ разберись въ нашихъ вещахъ, покуда мы будемъ въ бан. Я скоро…
— А зачево твоей барын не идти, дюша мой, въ баню съ Тамаркой? Вотъ Тамарка проводитъ, — предложилъ хозяинъ, кивая на дочь.
— Нтъ, нтъ, я дома останусь. Какъ я могу съ вашей дочерью въ баню идти, если она ни слова не знаетъ по-русски, а я ни слова по-турецки и армянски!
— Она, дюша мой, по-французски говоритъ. Она въ пансіонъ училась. Она тридцать словъ знаетъ. Скажи ей францусское слово, она сейчасъ пойметъ.
— Нтъ, нтъ. Вы идите, а я дома…
Николай Ивановичъ и Карапетъ отправились въ баню. Не взирая на то, что на улиц было совсмъ тепло, Карапетъ надлъ на себя теплое пальто съ краснымъ лисьимъ воротникомъ. Свой узелъ съ бльемъ и узелъ Николая Ивановича онъ надлъ на палку и палку эту перекинулъ черезъ плечо. Ходьбы до бани было нсколько минутъ, но идти пришлось по совсмъ темнымъ улицамъ. Лавки были заперты, окна въ турецкихъ домахъ закрыты ставнями и сквозь нихъ изъ жилья проникали только кое-гд полоски свта. То и дло пришлось натыкаться на цлыя стаи собакъ. Съ наступленіемъ темноты он уже не лежали около домовъ, а бродили отъ дома къ дому, отыскивая разные съдобные кухонные отбросы, накопившіеся за день и всегда выбрасываемые вечеромъ. Насчетъ уличныхъ фонарей не было и помину. Въ Константинопол освщаются газомъ только главныя улицы, да и то плохо, а бани были гд-то въ самомъ захолустномъ переулк. Карапетъ шелъ впереди Николая Ивановича и то и дло предостерегалъ его, крича: