В гостях у турок
Шрифт:
— Ну, ну… Кажется, у васъ очень ужъ мрачныя мысли о Константинопол, замтилъ ему Николай Ивановичъ и спросилъ:- А куда мы теперь демъ?
— Сейчасъ я вамъ покажу стараго константинопольскаго водопроводъ. Еребатонъ-Серай онъ называется, по-русски — Подземнаго замокъ. Мы спустимся съ факеломъ подъ землю…
— Нтъ, нтъ! Подъ землю я ужъ ни за что спускаться не буду, перебила Глафира Семеновна Нюренберга.
— Но вдь это, мадамъ, знаменнтаго сооруженіе. Это большущаго пространство… Все это подъ сводами… Своды эти самаго
— Не пойдемъ, не пойдемъ мы подъ землю. Что намъ водопроводъ! мы не водопроводчики!
— Вс знаменитаго путешественники смотрятъ.
— Ну, и мы будемъ считать, что осмотрли.
— Однако, душечка, если это дйствительно замчательное и интересное, то отчего-же не осмотрть? возразилъ Николай Ивановичъ. — А вдругъ кто въ Петербург спроситъ: «были вы въ Подземномъ замк, гд водопроводное озеро?»
— А ты и говори, что были. Вдь намъ Афанасій Ивановичъ разсказалъ, что тамъ есть триста колоннъ, поддерживающихъ своды, что туда спускаются съ факеломъ. Это можешь и ты разсказывать въ Петербург. Не водите, Афанасій Ивановичъ, туда. Я низачто не спущусь въ ваше подземелье, обратилась Глафира Семеновна къ Нюренбергу.
— Мы только мимо входа пройдемъ, а потомъ я васъ провезу на Атмейданъ.
— А что это за Атмейданъ такой?
— Коннаго площадь… Древняго ипподромъ… Византійскаго циркъ…
— Ну, это пожалуй…
Минутъ черезъ пять экипажъ остановился передъ маленькимъ облупившимся одноэтажнымъ каменнымъ зданіемъ съ нсколькими несиметрично расположенными окнами и зіявшею пастью входа въ подземелье.
— Вотъ входъ въ Еребатанъ-Серай къ подземнаго озеру… указалъ Нюренбергъ.
Завидя остановившуюся коляску, къ ней подскочилъ старикъ сторожъ въ синей куртк и феск и хотлъ помочь выдти супругамъ, но Глафира Семеновна замахала руками.
— Нтъ, нтъ, не пойдемъ… Мерси… Мы такъ только… Снаружи посмотримъ… сказала она.
Но Николаю Ивановичу очень хотлось войти въ подземелье и онъ бормоталъ:
— Въ Рим въ катакомбы спускались-же…
— То въ Рим — и, наконецъ, тамъ нтъ никакого подземнаго озера, отвтила жена.
— А что такое озеро? Везувій-то опасне, однакоже на него въ Неапол мы взбирались и у самаго кратера были. И въ Голубомъ грот были на Капри… Такое-же подземное озеро.
— Въ Голубомъ грот свтло, какъ днемъ. Вдь теб что надо? Теб надо Василію Семеновичу въ письм похвастать, что ты былъ на подземномъ озер — ну, и напиши ему. Никто проврять не будетъ. Велите хать дальше, Афанасій Ивановичъ, сказала Глафира Семеновна проводнику.
Лошади тронулись. За коляской побжалъ сторожъ и кричалъ: «бакшишъ». Николай Ивановичъ обернулся къ нему и показалъ кулакъ.
— Даже и изъ экипажа не вышли, а онъ — бакшишъ. Ну, народъ въ здшнемъ мст! — проговорилъ онъ.
Экипажъ выхалъ на площадь Атмейданъ.
— Ипподромъ… Вотъ тутъ былъ древняго византійскаго циркъ,
— Ахъ, нтъ, нтъ! Довольно мечетей! Надоло, сказала Глафира Семеновна.
— Но это, мадамъ, знаменитаго и самаго красиваго мечеть. Здсь прежде хранилось зеленаго знамя Пророка… Вс стны изъ порцелянъ.
— Богъ съ ней… Изъ порцелана мы уже видли въ одной мечети стны.
— А тогда осмотримъ ее только снаружи. Намъ надо къ ней подъхать. Около нея находится древнйшаго въ мір египетскаго обелискъ. Вонъ онъ стоитъ, указывалъ Нюренбергъ.
Въ конц площади высилась, дйствительно, изящная, красивая мечеть, нсколько напоминающая Ая-Софію, но не испорченная постройками. Ее окружали шесть минаретовъ. Нюренбергъ разсказывалъ:
— Шесть минаретовъ. Единственнаго мечеть съ шесть минаретовъ. Ее перехвастала только одна Кааба въ Мекк, мечеть Кааба, гд есть семь минаретовъ. Вы зайдите хоть на дворъ ея! Дворъ Ахмедіе — прекраснаго Караванъ-Сарай, гд въ стариннаго годы собирались мусульманы, котораго дутъ зъ Мекку на поклоненіе гробу Пророка.
— Ну, на дворъ можно заглянуть, согласилась Глафира Семеновна и стала выходить изъ коляски, остановившейся около ограды мечети.
LXXIV
Нe прошло и пяти минутъ, какъ ужъ супруги выходили со двора мечети Ахмедіе.
— Ничего особеннаго… говорилъ проводнику Николай Ивановичъ. — А что до Караванъ-Сарая, то я себ иначе его воображалъ.
— А сколько колоннъ-то! И замтили вы, какого особеннаго колонны! расхваливалъ Нюренбергъ. — Колонны, фонтаны для омовенія мусульманскаго паломниковъ.
— Что намъ колонны-то считать! Мы не англичане. Вы, почтеннйшій, теперь, если хотите намъ что-нибудь показать, то покажите что нибудь особенное.
— Что-же такого особеннаго могу я вамъ показать?
Нюренбергъ недоумвалъ и развелъ руками.
— Покажите турецкій гаремъ и мы будемъ вамъ очень благодарны, сказалъ Николай Ивановичъ, и покосился на жену, ожидая, что она скажетъ.
— Николай! Да ты никакъ съ ума сошелъ, воскликнула супруга.
— А что такое? Почему? Ревнуешь къ женщинамъ, что-ли? Такъ вдь мы этихъ женщинъ-то будемъ съ тобой вмст смотрть.
— Турецкаго гаремъ? Нтъ, этого невозможно, отвчалъ Нюренбергъ.
— Отчего? Вы насъ хоть къ какому-нибудь плохенькому паш въ гаремъ сводите. Все-таки, мы будемъ видть, какъ турецкія женщины живутъ. За мечеть по серебряному меджидіе платятъ, чтобы ее смотрть, ну, а за гаремъ я заплачу пять меджидіе.
— Нтъ, нтъ Афанасій Иванычъ, не слушайте вы его! проговорила Глафира Семеновна. — Не пущу я его въ гаремъ.
— Да я, мадамъ, и за сто меджидіе не могу свести въ гаремъ вашего супруга.
Николай Ивановичъ фамильярно похлопалъ Нюренберга по плечу и украдкой отъ жены сказалъ: