В гостях у турок

Лейкин Николай Александрович

Всхъ комнатъ въ кіоск Магомета IV пять или шесть и вс он похожи одна на другую по своей отдлк, но одна съ маленькимъ куполомъ. Окна двухъ комнатъ выходятъ во внутренность мечети. Турокъ въ серебряныхъ очкахъ распахнулъ одно изъ нихъ, супруги заглянули въ него, и глазамъ ихъ представился гигантскій храмъ съ массой свта, льющагося изъ куполовъ, стны котораго также сплошь отдланы фаянсомъ. Въ храм никого не было видно изъ молящихся, но откуда-то доносилось заунывное чтеніе стиховъ Корана на распвъ. Внизу то тамъ, то сямъ виднлись люстры съ множествомъ лампадъ. Два служителя въ фескахъ и курткахъ, стоя на приставныхъ лстницахъ, заправляли эти

лампады, наливая ихъ масломъ изъ жестяныхъ леекъ. Множество лампадъ висло и отдльно отъ люстръ на желзныхъ шестахъ, протянутыхъ отъ одной стны къ другой, что очень портило величіе храма.

— Больше въ здшняго мечеть нечего смотрть. Изъ окна вы видите то же самое, что вы увидали-бы и войдя въ мечеть, но тогда нужно платить серебрянаго меджидіе, а теперь у васъ этого меджидіе на шашлыкъ осталось, сказалъ супругамъ Нюренбергъ. — Посл смотрнія мечети, мы все равно должны были-бы придти сюда и смотрть кіоскъ, и давать бакшишъ этому стараго дьячку, а теперь вы за одного бакшишъ и кіоскъ, и мечеть видли. Вотъ какого человкъ Адольфъ Нюренбергъ! Онъ съ одного выстрла двоихъ зайца убилъ.

Соломенная туфля съ ноги Николая Ивановича свалилась, и онъ давно уже бродилъ въ одной туфл.

— Ну, теперь все? Больше нечего смотрть? спросилъ онъ проводника.

— Больше нечего. Теперь только остается дать бакшишъ вотъ этаго стараго дьячку. Я ему дамъ пять піастровъ — съ него и будетъ довольно.

Нюренбергъ далъ старику пять піастровъ, но тотъ подбросилъ ихъ на рук и что-то грозно заговорилъ по-турецки.

— Мало. Проситъ еще. За осмотръ кіоска проситъ отдльнаго бакшишъ и за то, что окно отворилъ въ мечеть, опять отдльнаго. Пхе… Адольфъ Нюренбергъ хитеръ, а стараго турецкаго дьячекъ еще хитре и понимаетъ дло, подмигнулъ Нюренбергъ. — Надо будетъ еще ему дать бакшишъ пять піастровъ. О, хитраго духовенство!

Старику турку было дано еще пять піастровъ и онъ приложилъ ладонь ко лбу въ знакъ благодарности, а когда супруги стали выходить изъ кіоска на лстницу, порылся у себя въ карман халата, вынулъ оттуда маленькій камушекъ и протянулъ его Глафир Семеновн. Та не брала и попятилась.

— Что это? спросила она.

— Берите, берите. Это вамъ сувениръ онъ даетъ, сказалъ Нюренбергъ. — Кусочекъ фаянсъ отъ отдлки здшняго кіоскъ. Здсь имъ это охъ какъ запрещено!

Глафира Семеновна взяла. Старикъ турокъ протянулъ руку и сказалъ: «бакшишъ».

Нюренбергъ сказалъ ему что-то по-турецки и оттолкнулъ его.

— О, какого жаднаго эти попы! Далъ бакшишъ направо, далъ бакшишъ налво — и все мало. Еще проситъ! воскликнулъ онъ.

Супруги стали спускаться съ лстницы.

LXX

— Куда теперь? Въ Софійскую мечеть? спрашивалъ проводника Николай Ивановичъ, садясь въ коляску.

— Нтъ. Мн хотлось-бы, чтобы Ая-Софія была для васъ послдняго удовольствіе. Отсюда мы подемъ въ Голубинаго мечеть и тоже не будемъ входить въ нее. Зачмъ давать лишняго серебрянаго меджидіе турецкаго попамъ? Внутри ее только англичане смотрятъ. Въ ней есть восемь колоны изъ ясписъ — вотъ и все. А мы войдемъ въ Караванъ-Сарай, котораго идетъ вокругъ всего мечеть, и посмотримъ знаменитаго баязитскаго голуби. Мечеть этаго называется — Баязитъ-мечеть.

Лошади мчались, прохали дв-три торговыя узенькія улицы съ турками ремесленниками, работающими на порогахъ лавокъ, и переполненныя рыжими собаками и сренькими вьючными осликами, тащущими перекинутыя черезъ

спины корзинки, набитыя блымъ печенымъ хлбомъ, и наконецъ выхали на площадь. На площади вырисовывалась громадная мечеть довольно тяжелой архитектуры, окруженная высокой каменной оградой, напоминающей нашу монастырскую. Также высились каменныя ворота въ оград съ какимъ-то жильемъ надъ ними, а надъ входомъ, гд у насъ обыкновенно находятся большія иконы, былъ изображенъ полумсяцъ и подъ нимъ изреченія изъ Корана золотыми турецкими буквами на темно-зеленомъ фон. У воротъ ограды въ два ряда, направо и налво, шпалерами выстроились торговцы въ фескахъ и чалмахъ, халатахъ и курткахъ, продающіе съ ларьковъ сласти, стеклянную и фарфоровую посуду, самыя разнообразныя четки, тюлевыя покрышки для лицъ турецкихъ женщинъ, пестрые турецкіе пояса и цлыя груды апельсиновъ.

— Вотъ она Баязитъ-мечеть, сказалъ съ козелъ Нюренбергъ, оборачиваясь къ супругамъ.

— Батюшки! Да тутъ цлая ярмарка. Точь въ точь, какъ въ нашихъ глухихъ монастыряхъ во время храмоваго праздника, сказалъ Николай Ивановичъ и спросилъ проводника:- Всегда здсь торгуютъ?

— Каждый день. Это доходъ здшняго попы. Въ Караванъ-Сарай възжать на лошадяхъ нельзя. Мы должны здсь слзть.

Кучеръ остановилъ лошадей, супруги вышли изъ коляски и между рядами торговцевъ направились въ ворота. Крикъ поднялся страшный. Каждый торговецъ совалъ имъ свой товару и кричалъ во всю ширину глотки, размахивая руками, а одинъ черномазый турокъ съ повязанной по лбу русскимъ полотенцемъ феской, концы котораго, вышитые красными птухами, свсились ему на плечо, даже схватилъ Николая Ивановича за рукавъ, такъ что Николай Ивановичъ насилу отъ него вырвался. Супруги были уже у самыхъ воротъ, какъ вдругъ отъ одного изъ ларьковъ съ посудой раздался русскій выкрикъ:

— Господинъ московскій купецъ! Поддержите коммерцію!

Супруги вытаращили глаза и остановились. Кричалъ рыжебородый халатникъ въ большой блой чалм, перевитой съ узенькимъ кускомъ зеленой матеріи.

— Купите, вашего сіятельство, что-нибудь для своей барыни, продолжалъ онъ очень чисто по-русски и черезъ ларекъ съ посудой протягивалъ имъ съ чмъ-то пакетики. — Вотъ чай есть московскій, настоящее казанское яичное мыло есть.

— Князь? вырвалось у Николая Ивановича восклицаніе.

— Такъ точно-съ… Вашъ Казанскій… Будьте здоровы, а намъ поддержите коммерцію.

— Татаринъ? все еще недоумвая спрашивалъ его Николай: Ивановичъ.

— Вотъ, вотъ… Вашъ землякъ. Купите что нибудь, ваша свтлость.

— Глаша! Въ Константинопол около мечети соотечественникъ явился! обратился съ жен Николай Ивановичъ. — Надо у него купить что-нибудь на память. Въ Константинопол нашъ русскій татаринъ! И смотри, какъ чисто говоритъ по-русски!

— Съ малолтства на Хитровомъ рынк торговалъ, ваше степенство, такъ какъ же мн по-русски не говорить!

— Удивленъ! Пораженъ! покачалъ головой Николай Ивановичъ и улыбался.

— Здсь ихъ много бглаго изъ Россіи, шепнулъ ему Нюренбергъ.

Глафира Семеновна стояла уже около ларька и разсматривала посуду.

— Вотъ разв полдюжины этихъ кофейныхъ чашечекъ съ турецкими надписями купить, говорила она мужу, показывая миніатюрную чашечку. — Турецкія это? спросила она татарина.

— Турецкія, турецкія, мадамъ. Бери смло. Тутъ счастье на чашк написано.

— Почемъ?

— Всего по двугривенному. Зачмъ съ земляковъ запрашивать! Три піастра за чашку дадите — спасибо скажемъ.