В гостях у турок
Шрифт:
— Девять блюдъ, сказалъ онъ.
— И наврное я изъ нихъ буду сть только три, улыбнулась жена.
— Отчего? Боишься, чтобы лошадинымъ мясомъ не накормили? Здсь, матушка, кухня европейская.
— Да вдь ты знаешь мою осторожность. И при европейской кухн могутъ улитками и всякой другой дрянью накормить. Да и сыта я. Вдь я только что часъ назадъ бутерброды съ сыромъ ла.
Подали по полъ-тарелк супу, какого-то зелено-фисташковаго цвта и съ кнелью. Глафира Семеновна заглянула въ меню, попробовала прочитать и сказала:
— Поди, разбери,
Она дрызгала ложкой по тарелк и отодвинула отъ себя тарелку. Мужъ сълъ всю порцію и проговорилъ:
— По три ложки около каждаго прибора положено для всякихъ потребъ, а по полъ-тарелки супу подаютъ. Хорошо, что я давеча пилавомъ и турецкимъ бивштексомъ позаправился. Да даже меньше полутарелки.
За супомъ шелъ горъ-девръ. Подавали сардины, вестфальскую ветчину. Глафира Семеновна съла сардинку.
— Смотри, смотри, и турокъ-то ветчину стъ, указала она мужу на усача въ феск, помстившагося за столикомъ, какъ разъ рядомъ съ ними, и прибавила:- Все шиворотъ на выворотъ. А хавши сюда, я думала, что и свинина-то въ Турціи запрещена.
Усачъ въ феск, сидвшій съ какой-то красивой полной дамой съ развязными манерами, превесело разговаривалъ съ ней по-французсеи и съ особеннымъ аппетитомъ уписывалъ тоненькіе ломтики жирной вестфальской ветчины. Николай Ивановичъ взглянулъ на него и сказалъ:
— Да, дйствительно, не стъ, а жретъ. Видно, все запретное-то мило. Впрочемъ, можетъ быть, онъ не турокъ, а грекъ. Вдь здсь и греки фески носятъ и даже вонъ нашъ жидюга проводникъ. Спроси-ка, Глаша, по-французски у лакея — турокъ это или нтъ. Можетъ быть, лакей знаетъ.
Глафира Семеновна обратилась съ вопросомъ къ оберкельнеру, принесшему имъ дв полубутылки вина краснаго и благо — и тотъ отвчалъ утвердительно.
— Это аташе изъ министерства иностранныхъ длъ, а съ нимъ его «птитъ фамъ», прибавилъ онъ тихо и наклоняясь къ супругамъ. — Она француженка, пвица.
— Батюшки! Да онъ и винище хлещетъ! воскликнула Глафира Семеновна, дернувъ мужа за рукавъ. — Гляди. Даже не стсняясь, пьетъ. Да… Все. что намъ разсказывали про Турцію, вышло шиворотъ на выворотъ.
— Да вдь это какъ и у насъ… отвчалъ мужъ. — Намъ, православнымъ, по постамъ мясо запрещено, а мы димъ. Да и не одни мы, міряне, а и духовенство.
— Про турокъ вообще говорили, что они такъ строго къ своей вр относятся. А тутъ ветчину жретъ, винище лопаетъ, съ содержанкой-француженкой сидитъ. Вдь эта француженка-то для него считается гяурка. Всхъ европейцевъ турки гяурами называютъ, а гяуръ по ихнему, значитъ собака. Я читала въ книг.
— Эхъ, матушка! Вс люди — человки и во грхахъ рождены. Вдь вотъ ты лсника Трешкина знаешь. Безпоповщинскую молельну у себя иметъ, на свои иконы людямъ не его согласія перекреститься не дозволитъ, а акробатку итальянку на содержаніи держалъ, въ Великомъ посту ей въ Аркадіи пикники съ цыганами закатывалъ, разсказывалъ Николай Ивановичъ, отпилъ изъ стакана вина, посмаковалъ и прибавилъ: — А турецкое красное винцо не дурно.
Подали
— Что это? Только по рыбк на человка? удивился онъ. — Да тутъ и облизнуться нечмъ. Освщенія много, посуды много, а ужъ ды куда мало подаютъ… Хорошо, что ты не будешь рыбу сть, такъ я твою порцію съмъ. Вдь не будешь?
— Само собой, не буду. Это какая-то змя.
— Ну, вотъ! Скажетъ тоже! А вдь рыба-то плавала, улыбнулся Николай Ивановичъ, налилъ себ благо вина, выпилъ и сказалъ:- А блое вино еще лучше краснаго. Молодцы турки! Хорошее вино длаютъ. А при эдакомъ хорошемъ вин да не пить его, такъ чтобы это и было! закончилъ онъ и принялся сть рыбу.
LXV
Обдъ кончился. Изъ девяти блюдъ Глафира Семеновна кушала только ростбифъ съ салатомъ, зеленые бобы и мороженое. Николай Ивановичъ остался обдомъ не доволенъ.
— Очень ужъ мизерны порціи, а вдь восемь франковъ за обдъ дерутъ. Много свту, много посуды всякой, а голодновато, — сказалъ онъ посл кофе.
— Да неужели ты еще сть хочешь? — удивилась супруга.
— То есть какъ теб сказать… Голоденъ не голоденъ, а вплотную не полъ. Предложи мн сейчасъ тарелку щей кислыхъ — съ удовольствіемъ съмъ.
— Смотри, смотри… Турокъ-то съ своей мамзелью абрикотинъ пьютъ. Вотъ теб и трезвое мусульманство!
— Это ужъ онъ на загладку, а давеча, кром столоваго вина, шампанское съ ней пилъ.
Англичане стали вставать изъ-за стола. Мужчины отправлялись курить въ кабинетъ для чтенія, а дамы въ салонъ, гд вскор раздались звуки рояля. Проходя мимо супруговъ, вс опять смривали взорами срый костюмъ Николая Ивановича и разсматривали брилліанты Глафиры Семеновны. Даже знакомый супругамъ по вагону англичанинъ какъ-то сторонился отъ нихъ и прошелъ мимо, не остановившись. Очевидно, отсутствіе фрачной пары на Никола Иванович было въ глазахъ ихъ чуть-ли не преступленіемъ.
— Нтъ, сюда ужъ меня обдать больше калачомъ не заманишь, — сказалъ Николай Ивановичъ. — Воробьиныя порціи подаютъ, да и чопорно очень. — Ну, теперь въ театръ. Посмотримъ, какой театръ у турокъ, — прибавилъ онъ, вставая.
Когда они уходили изъ столовой, турокъ въ феск все еще сидлъ за столомъ съ своей дамой. Они ли жареный съ солью миндаль и ужъ пили мараскинъ изъ длинной четырехугольной бутылки, обтянутой водорослями.
Въ вестибюл ихъ встртилъ Нюренбергъ. Лицо его было красно и отъ него значительно припахивало виномъ.
— Въ самый разъ теперь въ театръ. Къ самому началу явимся, — сказалъ онъ и даже слегка покачнулся.
Въ сопровожденіи Нюренберга супруги вышли на улицу и пошли пшкомъ. Пера, хотя и не роскошно, но освщалась газомъ. Движеніе на улиц было не особенное. Магазины были уже вс закрыты. Тротуары сплошь заняты свернувшимися въ калачикъ и спящими собаками, такъ что ихъ пришлось обходить. Театръ дйствительно находился недалеко отъ гостинницы. Обогнули они ршетку городскаго сада и показался красный фонарь, висвшій у подъзда театра.