В гостях у турок
Шрифт:
— Извольте, ефендимъ, надвать знаменитаго турецкаго башмаки и ходить въ нихъ, улыбнулся ему Нюренбергъ. — Этого законъ шейхъ-уль-исламъ требуетъ. Сами виноваты, что не надли своего калоши и теперь вамъ снять нечего. А вотъ мы съ вашего барыня безъ туфель пойдемъ.
Сдобородый старикъ открылъ уже шкатулку, вынулъ оттуда книжечку и вырвалъ изъ нея билетъ. Нюренбергъ заговорилъ съ нимъ по-турецки и подалъ ему золотую монету. Старику слдовало получить за билетъ серебряный меджидіе и онъ сталъ сдавать сдачи съ золотого, вытаскивалъ серебряныя и мдныя деньги изъ шкатулки, раскладывалъ ихъ на ладони, считалъ и наконецъ подалъ Нюренбергу. Сдачу
— Обсчиталъ-таки, стараго турецкаго морда, на два съ половиной піастра! Охъ, попы, попы! Самаго корыстнаго народъ!
— Да разв это попъ? — задала вопросъ Глафира Семеновна.
— Ну, не попъ, такъ какого нибудь духовнаго лицо: турецкаго дьячокъ, турецкаго канторъ. Пожалуйте, мадамъ.
И Нюренбергъ ввелъ супруговъ въ лвую боковую галлерею храма.
Масса мягкаго пріятнаго свта поразила глазъ. На первыхъ порахъ нельзя было догадаться, откуда исходитъ этотъ свтъ, до того искусно скрыты окна. Николай Ивановичъ зашмыгалъ туфлями и остановился, разсматривая стны и колонны.
— Стны вс изъ мозаики, но замазаны краской, потому что это были образа отъ ортодоксъ. Тутъ самаго драгоцннаго образа изъ мозаики, но вы не видите ихъ. Они подъ краской… — разсказывалъ Нюренбергъ. — Но сейчасъ я вамъ покажу облупившагося краска, и вы увидите лицо. Вотъ… — указалъ онъ на стну.
Дйствительно, изъ-за стершейся блой краски сквозилъ ликъ иконы.
— Ахъ, неврные! Ахъ, варвары! — ахала Глафира Семеновна.
— Самаго драгоцннаго, самаго древняго, византійскаго мозаикъ! торжественно произнесъ Нюренбергъ и спросилъ:- Желаете, эфендимъ, чтобъ я разсказывалъ вамъ все по порядку, какъ мы разсказываемъ англійскаго путешественникамъ, кто и въ которомъ году построилъ Ая-Софія, кто началъ кто докончилъ, когда знаменитаго храмъ былъ передланъ въ мечеть? Желаете?
— Нтъ, нтъ. Оставьте пожалуйста. Не надо этого. Мы гд нибудь въ книжк прочитаемъ, отвчалъ Николай Ивановичъ, стоявшій передъ одной изъ колоннъ, отдлявшихъ боковую часть зданія отъ части, находящейся подъ куполомъ.
Онъ вглядывался въ лпной орнаментъ, въ звзды и видлъ, что эти звзды передланы изъ крестовъ.
— Смотри, Глаша, какъ кресты-то въ звзды превратили, указалъ онъ жен, сдлалъ шагъ и споткнулся.
Соломенныя туфли положительно мшали ему ходить, а одна такъ совсмъ не держалась на ног. Онъ вглядлся и взялъ ее въ руку, оставшись объ одной туфл, только на правой ног.
— Ну, а теперь, эфендимъ и мадамъ, войдите подъ самый куполъ, приглашалъ Нюренбергъ. — Вотъ гд громаднаго эффектъ!
Супруги Ивановы сдлали нсколько шаговъ, вошли подъ куполъ и остановились, пораженные величіемъ.
LXXII
Открылось громадное, на первый взглядъ необъятное пространство, брезжущее блесоватымъ нжнымъ свтомъ и утопающее въ выси. Гд прорзаны окна — не замчалось, до того они искусно скрыты.
— Фу, какая штука! произнесъ наконецъ Николай Ивановичъ. — Какъ этотъ куполъ строили?
— Больше
— Непонятно, какъ такая масса держится и не упадетъ, удивлялась Глафира Семеновна.
— И сколько землетрясеніевъ было, мадамъ, въ Стамбулъ — и все-таки не упалъ, опять вставилъ свое слово проводникъ. — Сначала думали, что этого куполъ изъ… какъ его?.. Изъ… изъ пемзы, какъ самаго легкаго камень. Два архитектора этаго храмъ строили: Антеміасъ изъ Тралесъ и Исидоръ изъ Милета.
— Какъ вы все это помните, Афанасій Ивановичъ, сказала Глафира Семеновна.
— Наша обязанность такая, мадамъ, чтобъ все помнить. Я считаюсь здсь перваго проводникъ. Самаго перваго! похвастался Нюренбергъ. — Я даже знаю день, когда была открыта Святаго Софія. 24 декабря 568 года была она открыта, а начата постройкой въ пятьсотъ тридцать перваго году. Въ перваго разъ Софія была открыта въ 538 году, но черезъ двадцать годовъ половина купола обвалилась — и вотъ это уже втораго куполъ, котораго Антеміосъ и Исидоръ кончили въ 568 году. Прикажите — и я могу вамъ все подробно разсказывать.
— Не надо, не надо. Зачмъ? Все равно все перезабудемъ, отвчалъ Николай Ивановичъ, опустилъ глаза съ выси купола и поэзія величія начала исчезать.
Отъ колонны съ колонн виднлись протянутыя желзныя жерди. На жердяхъ висли тысячи масляныхъ лампадъ группами, въ вид маленькихъ круглыхъ люстръ и въ одиночку. Служители, усвшіеся на передвижныхъ лстницахъ, заправляли лампады наливали въ нихъ изъ жестяныхъ посудинъ деревянное масло.
Полъ подъ куполомъ былъ покрытъ роскошными коврами и нкоторые изъ нихъ, боле свтлые, были, въ свою очередь, прикрыты циновками. То тамъ, то сямъ сидли на колняхъ, по восточному, опрокинувшись корпусомъ на пятки, молящіеся въ чалмахъ и фескахъ и, зажавъ пальцами уши, шопотомъ произносили молитву. Черноглазый турченокъ-подростокъ съ еле пробивающимися усиками въ европейскомъ костюм, но въ феск и безъ ботинокъ, тоже сидлъ на колняхъ, смотрлъ въ большую книгу, положенную передъ нимъ на скамеечк, и на распвъ читалъ стихи Корана. Поодаль отъ него помщался старый бородатый улемъ въ громадной чалм и халат, также на колняхъ, и поправлялъ его время отъ времени.
— Это сынъ какого-нибудь шамбеленъ или отъ паша учится у попа своего мусульманскому закону, пояснилъ Нюренбергъ, подвелъ супруговъ къ величественнымъ колоннамъ и сказалъ:- Вотъ восемь колоннъ изъ цльнаго порфира… Они были перенесены сюда изъ храма Солнца. Постойте, постойте, остановилъ онъ супруговъ, видя, что они невнимательно относятся къ колоннамъ. — Есть еще колонны. Вотъ… Эти взяты изъ другаго языческаго храма — изъ храма Діаны Эфесской.
Но и эти чудеса древняго искусства супруги удостоили только бглыхъ взглядовъ. Къ нимъ подошелъ рыжебородый халатникъ въ чалм, улыбнулся, молча поклонился по-турецки и поманилъ въ глубь храма, къ главному входу.
— Бакшишъ сорвать хочетъ, бакшишъ. Не ходите, остановилъ супруговъ Нюренбергъ и началъ перебраниваться по-турецки съ халатникомъ, но супруги все-таки пошли за халатникомъ.
Противъ главнаго входа онъ остановился, указалъ рукой на стну и прищелкнулъ языкомъ. Здсь на стн, надъ аркой, удаленной отъ купола, въ полумрак, супруги увидли сохранившееся не замазаннымъ изображеніе Святаго Духа въ вид голубя. Халатникъ, показавъ изображеніе, протянулъ уже руку и говорилъ:
— Бакшишъ, ефендимъ.