В гостях у турок
Шрифт:
— Ахъ, даже и съ кушаньемъ можно? — обрадовалась Глафира Семеновна. — Такъ вотъ пожалуйста намъ сейчасъ по хорошему бифштексу велите изжарить. Просто тошнитъ даже — вотъ какъ сть хочу. Чаемъ и кофеемъ набулдыхиваемся, а я еще ничего не ла сегодня.
— Даже и не два бифштекса давайте, а четыре, прибавилъ Николай Ивановичъ.
— Четыре? Пять сдлаемъ, дюша моя. И самый первый сортъ сдлаемъ! — воскликнулъ армянинъ.
Николай Ивановичъ снялъ пальто, слъ на софу и тотчасъ-же отдалъ приказъ Нюренбергу:
—
Понуря голову и разводя руками, вышелъ изъ комнаты Нюренбергъ.
— Ахъ, нехорошаго дло, эфендимъ, вы длаете! Самаго безпокойнаго мсто вамъ здсь будетъ! — бормоталъ онъ.
LXXVII
И вотъ супруги Ивановы на квартир у армянина Карапета Абрамьянца. Началось приведеніе въ порядокъ комнаты для жильцовъ. Карапетъ съ сыномъ Аветомъ, парнишкой лтъ пятнадцати, черноглазымъ и ужъ съ засвшими на верхней губ усиками, втащили въ комнату вторую софу и даже повсили надъ ней хорошій турецкій коверъ, а сверху ковра маленькое зеркальце.
— Для госпожи барыни твоей постель будетъ, — похвастался Карапетъ Николаю Ивановичу и прибавилъ:- А въ зеркало можетъ свои глазы, носъ и губы смотрть, съ блила и румяна мазать.
— Да что вы! Разв я мажусь? — обидлась Глафира Семеновна.
— О, дюша моя, нтъ такова барыня на земл, которая не мажетъ себ лицо и глазы! Моя дочка совсмъ глупый двченка, а тоже мажетъ и глазы, и носъ, и щеки, и уши. Какъ праздникъ большой, такъ сейчасъ папенька и слышитъ: «папенька, дай на пудра, папенька, дай на румяновъ».
Внесли мдный тазъ, мдный кувшинъ съ водой, и Карапетъ опять сказалъ:
— Вода сколько хочешь, дюша мой, Николай Ивановичъ. Можешь съ наша вода даже кожу съ лица смыть. Ну, теперь все. Будь здоровъ, дюша мой. Подушковъ и одяла не надо?
— Не надо, не надо. Подушки, блье и одяла сейчасъ нашъ проводникъ привезетъ, — откликнулась Глафира Семеновна.
Карапетъ осмотрлъ комнату и улыбнулся, торжествуя.
— Хочешь, эфендимъ, еще коверъ могу дать? Хочешь, барыня, клтку съ канарейкомъ могу на окошко повсить?
— Не надо, ничего больше не надо. Теперь-бы только пость.
— Сыю минута бифштексъ будетъ. Самая первый сортъ мяса дочк далъ. Сейчасъ дочка Тамара бифштексъ принесетъ, шашлыкъ принесетъ.
— А у васъ дочку Тамарой звать? Какое поэтическое имя! — замтила Глафира Семеновна.
— Такъ и жена мой звали. И жена мой была Тамара.
— А гд-же жена ваша?
— Богъ взялъ, указалъ рукой на потолокъ Карапетъ и прибавилъ:- Шесть годовъ теперь я холостой малчикъ. Хочешь водка, дюша мой, выпить передъ бифштексъ? быстро спросилъ онъ Николая Ивановича.
— Да разв есть? — воскликнулъ тотъ, улыбаясь.
—
— Глаша, я выпью рюмку, заискивающе обратился къ жен Николай Ивановичъ. — Выпью, хорошенько помъ и по петербургски соснуть часокъ другой прилягу.
— Да пей… — пожала плечами Глафира Семеновна и спросила армянина:- Отчего это, Карапетъ Аветычъ, въ Турціи водку дозволяютъ, если самъ мусульманскій законъ ее запрещаетъ?
Армянинъ наклонился къ ней и проговорилъ:
— Турки-то, барыня, самый большой пьяница и есть, но они по секретъ пьютъ, на ночь, когда никто не видитъ. О, это большой доходъ для нашего султанъ!
Въ дверь заглянула миловидная двушка въ синемъ шерстяномъ плать, съ засученными по локоть рукавами и въ передник.
— А вотъ и обдъ для мои первые гости готовъ! сказалъ Карапетъ. — Дочка моя Тамара. Ходы на насъ, Тамара! Ходы на насъ, дюша мой! поманилъ онъ двушку и заговорилъ съ ней на гортанномъ нарчіи.
Та, покраснвъ, вошла въ комнату и спрятала руки подъ передникъ. Это была двушка лтъ семнадцати, брюнетка до синевы, съ волосами, заплетенными въ нсколько косичекъ, которыя спускались ниже плечъ и оканчивались красными бантиками. Глафира Семеновна протянула ей руку, сказалъ и Николай Ивановичъ: «здравствуйте, барышня».
— Ни слова не знаетъ по-русски, отрицательно покачалъ головой отецъ. — Ни Аветка, ни Тамарка — ни одинъ слова, дюша мой. Только по-армянски и по-турецки.
— Такъ мы, какъ поздороваться-то, и по-турецки знаемъ! Селямъ алейкюмъ, барышня, — сказалъ Николай Ивановичъ.
Двушка тоже что-то пробормотала и поклонилась.
— По-французски въ училищ она училась, по-французски пятьдесятъ, шестьдесятъ словъ знаетъ, сообщилъ папенька и опять заговорилъ съ дочкой на гортанномъ нарчіи.
— Все готово… Обдъ готовъ… Садитесь за столъ, — прибавилъ онъ супругамъ, вышелъ въ сосднюю комнату и загремлъ тамъ посудой.
Запахло жаренымъ мясомъ, и отецъ, сынъ и дочь начали вносить въ комнату глиняныя плошки, тарелки, бутылки и рюмки. Карапетъ накинулъ на столъ салфетку и сейчасъ-же похвастался:
— У меня не такъ, какъ у турки… У меня, дюша мой, и салфетка на стол, и вилки есть, и ножикъ. Мы люди образованные…
Вскор вс яства и питіи были поставлены, и супруги сли за столъ. Прислъ и Карапетъ. Красовались на блюдц три громадные маринованные томата, лежали на тарелк корни петрушки, сельдерея, стручки зеленаго перца. Пріятно щекотали обоняніе и бифштексы. Глафира Семеновна взяла кусокъ мяса себ на тарелку и сказала Карапету:
— Вотъ у васъ я сть бифштексъ не боюсь. Я знаю, что армяне лошадиную говядину не дятъ, а въ турецкомъ ресторан не ршилась-бы.