В тюрьме и на «воле»

Устюнгель С.

Перили. В тюрьме его прозвали Чете — Партизан. Большевик

заботится о Чете, как старший брат. Чете тоже хочет учиться

грамоте. Он раздобыл тетрадь, карандаш, выучил с нашей

цомощью алфавит. Первое слово, написанное им, было:

«Чете».

ДЕПУТАТ МЕДЖЛИСА

Проходит несколько дней. Снова идет дождь. Низко

стелются тучи. Тюрьма погружается в полумрак. В такие дни

арестанты не выходят из камер.

Все словно вымирает.

Неожиданно тишина нарушается неистовой бранью. Шум, крики.

— Сводник... Душепродавец... Развратник... Зачем к

мальчикам .пристаешь!

Красивый, стройный юноша вместе с Большевиком

вытаскивают на террасу ростовщика Калафатчи. Они пинают его

ногами, тычут кулаками под бок.

Из всех камер выскакивают заключенные. Сутолока. Ру-

гань стоит двенадцатиэтажная. Седобородый высокий арестант

кричит:

— Не убивайте его, не пачкайте рук! Лучше опозорьте его!

Коричневая, бесстыжая рожа Калафатчи становится белой,

как саван. Заключенные снимают с него штаны и вешают ему

на шею. Днищем кастрюли мажут физиономию, вытаскивают

во двор. Все плюют ему в лицо. Но Калафатчи рад, что

остался жив.

По правде говоря, мы даже не предполагали, что

Большевик — такой сообразительный, ловкий парень. Оказывается, он

давно знал о грязных пороках Калафатчи и выжидал удобного

случая, чтобы вывести его на чистую воду. Он договорился

об этом с молодым лазом Типуки. Когда Калафатчи стал

приставать к бедному крестьянскому парнишке, которого он взял

себе якобы в «услужение», Большевик и Типуки поймали

«господина ростовщика» на месте преступления и опозорили

его перед всей тюрьмой.

Разоблачение Калафатчи расстроило планы охранки и про-

курора. Теперь арестанты уже не так легко верили клевета»

на которую не скупился Бесстыжий Глаз, чтобы очернить нас.

Через несколько лет мне пришлось еще раз натолкнуться

на имя Калафатчи.

Когда в последние годы почва стала уходить из-под ног

народно-республиканской партии, а от авторитета Иненю не

осталось и следа, в стране стали сколачиваться новые партии,

одна реакционнее другой. Это делалось для того, чтобы пред-

отвратить окончательное банкротство реакционных правящих

кругов и облегчить им маневрирование. Баяр и

создали

тогда так называемую демократическую партию. И что бы вы

думали?! Калафатчи стал одним из самых рьяных зазывал

этой партии. Он выступает на площадях с громовыми речами,

превозносит

до небес американскую «помощь», рассуждает о

«нравственности» и «чести», клевещет на коммунистов. Баяру

он настолько пришелся по вкусу, что, как сообщали газеты,

его прочили в директоры анкарского радио. Он стал депутатом

меджлиса.

ПОЕМ ПЕСНИ

По требованию прокурора слушание нашего дела все

откладывается. Теперь нас водят в суд по ночам. В зал заседаний

никого не пускают. Решено вести наш процесс при закрытых

дверях. Но это не судебное разбирательство, а полупантомима.

Судьи задают вопросы — мы молчим. Прокурор по-прежнему

настаивает на смертной казни.

В тюрьме нам пока еще разрешают быть вместе со всеми

арестантами. Но, кажется, это продлится недолго.

Два месяца мы спали на голых досках. Потом заключенные

лазы подарили нам мохнатую бурку. И сейчас мой товарищ

спит, завернувшись в нее.

Задумавшись, я стою у железной решетки окна. Как быстро

меняется погода здесь, на побережье! Только что лил дождь,

а сейчас солнце играет лучами, сверкает бликами на морской

волне...

Тихо насвистываю «Буденновский марш». Перед глазами

у меня лава красных конников.

Звон цепей выводит меня из задумчивости. На пороге

камеры стоят наши соседи-смертники. Проснулся и мой товарищ.

— Заходите, Капитан! Что вы стоите на пороге?

— Вчера вечером мы слышали, как вы пели песню

коммунистов. Только через стену слова не могли разобрать.

— Да садитесь же, друзья! Споем, если хотите, и песню

коммунистов.

Голосом меня природа но наградила. Товарищ любит

посмеяться над моим пением. Но чтобы отвести душу, то он,

то я будим среди ночи друг друга и, забывая обо всем, поем,

поем песни. Сейчас, исполняя желание Капитана, мы

затягиваем вполголоса:

Знамя, ведущее нас, — ленинизм!

Под сенью знамени,

Вперед со знаменем —

Оно ведет в священный бой!

Разрушив этот мир,

Построим новый мир,

Всех угнетенных подняв за собой!

Мы поем все громче и громче. Песня рвется сквозь решетку

на волю. Арестанты из других камер набиваются в нашу

тесную клетку. Замолкли шаги на дворике. Тюрьма замирает.