Веха
Шрифт:
Мы слегка перекусили, поблагодарили хозяйку и побежали к Александру. Выбежав из дома, мы увидели, как в нашу сторону направлялась Галина Ивановна с видом рассерженной тигрицы.
– Во, дура старая! – проворчала она, когда мы поравнялись с нею. – Вот зачем я тебя, Павлуша, к ней определила? Жил бы с нами, не стеснил бы, а теперь будем соперничать с ней! Пожалела на свою голову!
– Галина Ивановна! – воскликнул Сашка, улыбаясь ей. – Вы самая лучшая, но надо же и тёте Матрёне дать возможность почувствовать себя бабушкой! Не обижайтесь!
Посидев у Галины Ивановны, которая заставила нас также поужинать и, поговорив с Александром по поводу завтрашнего дня, я отправился домой. На улице уже было темно, но светила молодая луна и было видно куда идти. Ночной город это не деревня, где всё засыпает, даже собаки лениво гавкают, здесь шум продолжался, откуда он шёл я не знал, но он присутствовал, хотя также тявкали в подворотнях собаки. По улице продолжали ходить люди, и ездить повозки. Иногда даже проезжали машины, которые мы видели у себя в деревне лишь только тогда, когда начинали свозить урожай в город.
Матрёна, увидев меня, облегчённо вздохнула и, пожелав мне спокойной ночи, отправилась в свою комнату, а я налил себе чая и, сделав что-то наподобие бутерброда с хлебом и тонким слоем сала, ушёл в свою комнату, где включил свет, закрыл окно, из которого уже тянуло прохладой, и уселся в кровати.
Читал я до тех пор, пока за окном не стало сереть, а соседские петухи, у Матрёны живности не было никакой, кроме чёрной кошки, которая следовала за своей хозяйкой по пятам, стали вещать о начале нового дня. Сегодня наступал последний день перед занятиями, поэтому у меня было время собраться.
Закрыв книгу, я улёгся поудобнее в постели и вспомнил мать, которая в это время уже вовсю суетилась, пока мы все ещё спали. Я всегда тоже рано просыпался, и бежал в поле посмотреть за восходом солнца, но затем прибегал на свой чердак и снова засыпал, если хотелось, или читал свои сказки.
Вспомнив мать, мне даже почудился запах свежеиспечённого хлеба из ржаной муки. Скрутившись калачиком, я вздохнул и, прогнав воспоминания, уснул.
Этот день прошёл в спокойной, но трепетной суете. Я, конечно же, волновался, думая о том, как меня примут мальчишки и девчонки, которые уже не один год учатся вместе. Ни то, чтобы боялся, но тревога присутствовала, но я не показывал вида, и старался даже улыбаться. Весь день провёл в доме, сходив только пару раз по воду, залив бачок водой, чтобы хозяйка не беспокоилась. Только вечером, уже после ужина, ко мне заглянул Александр, немного с ним побеседовали, и он убежал домой.
Ночь прокрутился, но поднялся рано и бодро. Быстро привёл себя в порядок, позавтракал, после чего Матрёна меня перекрестила и я, схватив свою сумку с книгами и тетрадями, направился к Александру.
Он с Марией уже тоже был на улице и, поравнявшись со мной, поздоровались, направились в сторону школы. Сашка о чём-то увлечённо разговаривал с Марией, а я думал о своём, кивая им головой, если они обращались ко мне.
Возле школы уже толкались ученики. Кое-где стояли и родители с маленькими учениками, которых привели в первый класс. Через некоторое время все построились на приличном, школьном дворе, образовав что-то вроде квадрата. Класс мой был восьмым «Б» и я, пристроившись сбоку группы своих сверстников из восьмого «Б», стал с интересом наблюдать за происходящим, видя, как меня с интересом рассматривают будущие мои друзья.
Началась линейка, на которой выступил Александр. Он поздравил всех с началом учебного года, говорил ещё о чём-то, после чего был первый звонок для первоклашек. Проведя все процедуры, нас распустили, и велели идти по своим классам.
– Ты кто такой, чучело? – толкнув меня сзади кулаком в спину, смеясь, произнёс какой-то парень, который был повыше меня, да и покрупнее. Я же был худеньким, как, собственно и Александр.
Я обернулся к нему, понимая, что на нас смотрят все из нашего класса и, улыбнувшись этому парню, ответил. – Какая у тебя интересная фамилия! Впервые слышу!
Все вокруг засмеялись, да так, что на нас стали обращать внимание все остальные.
– Да я тебя, скелет в тряпье, изуродую! – побагровев, прошипел он и добавил. – После занятий поговорим!
– Как скажешь! – ответил я ему, и улыбнулся в ответ.
Войдя в класс, я огляделся, куда бы сесть, но тут меня пригласила одна девочка к себе за парту, которая была второй в ряду возле окна.
– Зина! – представилась она, и протянула мне руку.
– Паша! – ответил я ей и, улыбнувшись, тихо пожал её маленькую, тёплую ручку.
В это время в класс вошла пожилая женщина, и все встали из-за парт. Поприветствовав нас всех, она разрешила сесть, оставив стоять только меня, подойдя ко мне.
Положив свою руку на моё плечо, она сказала, улыбнувшись классу. – Павлик! Наш новый ученик! Фамилия у него Песня и он родной брат нашего Александра Харитоновича, так что прошу любить и жаловать!
Усадив меня на место, она отправилась к своему столу. Я чувствовал на себе массу глаз, и слышал чуть различимый шёпот, который пронёсся по классу.
Потом я услышал, как сзади парень сказал тому, кто ко мне приставал. – Ну, что? Охота не отпала с ним побеседовать?
– Да пошёл ты! – произнёс тот в ответ, и я в тот же миг почувствовал толчок в спину.
– Извини, братан! – сказал тот, улыбнувшись мне, когда я повернулся к нему. – Бывает!
04.05.2015 год.
Веха!
Путёвка в жизнь!
Часть третья!
С началом учебного года, я полностью переключился на учёбу, но двадцатого сентября, на попутной подводе, отбыл в сторону Малышевки. Подвода шла в Беловск и я очень обрадовался этому обстоятельству, тем более, что возница хорошо знал моего отца, да и нас всех. Звали его дядя Миша, а прозвище было цыган, из-за его чёрного, кудрявого волоса. Хотя он и сам говорил, что в нём течёт цыганская кровь.
Александр, конечно же, дал добро, и я, двадцатого сентября, рано утром, выехал на родину. С отцом мы собственно так и договаривались, чтобы я постарался приехать именно таким способом, чтобы ему не мотаться по дорогам, когда в доме масса дел.
Дядя Миша был человеком общительным, сначала всё расспрашивал меня о житие-бытие, а потом стал сыпать байки разные, над которыми сам же и смеялся. Я за время поездки до такой степени устал от него, что было желание спрыгнуть с телеги, и пойти дальше пешком. Но потом приноровился к его нескончаемому разговору, и даже уснул, покачиваясь в мягком сене, укрывшись какой-то дерюгой. Проснулся тогда, когда цыган остановил коня возле своего дома, и толкнул меня кнутом.