Веха
Шрифт:
Открыв глаза, я никак не мог сообразить, где нахожусь, пока дядя Миша не произнёс. – Ну, что, соколик! Приехали! Давай поспешай домой, а то штойто мне тучи не нравятся, как бы под дождь не попал!
Я поблагодарил его и, схватив свою сумку, припустил в сторону своей деревни вдоль реки, по дорожке, которая пробегала внизу, рядом с Городцом. Дождь начался тогда, когда я уже поднимался по косогору, ведущему в деревню, но небольшой. Уже на подходе к дому, дождь припустил со страшной силой, и я, сходу, влетел в сени, едва не сбив отца, который
– Вот чертяка! – сначала испугался, а потом обрадовался отец, обнимая меня. – Так и батьку зашибёшь ненароком!
– Мать! – закричал он, повернувшись к входным дверям в дом. – Встречай сына!
Из дома высыпали сразу все, пихаясь в дверях. Мать вышла последней, и, оттащив домочадцев от меня, обняла и прижала к себе.
– Ну, как ты там поживаешь, сынок? – чуть не плача, прошептала мать, заталкивая меня в дом и, снимая с меня мокрую куртку.
Все кружили вокруг меня, как будто я года два не был дома.
– Да, что вы так переполошились? – воскликнул я и засмеялся. – Всего три недели дома не был, а такое ощущение, что года прошли!
– А как же ты думал? – отозвался отец, входя в дом, отряхиваясь от воды. – Ты же сейчас старшой семье, вот и скучают без тебя! На сколько-то задержишься?
– Да картошку уберём и снова в город, а то учёбу-то никто не отменял! – сказал я в ответ, и устроился у стола.
Есть хотелось очень сильно, но я не стал этого говорить матери, чтобы она не переполошилась, но она сама, видимо вспомнив, что я с дороги, всплеснула руками, и полезла в печь вытаскивать свои горшки и чугунки.
Поев с аппетитом, меня стало клонить ко сну, но я старался держаться и пошёл к своему другу, Шарику, который забился клубочком в сене, под навесом и дремал. Услышав, как я иду к нему, он сорвался с места и кинулся ко мне на грудь, пытаясь полизать моё лицо. Я обнял его, и завалился с ним в сено. Хвост с такой силой летал со стороны в сторону, что даже обдувало меня ветерком. Радости не было предела. В сарае горланили гуси, вероятно, меня почуяв и я, в сопровождении Шарика, перебежал из-под навеса в сарай. Многие из гусей замахали крыльями и подбежали ко мне. Я снова не удержался и прослезился, понимая, что вижу их в последний раз.
Дождь прекратился, но было промозгло и сыро. На улице не было ни одной живой души, да и время уже приближалось к вечеру, и я решил пойти в дом, чтобы отоспаться, а с утра приняться за картошку. Распахивали мы её лошадью, оставалось только подбирать и таскать в одно место, где её сортируют, и перетаскивают в разные места. То, что на еду мы засыпали в доме в подполье, а семена зарывали в специальную яму, укрывая её от холодов. Всё остальное стаскивали в большой погреб, в котором хранились все соления, заготовляемые на зиму.
Кровать была свободна, и мать постелила мне на ней, а Ваня, как всегда, устроился на печи. Ксюша, которой уже исполнилось десять, и Шурка, которой недавно исполнилось пять лет, спали на полатях. Спать легли, как только стемнело, чтобы всем подняться пораньше.
Управились мы за два дня, и я стал собираться в дорогу, тем более, что Дуся с Матвеем собирались на следующий день ехать в Почеп за покупками себе в семью. Отец тоже обрадовался этому событию, так как не надо было снова срываться, чтобы везти меня в город.
Погода наладилась, даже появилось солнце, и стало днём по-летнему тепло, хотя под утро подмораживало. Так было всегда в сентябре, а в октябре снова устанавливалась относительно тёплая погода. Были года, когда в начале сентября по ночам приходили небольшие морозы, правда утром отпускало, но людей это очень пугало, так как мог погибнуть весь урожай.
Отец попросил соседа зарезать небольшого поросёнка, килограмм на девяносто, его потом разделали и уложили в два небольших ящика, просолив всё солью. Кроме этого положили четыре мешка картошки и всего понемножку. Птицу пока не трогали, зато небольшое лукошко яиц мать насыпала. Всё это было нам на двоих с Александром, да и хозяйкам надо было уделить внимание, хотя они и так всё готовили для нас.
Выехали ещё затемно, поэтому гусиного хоровода на сей раз избежали. Матвей взял большую телегу в колхозе, на таких телегах перевозили зерно, или ещё какие грузы. Рассчитывалась такая телега на пару лошадей, которых Матвей также взял в колхозе именно для этого случая, чтобы перевезти кое-какие вещи из Почепа. Председатель ему обещал выделить всё это в конце сентября, когда отмечали свадьбу Матвея с Дусей.
Лошадки бежали споро. Шарик добежал до конца деревни, и дальше не побежал, присев на дороге. Но так как было ещё темно, мы не могли видеть, что было дальше с ним.
Само расставание с родными тоже было быстрым и не таким, как прошлый раз, когда висли на мне и не давали проходу. Прошло всё буднично, как и должно было быть.
Светать стало под Супрягино, и дальше уже кони несли нас под ярким, осенним солнцем, которое слепило нам прямо в глаза. Природа вся изменилась, редкие деревья и кустарники, вдоль дороги как-то почернели, листья почти все опали, а те, которые ещё держались на ветвях, стали какие-то грязно-жёлтого цвета. Всё говорило о том, что не за горами зима. Кроме еды, я взял с собой и зимние вещи, чтобы было во что переодеться, когда подступят холода.
Дома мы были около двенадцати часов, и сразу стали выгружать свои припасы. Тётка Матрёна суетилась возле нас, не зная, куда кого пристроить. Все запасы снесли в сени, пока не придут с работы Александр с Марией. Тётя Галя тоже прибежала нам помогать, и бегала также возле нас.
После этого Матрёна заставила всех сесть за стол, и отпустила гостей только после обеда. Вообще-то Дуся с Матвеем собирались переночевать у нас, а утром ехать обратно домой, на что наши хозяйки только обрадовались. Они договорились, что Галина Ивановна на ночь придёт к Матрёне, а Дуся с Матвеем переночуют в комнате Галины Ивановны.