Вэкфильдский священник
Шрифт:
— А по мн, воскликнулъ я, — всхъ бы такихъ непрошенныхъ совтниковъ пригвоздить къ позорному столбу! Всякій честный человкъ обязанъ въ настоящую минуту поддерживать слабйшую часть нашей конституціи, ту священную власть, которая съ каждымъ днемъ становится незамтне и совсмъ утрачиваетъ свое законное вліяніе на ходъ событій въ государств. А невжды все вопіютъ о свобод! И т изъ нихъ, которые пріобртаютъ хоть какое нибудь значеніе, спшатъ подбросить его на ту чашку всовъ, которая и безъ того ужъ слишкомъ опустилась.
— Какъ! воскликнула одна изъ дамъ:- неужели я дожила до того, что вижу передъ собою такую подлость, такую низость — врага свободы и защитника тирановъ? О свобода, священный даръ небесъ, великое достояніе британцевъ!
— Можетъ ли быть, подхватилъ нашъ амфитріонъ, — чтобы въ наше время нашлись искренніе защитники рабства? Неужели есть такіе, которые согласились бы добровольно поступиться британскими вольностями? И разв это не низость, сэръ?
— Не знаю, сэръ, отвчалъ я:- по крайней мр, я за
Въ большинств случаевъ и вс люди придерживаются того же мннія, а потому выбираютъ себ единаго короля, чмъ достигается двоякая цль: во-первыхъ, сокращается количество тирановъ, а, во-вторыхъ, повелительная власть ставится на возможно большее разстояніе отъ возможно большей части населенія. Однако же, вс великіе міра сего, которые сами тиранствовали, пока не выбрали себ одного общаго тирана, косо смотрятъ на представителя власти, тяжесть которой отзывается преимущественно на низшихъ классахъ. Для нихъ выгодно какъ можно больше ослаблять королевскую власть, потому что все отнятое у ней становится ихъ собственнымъ достояніемъ; слдовательно, единственная ихъ задача въ государственной жизни сводится къ тому, чтобы подрывать значеніе единаго тирана и тмъ возстановлять свое первоначальное могущество. Между тмъ, въ государств можетъ быть такое стеченіе обстоятельствъ, — въ силу ли дйствующихъ въ немъ законовъ, или просто въ силу настроенія наиболе богатаго класса, — что со всхъ сторонъ стараются подорвать монархическую власть. Въ первомъ случа, то есть, если обстоятельства въ данномъ государств благопріятствуютъ накопленію богатствъ и состоятельный классъ становится еще богаче, то это самое развиваетъ въ немъ честолюбіе. Накопленіе же богатствъ непремнно должно послдовать въ томъ случа, если — какъ, напримръ, нынче у насъ — вншняя торговля приноситъ боле выгодъ, нежели внутренняя промышленность; ибо только богачи могутъ съ выгодою торговать съ иностранными рынками, получая въ то же время и вс барыши отъ отечественной промышленности; такимъ образомъ у богачей двоякій источникъ богатства, тогда какъ у бдняковъ только одинъ. По этой причин во всхъ коммерческихъ государствахъ всегда накопляются богатства и съ теченіемъ времени они становятся аристократическими.
Съ другой стороны и самые законы страны могутъ способствовать накопленію богатства; возможно, напримръ, порвать естественныя узы, связующія богатыхъ съ бдными, и установить, чтобы богачи вступали въ брачные союзы только съ богачами; или устранить отъ управленія страною людей ученыхъ, если они не представляютъ извстнаго денежнаго ценза, и тмъ сдлать богатство достойною цлью для разумнаго гражданина; такими и подобными законоположеніями, говорю я, достигается въ стран накопленіе богатствъ.
Когда же наконецъ сокровища накоплены и обладатель ихъ окруженъ всми удобствами и прелестями жизни, куда ему двать излишки своего состоянія? Обыкновенно онъ покупаетъ на нихъ власть; иными словами, онъ пріобртаетъ право распоряжаться людьми корыстными или просто бдными, продающими ему свою свободу за хлбъ насущный и согласными за эту цну переносить униженія, неразлучныя съ близостью повелителя. Такимъ образомъ каждый очень богатый человкъ бываетъ окруженъ толпою бднйшихъ и всякое государство, изобилующее богачами, можно сравнить съ космическою системой Декарта, въ которой шаровидные центры вращаются, каждый въ сред своихъ спутниковъ. Тотъ, однако же, кто добровольно соглашается быть такимъ спутникомъ могущественнаго богача, долженъ быть прежде всего рабомъ въ душ, отребьемъ человчества, который и по натур, и по воспитанію приспособленъ къ подчиненію, и лишь по имени знаетъ свободу. Но существуетъ еще одинъ обширный классъ общества вн сферы вліянія богачей: это сословіе приходится какъ разъ посредин между крупными богачами и бдною чернью. Люди, принадлежащіе къ нему, настолько обезпечены, что не нуждаются въ прихлебательств у пышнаго сосда, но въ то же время недовольно богаты, чтобы образовать свой тираническій центръ. Вотъ въ этомъ-то среднемъ сословіи и процвтаютъ обыкновенно вс искусства, науки и добродтели даннаго общества, въ немъ же сохраняются и традиціи истинной свободы; и этотъ классъ можетъ называться собственно народомъ. Можетъ, однако же, случиться, что это среднее сословіе утратитъ всякое вліяніе въ государств и голосъ его будетъ, такъ сказать, заглушенъ голосомъ черни. Ибо если денежный цензъ, дававшій право голоса въ управленіи страною, понизить въ десять разъ противъ ценза, первоначально установленнаго конституціею, ясно, что къ кормилу правленія сразу нахлынетъ та самая чернь, которая, вращаясь въ сфер своихъ милостивцевъ, всегда будетъ подавать голоса туда, куда они прикажутъ. При такихъ порядкахъ, людямъ средеяго сословія остается лишь одно: охранять вс права и преимущества главы государства съ самымъ бдительнымъ благоговніемъ; ибо онъ одинъ разъединяетъ власть богачей и препятствуетъ сильнымъ налегать всею своею тяжестью на средній классъ, стоящій ниже ихъ. Среднее сословіе можно уподобить городу, осаждаемому богачами, правитель котораго находится: въ отлучк и съ-часу на-часъ можетъ подоспть на выручку. Покуда осаждающіе знаютъ, что за спиной у нихъ сильный и опасный врагъ, очень естественно, что они предлагаютъ горожанамъ самыя любезныя условія, всячески льстятъ имъ и общаютъ различныя привилегіи; но если имъ удастся осилить правителя, подоспвшаго съ тылу, тогда городскія стны окажутся плохой защитой для обитателей города. И если захотимъ узнать, что съ ними случится, стоитъ только припомнить судьбы Голландіи, Генуи или Венеціи, гд бдняки управляются закономъ, а законъ управляется богачами. Изъ этого слдуетъ, что я стою за монархію, за священный монархическій принципъ, и готовъ за него пожертвовать жизнью. Ибо, что можетъ быть для насъ священне мропомазаннаго главы народа? Каждое умаленіе его власти, на войн ли, въ мир ли, есть въ то же время посягательство на дйствительную свободу его подданныхъ. Взывая къ свобод, къ патріотизму и къ слав британцевъ, мы уже многаго достигли; но желательно, чтобы истинные сыны свободы не допустили злоупотреблять этими словами. Я знавалъ на своемъ вку не мало такихъ мнимыхъ поборниковъ свободы, но вс они въ душ — да и въ сред своихъ семействъ — оказывались завзятыми тиранами!
Увлекшись своимъ предметомъ, я и не замтилъ, что моя пламенная рчь давно перешагнула за предлы учтивости; но тутъ нетерпливый хозяинъ, нсколько разъ пытавшійся перебить меня, не могъ сдерживаться доле.
— Какъ! вскричалъ онъ:- неужели мы угощаемъ іезуита въ поповской одежд! Нтъ, клянусь всми корнвалійскими рудниками, я этого не потерплю, и это такъ же врно, какъ то, что меня зовутъ Уилькинсонъ.
Я самъ чувствовалъ, что наговорилъ лишняго, и потому попросилъ прощенія за свою горячность.
— Прощенія! подхватилъ онъ въ бшенств:- да за такія слова слдуетъ десять тысячъ разъ просить прощенія! — Какъ! по-вашему отказаться отъ свободы, отказаться отъ имущества и прямо ложиться въ колодки, чтобы тебя колотилъ каждый встрчный? Милостивый государь, извольте тотчасъ убираться вонъ изъ этого дома, не то вамъ хуже будетъ. Повторяю вамъ, сударь, уходите прочь!
Я хотлъ возобновить свои извиненія, но въ эту минуту раздался поспшный стукъ въ дверь, и дамы закричали:
— Ай, смерть моя! Наши господа воротились домой.
Оказалось, что нашъ гостепріимный хозяинъ былъ не боле какъ буфетчикомъ этого дома: въ отсутствіе господъ ему захотлось сыграть роль важнаго барина и повеличаться немного. По правд сказать, онъ разсуждалъ о политик ничуть не хуже большинства помщиковъ. Но каково же было мое смущеніе, когда вошелъ настоящій хозяинъ дома съ супругою! Да и они не мене насъ изумились, заставъ у себя такую компанію и угощеніе.
— Господа, сказалъ настоящій хозяинъ, кланяясь мн и моему спутнику-актеру:- жена моя и я свидтельствуемъ вамъ свое нижайшее почтеніе, но сознаюсь, что это столь неожиданная для насъ честь, что мы не знаемъ, какъ благодарить…
Но, какъ ни было для нихъ неожиданно наше присутствіе, я увренъ, что ихъ появленіе было для насъ еще большимъ сюрпризомъ.
Я совсмъ онмлъ отъ замшательства, сознавъ свое глупое положеніе, и стоялъ передъ ними, не зная, что длать, какъ вдругъ вслдъ за хозяевами вошла въ комнату моя милйшая миссъ Арабелла Уильмотъ, та самая, которая была прежде помолвлена съ моимъ сыномъ Джорджемъ, а потомъ этотъ бракъ разстроился, какъ я описывалъ выше. Увидавъ меня, она обрадовалась чрезвычайно и, бросившись мн на шею, воскликнула:
— Дорогой сэръ! Какому счастливому случаю обязаны мы вашимъ посщеніемъ? Мой дядя и тетушка наврное будутъ въ восторг, узнавъ, что у нихъ въ дом добрйшій докторъ. Примрозъ!
Услыхавъ мое имя, пожилой джентльменъ и его супруга весьма вжливо подошли и поздоровались со мною какъ нельзя боле любезно. Узнавъ о томъ, какимъ образомъ я попалъ къ нимъ, они, конечно, посмялись немного; однако, по просьб моей, согласились не прогонять изъ дома буфетчика и простили его.
Мистеръ Арнольдъ и его супруга, которымъ принадлежала усадьба, приступили ко мн съ просьбою погостить у нихъ хоть нсколько дней; и такъ какъ племянница ихъ, а моя прелестная ученица, въ развитіи которой я принималъ довольно дятельное участіе, просила меня о томъ же, я согласился. На ночь мн отвели великолпное помщеніе, а на другой день съ утра миссъ Уильмотъ выразила желаніе погулять со мною по саду, отдланному по новой мод. Походивъ нкоторое время по дорожкамъ и показавъ мн наиболе красивыя мста, она спросила, какъ будто вскользь, давно ли я получалъ письма отъ моего сына Джорджа.