Вэкфильдский священник
Шрифт:
Будучи слишкомъ гордъ, чтобы такъ унижаться и слишкомъ бденъ, чтобы снова гоняться за извстностью, я принужденъ былъ избрать средній путь, а именно писать изъ-за хлба. Но я не годился для такого ремесла, гд успхъ обезпечивается однимъ усидчивымъ трудолюбіемъ. Я никакъ не могъ побдить своей страстишки къ одобренію. Я старался писать какъ можно лучше, что отымаетъ много времени и занимаетъ мало мста, между тмъ какъ для прочнаго успха мн слдовало писать кое-какъ, но подлинне. Поэтому мои мелкія и тщательно отдланныя статьи, появляясь въ журналахъ, проходили совершенно незамченными. Публик, всегда занятой боле важными длами, некогда было замчать сжатость моего стиля и любоваться стройностью моего изложенія; такъ и пропадали даромъ одна за другою вс мои статьи. Появляясь на страницахъ періодическихъ изданій, мои краткіе опыты казались слишкомъ незначительными по сравненію съ пространными разглагольствованіяни о свобод, сказками изъ восточной жизни и рецептами противъ укушенія бшеною собакой. Вс статьи, подписанныя замысловатыми псевдонимами: Филаутусъ, Филалетъ, Филелейтеросъ и Филантропосъ — были гораздо удачне моихъ, потому что эти господа пишутъ быстре меня.
Тогда я сталъ водиться только съ такими захудалыми писателями, которые были со мною одного поля ягоды: собираясь вмст, вс мы только и длали, что восхваляли, оплакивали и презирали другъ друга. Творенія знаменитыхъ литераторовъ только тогда доставляли намъ удовольствіе, когда оказывались неудачными. Мн перестало нравиться все то хорошее, что было написано другими; несчастная исторія съ моими парадоксами сбила
Въ это печальное время, сидя однажды на одной изъ скамеекъ Сенъ-Джемскаго парка, я увидлъ молодого джентльмена изъ высшаго круга, съ которымъ мы были очень дружны въ университет, и поклонились другъ другу довольно сухо, потому что ему, должно быть, показалось стыдно признаваться въ знакомств съ такимъ оборванцемъ, а я просто опасался, что онъ не захочетъ меня узнать. Вскор, однакожъ, мн пришлось разувриться въ этомъ, потому что въ сущности Нэдъ Торнчиль предобрый малый.
— Что ты сказалъ, Джорджъ? перебилъ я: — Торнчиль, — такъ, кажется, ты его назвалъ? Да это должно быть никто иной, какъ нашъ помщикъ!
— Вотъ какъ! воскликнула миссисъ Арнольдъ:- стало быть, мистеръ Торнчиль вашъ близкій сосдъ? Онъ давнишній другъ нашего семейства и мы на дняхъ ожидаемъ его къ себ въ гости.
— Мой пріятель, продолжалъ Джорджъ, — началъ съ того, что переодлъ меня въ свое собственное, очень хорошее платье и пригласилъ жить вмст съ нимъ на положеніи не то друга, не то подчиненнаго. Мои обязанности состояли въ томъ, чтобы сопровождать его на аукціоны, не давать ему скучать, пока живописецъ писалъ съ него портретъ, сидть о нимъ рядомъ въ коляск, когда не было подъ рукою кого нибудь другого, и помогать ему выкидывать различныя штуки, когда ему приходила охота подурачиться. Кром того, я годился и для множества другихъ мелкихъ послугъ, которыя исполнялъ безпрекословно: подавалъ хозяину штопоръ; крестилъ всхъ дтей у буфетчика; плъ, когда требовалось; никогда не дулся, никогда не забывался и по возможности старался не быть несчастнымъ.
Въ этой почетной должности, впрочемъ, я былъ не одинъ и явился у меня соперникъ. Нкій капитанъ, изъ отставныхъ моряковъ, самою природой созданный для такого положенія, задумалъ отбить у меня сердце нашего патрона. Мамаша его когда-то служила прачкой у важнаго сановника и потому онъ съ самаго младенчества получилъ вкусъ къ грязнымъ похожденіямъ и благоговлъ передъ дворянскими гербами. Онъ только о томъ и грезилъ, какъ бы ему познакомиться съ тмъ или другимъ лордомъ, и хотя многіе выгоняли его вонъ, тяготясь его невыносимою глупостью, однакожъ, находились и такіе, которые были не умне его и потому допускали его до своихъ особъ. Льстить было его второю натурою и онъ довелъ это дло до совершенства, я же никакъ не могъ себя къ этому принудить и у меня все выходило неуклюже и сухо. Между тмъ нашъ патронъ съ каждымъ днемъ становился все боле требователенъ на этотъ счетъ, а я, съ каждымъ часомъ убждаясь въ томъ, какъ много у него недостатковъ, становился все скупе на комплименты. Такимъ образомъ, капитанъ начиналъ уже окончательно затмевать меня во мнніи хозяина, когда нашлось вдругъ особое для меня дло. Торнчилю предстояло драться на дуэли съ однимъ джентльменомъ, сестру котораго онъ будто бы оскорбилъ, и онъ обратился ко мн съ просьбою замнить его на поединк. Я охотно согласился, и хотя вижу, что вы, батюшка, этимъ недовольны, но тогда это показалось мн дружескою услугой, отъ которой я никоимъ образомъ не въ прав былъ отказаться. Я принялъ порученіе, обезоружилъ противника и вскор имлъ удовольствіе узнать, что оскорбленная дама была женщиной послдняго сорта, извстная всему городу, а дуэлистъ — ея любовникъ, ремесломъ шулеръ. Тмъ не мене я былъ вознагражденъ за услугу пламенными выраженіями признательности, но такъ какъ моему другу необходимо было черезъ нсколько дней ухать изъ Лондона, онъ только тмъ и могъ отблагодарить меня, что далъ мн рекомендательныя письма къ своему дяд, сэръ Уильяму Торнчилю, и еще къ другому важному сановнику, занимающему видное мсто въ администраціи. Когда онъ ухалъ, я отправился сначала съ письмомъ къ его дяд, котораго общая молва прославила человкомъ, украшеннымъ всми добродтелями. Его прислуга встртила меня привтливыми улыбками, какъ всегда бываетъ въ тхъ домахъ, гд сами хозяева ласковы. Меня провели въ большую залу, куда сэръ Уильямъ вскор вышелъ ко мн. Я объяснилъ ему свое положеніе и вручилъ рекомендательное письмо. Прочитавъ его, онъ помолчалъ съ минуту и потомъ воскликнулъ: «Скажите пожалуйста, сударь, чмъ вы могли заслужить столь горячее заступничество моего родственника? Впрочемъ, кажется, я угадываю, какого сорта ваши заслуги: вы за него дрались; и теперь ожидаете, что я стану васъ награждать за потворство его порокамъ. Желаю, искренно желаю, чтобы мой отказъ послужилъ наказаніемъ вамъ за вину; и еще боле того, чтобы онъ привелъ васъ къ раскаянію». Я терпливо выслушалъ выговоръ, сознавая, что заслужилъ его. Значитъ, теперь вся моя надежда была на письмо къ тому сановнику. Такъ какъ двери такихъ особъ всегда осаждаются нищими, ожидающими случая какъ нибудь ввернуть свои хитрыя прошенія, мн не такъ-то легко было добиться, чтобы меня впустили. Роздавъ прислуг половину всего моего наличнаго состоянія, я достигъ, наконецъ, того, что меня проводили въ большую пріемную, предварительно доставивъ его сіятельству мое рекомендательное письмо. Пока я стоялъ въ мучительномъ ожиданіи великаго человка, у меня довольно было времени на то, чтобы подробно осмотрть окружавшее меня великолпіе. Убранство было выбрано со вкусомъ и на широкую ногу: картины, меблировка, позолота изумляли меня своею пышностью, внушая высокое мнніе о хозяин. Ахъ, раздумывалъ я, какой удивительный человкъ долженъ быть обладатель всхъ этихъ сокровищъ: въ голов у него заботы о благ государства, а вокругъ него собраны драгоцнности, цною которыхъ можно купить половину какого нибудь королевства! Воображаю, какой у него глубокій, геніальный умъ… Предаваясь такимъ благоговйнымъ мыслямъ, я вдругъ услышалъ приближающіеся тяжелые шаги. Ахъ, ногъ, должно быть идетъ самъ великій человкъ. Нтъ, это только горничная. Вскор затмъ послышались другіе шаги; ужъ это-то наврное онъ? Нтъ, это оказался камердинеръ его сіятельства. Наконецъ, вышелъ и онъ самъ. «Это вы, податель рекомендательнаго письма?» спросилъ онъ. Я отвтилъ утвердительно: «Тутъ сказано», продолжалъ онъ, «что вы какимъ-то образомъ…» Но въ эту самую минуту слуга подалъ ему карточку; взглянувъ на нее мелькомъ и не обращая боле ни малйшаго вниманія на меня, сановникъ повернулся и ушелъ, предоставляя мн на простор насладиться постигшимъ меня благополучіемъ. Такъ онъ и не возвращался, но лакей прибжалъ предупредить меня, что его сіятельство сейчасъ узжаютъ. Я поспшилъ на подъздъ и присоединилъ свой голосъ къ тремъ или четыремъ голосамъ другихъ просителей, пришедшихъ за тмъ же. Но сановникъ бжалъ такъ быстро, что мы не могли его догнать; онъ усплъ достигнуть дверцы своей кареты, прежде чмъ мн удалось крикнуть, могу ли я ожидать отвта по своему длу? Тмъ временемъ онъ уже залзъ въ карету и пробормоталъ отвтъ, изъ котораго я разслышалъ только первую половину, потому что стукъ колесъ заглушилъ остальное. Я постоялъ нсколько минутъ, вытянувъ шею, все еще надясь уловить драгоцнные звуки, но обернувшись, увидлъ, что стою одинъ-одинехонекъ передъ запертою дверью въ палаты его сіятельства.
Терпніе мое, наконецъ, лопнуло. Измученный тысячью претерпнныхъ униженій, я готовъ былъ на самые отчаянные поступки, ища только пучины, которая бы меня поглотила. Мн казалось, что я какое-то существо низшаго сорта, предназначенное самою природой пропадать гд нибудь въ темномъ углу. Однако, у меня оставалось еще полъ-гинеи и я подумалъ, что сама судьба побрезговала лишить меня этого послняго прибжища; но, желая разомъ покончить дло, я ршился истратить ее немедленно и посмотрть, что дальше будетъ. Идя по улиц съ такими благими намреніями, я замтилъ контору мистера Криспа, двери которой заманчиво были открыты, общая мн самую гостепріимную встрчу. Мистеръ Криспъ, надо вамъ знать, такой великодушный джентльменъ, который сулитъ тридцать фунтовъ годового жалованья и за это предлагаетъ каждому изъ подданныхъ его величества продать свою свободу навсегда и дозволить перевезти себя на корабл въ Америку въ качеств невольника. Я радъ былъ найти такое мсто, гд могъ съ съ горя потопить вс свои опасенія, и вошелъ въ его келью (а контора съ виду была очень на нее похожа) съ покорностью настоящаго монаха. Тутъ я засталъ нсколько несчастныхъ созданій въ обстоятельствахъ, подобныхъ моимъ, ожидавшихъ мистера Криспа съ истинно британскимъ нетерпніемъ. Каждая изъ этихъ пропащихъ душъ, недовольныхъ судьбою, вымещала претерпнныя обиды на себ же самомъ. Но вошелъ мистеръ Криспъ и вс стованія смолкли. Онъ удостоилъ посмотрть на меня съ особеннымъ одобреніемъ, и это было въ первый разъ за послдній мсяцъ, что кто нибудь обратился ко мн съ улыбкою. Разспросивъ меня, онъ нашелъ, что я гожусь на что угодно, и задумался какъ будто о томъ, куда бы меня получше пристроить; затмъ, ударивъ себя пальцами по лбу, онъ принялся уврять, что въ настоящее время въ пенсильванскомъ синод идутъ переговоры о томъ, чтобы послать чрезвычайное посольство къ индйцамъ племени чикасо, и что онъ непремнно похлопочетъ объ опредленіи меня секретаремъ этого посольства. Сердце мое чувствовало, что онъ все вретъ, и однако мн пріятно было выслушать такое блестящее общаніе: въ немъ было что-то величавое и лестное. Поэтому я по-братски раздлилъ свою полъ-гинею: одну половину присоединилъ къ его капиталу въ тридцать тысячъ фунтовъ, а другую понесъ въ ближайшій трактиръ, гд вскор почувствовалъ себя гораздо счастливе своего патрона.
У дверей трактира я столкнулся съ капитаномъ корабля, съ которымъ былъ нсколько знакомъ, и предложилъ ему побесдовать за стаканомъ пунша. Такъ какъ я не имлъ привычки умалчивать о своихъ обстоятельствахъ, капитанъ тотчасъ узналъ всю мою исторію и сталъ меня уврять, что если я польщусь на общанія мистера Криспа, то я погибшій человкъ, потому что этотъ господинъ только о томъ и думаетъ, чтобы повыгодне продать меня плантаторамъ.
«— Но мн кажется», продолжалъ онъ, «что вамъ можно и гораздо ближе найти какой нибудь благородный способъ добыванія себ средствъ къ жизни. Послушайтесь моего совта. Завтра утромъ мой корабль отплываетъ въ Амстердамъ: не угодно ли вамъ быть моимъ пассажиромъ? Какъ только высадитесь въ Голландіи, такъ и начинайте давать уроки англійскаго языка; ручаюсь, что у васъ будетъ множество учениковъ и вы заработаете кучу денегъ. Я полагаю, что англійскій-то языкъ вы знаете довольно основательно, чортъ возьми?» Я успокоилъ его на этотъ счетъ, но выразилъ сомнніе, точно ли голландцы пожелаютъ изучать англійскій языкъ? На это онъ сталъ клятвенно уврять меня, что они будутъ въ восторг. Полагаясь на его свидтельство, я согласился на его предложеніе и на другой день поплылъ въ Голландію учить голландцевъ англійскому языку. Втеръ былъ попутный, перездъ короткій и я, отдавъ за переправу половину своей движимости, очутился на одной изъ главныхъ улицъ Амстердама, точно съ неба свалился. Въ такомъ положеніи мн не приходилось терять ни минуты времени и я началъ поскоре искать уроковъ. Поэтому я остановилъ двухъ или трехъ прохожихъ, показавшихся мн наиболе подходящими для моихъ цлей, и попробовалъ объяснить имъ, что мн нужно. Но ни я ихъ, ни они меня не понимали. Тутъ только я спохватился, что, желая научить голландцевъ англійскому языку, я долженъ сперва самъ выучиться у нихъ голландскому. Какъ я былъ настолько глупъ, что упустилъ изъ вида столь важное обстоятельство — ужъ не знаю; но дло въ томъ, что упустилъ. Когда этотъ проектъ лопнулъ самъ собою, я сталъ подумывать, какъ бы попасть обратно въ Англію, но, случайно встртивъ одного студента-ирландца, возвращавшагося изъ Лувэна, разговорился съ нимъ о литератур. Къ слову сказать, стоило мн заговорить о подобномъ предмет и я до того увлекался имъ, что способенъ былъ совершенно позабыть о своемъ отчаянномъ положеніи. Студентъ сказалъ, между прочимъ, что у нихъ въ университет не найдется и двухъ человкъ, знающихъ по-гречески. Это меня изумило: я ршилъ немедленно отправиться въ Лувэнъ и жить тамъ уроками греческаго языка. Въ этомъ поддержалъ меня и собратъ по наук, намекая, что такимъ способомъ, пожалуй, наживешь себ цлое состояніе.
На другое утро я бодро пустился въ путь. Когомка моя съ каждымъ днемъ становилась легче, на подобіе той корзины хлба, о которой повствуетъ Эзопъ; потому что голландцы всякій разъ требовали съ меня денегъ за ночлегъ. Придя въ Лувэнъ, я подумалъ, что нечего заискивать покровительства младшихъ членовъ факультета, и прямо отправился къ главному профессору предлагать свои услуги. Вошелъ я къ нему; онъ меня принялъ, и я заявилъ, что такъ какъ, судя по слухамъ, у нихъ по части греческаго языка довольно слабо, то не угодно ли взять меня преподавателемъ этого предмета? Сначала профессоръ какъ будто усумнился въ моихъ способностяхъ, но я предложилъ ему проэкзаменовать меня и брался любую страницу греческаго автора сейчасъ перенести на латинскій языкъ. Видя, что я серьезно отношусь къ длу, онъ сказалъ мн слдующее:
— Посмотрите на меня, молодой человкъ:- я никогда не учился по-гречески и ничего не проигралъ отъ этого. Докторскую степень и дипломъ я получилъ безъ греческаго языка; десять тысячъ флориновъ платятъ мн ежегодно и безъ греческаго; аппетитъ у меня превосходный и безъ греческаго; короче сказать, прибавилъ онъ, я по-гречески не знаю, а потому — думаю, что въ немъ никакого проку нтъ.
Я очутился теперь такъ далеко отъ родины, что нечего было и думаль о возвращеніи; поэтому я отправился еще дальше. Я немного учился музык, голосъ у меня порядочный, и я ршился добывать себ пропитаніе тмъ, чмъ когда-то занимался ради собственнаго удовольствія. Проходя черезъ деревни, я водился то съ безобидными фламандскими крестьянами, то съ тми изъ французскихъ поселянъ, которые были настолько бдны, чтобы веселиться. Я замчалъ, что они вообще тмъ безпечне, чмъ больше нуждаются. Подходя подъ вечеръ къ жилищу крестьянина, я всегда начиналъ играть какой нибудь веселый мотивъ и получалъ за это не только ночлегъ, но и пропитаніе на слдующій день. Пробовалъ я раза два играть и для высшихъ особъ, но он находили мое исполненіе отвратительнымъ и не давали мн ни копйки. Это меня тмъ боле удивляло, что въ былыя времена, когда я игралъ только для забавы, вс слышавшіе меня въ обществ приходили въ восхищеніе отъ моей музыки, особенно дамы; теперь же, когда она стала для меня единственнымъ способомъ пропитанія, къ ней относились презрительно. Это доказываетъ, между прочимъ, что люди склонны унижать таланты, которыми человкъ кормится.
Такимъ образомъ дошелъ я до Парижа безъ всякой опредленной цли, намреваясь тамъ осмотрться немного и отправляться дальше. Парижане большіе охотники до такихъ иностранцевъ, у которыхъ денегъ много, предпочитая ихъ даже тмъ, у кого много ума; я ни тмъ, ни другимъ не могъ похвастаться и потому никто мною не плнялся. Походивъ по городу дней пять и полюбовавшись на лучшія зданія только съ улицы, я собирался ужъ покинуть это обиталище покупного гостепріимства, какъ вдругъ, идя по одной изъ главныхъ улицъ, встрчаю — кого же? Того самаго кузена, къ которому вы давали мн рекомендательное письмо! Я ему ужасно обрадовался, да и онъ, кажется, не былъ недоволенъ нашею встрчей. Онъ спросилъ, зачмъ я пріхалъ въ Парижъ, и сообщилъ мн, что привело его сюда. Оказалось, что онъ собираетъ коллекцію картинъ, медалей, гравюръ и всевозможныхъ античныхъ предметовъ для одного джентльмена въ Лондон, который вдругъ получилъ большое наслдство и вкусъ къ изящному. Я тмъ боле удивился такому занятію нашего родственника, что онъ не разъ мн говорилъ, что ровно ничего не смыслитъ въ вопросахъ искусства. Когда я его спросилъ, какимъ образомъ онъ въ столь короткое время могъ прослыть знатокомъ живописи, онъ уврилъ меня, что это длается очень легко и скоро, и для этого нужно лишь очень строго придерживаться двухъ правилъ: во-первыхъ, всегда говорить, что эта картина могла бы быть еще лучше, если бы художникъ потрудился ее отдлать какъ слдуетъ; во-вторыхъ — превозносить вс произведенія Пьетро Перуджино.