Вэкфильдский священник
Шрифт:
— Увы, сударыня! отвчалъ я, — вотъ уже почти три года, какъ онъ ушелъ, а до сихъ поръ ни мн, ни друзьямъ своимъ не написалъ не единаго слова. Гд онъ — мн неизвстно; быть можетъ, я никогда больше не увижу его, какъ распростился и со счастіемъ. Да, дорогая моя, никогда больше не испытаемъ мы такихъ счастливыхъ часовъ, какъ т, что мы пережили у себя дома въ Вэкфильд. Моя семья теперь быстро распадается, а бдность привела съ собой не только нужду, но и безчестье.
Слушая меня, добросердечная двушка прослезилась; а я, видя, что она такъ близко принимаетъ это къ сердцу, не сталъ распространяться о постигшей насъ печали. Но мн все-таки утшительно было узнать, что время нисколько не измнило ея привязанностей и что она отказала уже многимъ женихамъ съ тхъ поръ, какъ мы ухали изъ ея сосдства. Она повела меня по всему обширному помстью, указывая на разныя улучшенія и зати, заходя въ аллеи и бесдки, не пропустила ни одного случая, чтобы такъ или иначе навести разговоръ на моего сына. Такъ мы провели съ нею все утро, пока колоколъ не предупредилъ насъ, что пора возвращаться къ обду. Придя въ домъ, мы застали тамъ
— Конечно, прибавлялъ онъ, — истинное искусство требуетъ изученія; но этотъ юноша какъ будто созданъ для сцены: его голосъ, наружность, манеры, — все превосходно. Мы совершенно случайно залучили его по дорог.
Такой отзывъ расшевелилъ наше любопытство, и по настоятельной просьб я согласился сопровождать ихъ въ театръ, устроенный на скорую руку въ молотильномъ сара. Такъ какъ наша компанія была, безспорно, первая въ околотк, насъ встртили съ большимъ почетомъ и посадили въ первый рядъ креселъ. Усвшись, мы довольно нетерпливо ожидали появленія Гораціо. Наконецъ, дебютантъ вышелъ на сцену, и пусть отцы и матери поймутъ, что я долженъ былъ почувствовать, когда узналъ въ немъ своего несчастнаго старшаго сына! Онъ уже хотлъ начинать, но, окинувъ взоромъ публику, увидлъ миссъ Уильмотъ и меня, и остановился, какъ вкопаный, не произнеся ни слова.
За кулисами актеры приписывали его молчаніе свойственной ему застнчивости и пытались ободрить его; но вмсто того, чтобы начинать свою роль, онъ вдругъ залился слезами и убжалъ со сцены. Я былъ такъ взволнованъ и потрясенъ разнообразными чувствами, что не знаю, что со мною было; изъ этого тяжелаго забытья вывелъ меня дрожащій голосъ миссъ Уильмотъ, которая, поблднвъ какъ смерть, просила, чтобы я проводилъ ее домой, къ дяд. Когда мы возвратились въ домъ и я разсказалъ мистеру Арнольду, ничего не знавшему о нашихъ треволненіяхъ, что новый актеръ былъ никто иной, какъ мой родной сынъ. Онъ немедленно послалъ за нимъ свою карету съ приглашеніемъ къ себ на домъ. Тмъ временемъ сынъ мой наотрзъ отказался выступить на сцену, и директоръ принужденъ былъ замнить его другимъ актеромъ. Вскор сынъ мой пріхалъ и мистеръ Арнольдъ привтствовалъ его, какъ дорогого гостя. Я принялъ его съ обычнымъ восторгомъ, потому что никогда не умлъ напускать на себя притворное негодованіе. Миссъ Уильмотъ при встрч обошлась съ нимъ какъ будто небрежно, но для меня было ясно, что она разыгрываетъ роль. Она все еще не могла успокоиться отъ своего смятенія, говорила вздоръ, чему-то радовалась и сама смялась своимъ пустякамъ. Повременамъ она украдкою смотрлась въ зеркало, какъ бы наслаждаясь сознаніемъ своей неотразимой красоты, и то-и-дло задавала вопросы, не обращая ни малйшаго вниманія на то, что ей отвчали.
XX. Исторія странствующаго философа: въ погон за новыми впечатлніями онъ утрачиваетъ довольство
Посл ужина миссисъ Арнольдъ учтиво предложила послать на деревню двоихъ слугъ за багажемъ моего сына, но онъ просилъ не длать этого; когда же она стала настаивать, онъ вынужденъ былъ сознаться, что все его движимое имущество состояло изъ котомки и посоха.
— И такъ, сынъ мой, сказалъ я, — ты былъ бденъ, разставаясь съ нами, и такимъ же бднякомъ воротился; а все-таки, вроятно, усплъ побывать во многихъ краяхъ?
— Какъ же, батюшка, отвчалъ онъ:- постранствовалъ я довольно. Но въ погон за удачей не всякому удается поймать ее; къ тому же, я съ нкоторыхъ поръ отсталъ отъ этого предпріятія.
— Я полагаю, сэръ, сказала миссисъ Арнольдъ, — что разсказъ о вашихъ приключеніяхъ можетъ быть крайне интересенъ. Первую часть вашей жизни я довольно хорошо знаю со словъ моей племянницы; но если бы вы были такъ любезны, сообщили бы намъ продолженіе, мы были бы вамъ чрезвычайно благодарны.
— Сударыня, отвчалъ мой сынъ, — наврное мн еще вдвое пріятне будетъ разсказывать, нежели вамъ слушать, не говоря уже о томъ, какъ для меня лестно ваше вниманіе. Впрочемъ, врядъ ли въ моемъ разсказ встртится хоть одно приключеніе, потому что я скоре наблюдалъ, нежели дйствовалъ. Первое горе моей жизни, всмъ присутствующимъ извстное, было очень сильно; но какъ я ни былъ несчастенъ, оно не сломило меня. Ни одинъ человкъ не одаренъ большимъ запасомъ надеждъ, чмъ я. Чмъ судьба бывала ко мн сурове, тмъ вроятне мн казалось, что она смилостивится въ слдующій разъ; очутившись подъ самымъ колесомъ фортуны, я находилъ, что ниже опуститься нельзя и, слдовательно, всякій поворотъ колеса долженъ вознести меня кверху. И вотъ, въ одно прекрасное утро я отправился въ Лондонъ безъ всякой заботы о завтрашнемъ дн и съ такимъ же легкимъ сердцемъ какъ птицы, щебетавшія вдоль дороги. Я утшалъ себя мыслію, что Лондонъ такое мсто, гд всякаго рода способности наврное находятъ себ примненіе и достойную оцнку.
Придя въ Лондонъ, батюшка, первымъ дломъ я пошелъ съ вашимъ рекомендательнымъ письмомъ къ нашему родственнику, но засталъ его почти въ такомъ же положеніи, въ какомъ находился самъ. Вамъ извстно, сэръ, что я тогда намревался поступить учителемъ въ какой нибудь пансіонъ, и обратился къ нему за совтомъ, какъ это устроить. Кузенъ отнесся къ моему проекту самымъ насмшливымъ образомъ. — Эге! воскликнулъ онъ, — нечего сказать, хороша карьера; и притомъ какъ разъ по васъ выкроена. Я самъ побывалъ школьнымъ учителемъ; но будь я повшенъ, коли не предпочелъ бы быть младшимъ сторожемъ при ньюгэтской тюрьм. Вставалъ я рано, ложился поздно; старшій учитель помыкалъ мною, а жена его возненавидла меня за некрасивую наружность; мальчишки меня мучили, а начальство не позволяло ни на минуту отлучаться отъ нихъ, чтобы хоть передохнуть на простор. Да еще годитесь ли вы для этой должности? Дайте-ка я васъ проэкзаменую. Имете ли вы спеціальную подготовку по этой части? — Нтъ. — Такъ вы не годитесь для школы. Умете ли вы стричь мальчишекъ? — Нтъ. — Такъ вы не годитесь для школы. Была ли у васъ оспа? — Нтъ. — Опять не годитесь для школы. Привыкли ли спать втроемъ на одной постели? — Нтъ. — Не годитесь для школы, ршительно; ну а каковъ у васъ аппетитъ? — Превосходный. — И подавно не годитесь для школы! Нтъ, нтъ; и толковать нечего. Если хотите избрать легкое, изящное ремесло, то ступайте лучше на семь лтъ въ подмастерья къ точильщику, чмъ брать на себя школьную обузу. Однако вотъ что, продолжалъ онъ:- вы, я вижу, мальчикъ не глупый и довольно образованный. Не хотите ли сдлаться писателемъ, какъ я?
Вы, конечно, встрчали въ книгахъ исторіи геніальныхъ людей, умиравшихъ съ голоду? А я хоть сейчасъ могу вамъ указать человкъ сорокъ писателей, и притомъ очень скучныхъ, которые живутъ въ роскоши: занимаются они вопросами историческими, политическими, обработываютъ ихъ неказисто, но пишутъ гладко, и публика одобряетъ; и это все такой народъ, сэръ, что будь они не писатели, а только сапожники, никому бы и въ голову не пришло заказать имъ новые сапоги, а жили бы они одной починкой.
Видя, что учительская должность здсь далеко не въ почет, я ршился попробовать свои силы на поприщ писательства; я относился къ литератур съ величайшимъ благоговніемъ и потому взиралъ на обитателей Гробъ-Стрита, какъ на боговъ. Мн казалось крайне лестнымъ идти по стопамъ Драйдена и Отуэя; я полагалъ, что богиня этихъ мстъ должна быть матерью всхъ совершенствъ, и былъ еще настолько наивенъ, что бдность литераторовъ вообще считалъ необходимою принадлежностью генія. Съ такими-то воззрніями взялся я за перо, и разсудивъ, что вс великія истины уже высказаны и на мою долю остается только опровергнуть ихъ, ршился написать книгу на совершенно новыхъ основаніяхъ: я взялъ два-три блестящихъ парадокса и обставилъ ихъ довольно ловко; вышло нчто совсмъ фальшивое, но зато новое. Все, что было хорошаго и справедливаго на свт, столько разъ изложено и описано прежде, что я поневол взялся за такіе предметы, которые издали могли показаться тоже похожими на правду. И если бы вы видли, съ какимъ важнымъ видомъ, съ какимъ сознаніемъ собственнаго достоинства я сидлъ за своею рукописью! Я не сомнвался, что весь ученый міръ всполошится и станетъ опровергать мои теоріи, и заране готовился отражать нападенія всего ученаго міра. Ощетинившись какъ ёжъ, я намренъ былъ каждаго противника поразить остріемъ своей щетинки.
— Удачное сравненіе, мой милый! сказалъ я:- какіе же сюжеты выбралъ ты для своего труда? Надюсь, что не упустилъ случая затронуть необходимость единобрачія? Но я прервалъ тебя; продолжай. Ты говорилъ, что напечаталъ свои парадоксы; хорошо, что же возразилъ на нихъ ученый міръ?
— Сэръ, отвчалъ мой сынъ, — ученый міръ вовсе не возражалъ мн: да, такъ-таки не обмолвился на мой счетъ ни единымъ словомъ. Каждый изъ нихъ былъ въ то время занятъ тмъ, что расхваливалъ своихъ пріятелей, самого себя или бранилъ враговъ. А такъ какъ у меня ни тхъ, ни другихъ не было, то я испыталъ горьчайшее изъ разочарованій: пренебреженіе.
Однажды, сидя въ кофейн, размышлялъ я о судьб, постигшей мои парадоксы; въ это время вошелъ въ ту же комнату человчекъ небольшого роста и слъ противъ меня. Заговоривъ со мною сначала о томъ, о семъ, и узнавъ, что я занимаюсь науками, онъ вытащилъ пачку объявленій и попросилъ меня подписаться на новое изданіе «Проперція», котораго онъ намревался переводить вновь, украсивъ своими примчаніями. Изъ моего отвта выяснилось, что я совсмъ безъ денегъ, и тогда онъ освдомился, на что же я разсчитываю въ будущемъ? Когда я ему сознался, что и надежды мои такъ же пусты, какъ мой карманъ, онъ сказалъ: «Вы, какъ я вижу, совсмъ не знаете городской жизни. Взгляните-ка на мои объявленія: вотъ уже двнадцать лтъ, какъ они меня кормятъ и поятъ, и даже довольно сытно. Какъ только я узнаю, что какой нибудь вельможа возвратился изъ заграничнаго путешествія, или разбогатвшій купецъ пріхалъ изъ Ямайки, или важная барыня прибыла изъ своего помстья, я тотчасъ являюсь къ нимъ на домъ и прошу о подписк. Сначала я осаждаю ихъ комплиментами, и когда лесть сдлаетъ свое дло, я спшу подсунуть подписной листъ. Если особа соглашается на это довольно охотно, я прихожу въ другой разъ и прошу позволенія посвятить ей свой трудъ, за что полагается новое вознагражденіе; если и это удается, я приступаю съ новой просьбой: дать мн средства награвировать ея гербъ на заглавномъ лист. И такимъ образомъ, продолжалъ онъ, — существую на счетъ ихъ тщеславія, да еще смюсь надъ ними. Но теперь, между нами сказать, я слишкомъ ужъ примелькался въ этихъ сферахъ и мн тамъ не слдуетъ больше показываться. Вотъ если бы вы согласились ссудить меня на-время вашею физіономіей! Одинъ знатный дворянинъ только что пріхалъ изъ Италіи, а его привратникъ знаетъ меня въ лицо. Не возьмете ли вы на себя доставить туда это стихотвореніе? За успхъ я головой ручаюсь, а барыши пополамъ».
— Боже милостивый, Джорджъ! воскликнулъ я:- неужто ужъ нынче поэты принялись за такія дла? Люди, одаренные столь высокими талантами, такъ унижаются! И неужели они ршаются позорить свое званіе, расточая низкую лесть изъ-за насущнаго хлба?
— О нтъ, сэръ, отвчалъ сынъ: — истинный поэтъ никогда не дойдетъ до такой подлости. Гд настоящій геній, тамъ всегда развито и чувство собственнаго достоинства. Т люди, о которыхъ я говорилъ, не боле какъ нищіе-рифмоплеты. Истинный поэтъ изъ-за славы готовъ бороться со всми невзгодами жизни, но въ то же время не можетъ переносить презрнія. Умоляютъ о покровительств только т, которые его недостойны.