Виктор Вавич (Книга 2)
Шрифт:
– Что вы так смотрите, я не разбойник, - улыбаясь, говорил Израиль, я флейтист.
– Извините, - старик поднял обе руки, - у меня руки липкие.
– От меня ничего не прилипнет. Здравствуйте, господин Вавич, - и он взял толстую руку Всеволода Иваныча своими сухими цепкими пальцами. Он смотрел на старика, как на старого знакомого, которого давно не видел.
– Я обещала, - говорила Тая уже из кладовки, - что у нас найдется десяток, Илья Григория искал... а я предложила.
– Нет, я-таки сам подошел и
Всеволод Иваныч все стоял, подняв руки. Он глядел, как Тайка проворно, вертляво, с какими-то поворотами бегала из кладовки в кухню, брякала плошками, как проворно свет зажгла.
– Вам два десятка? Можно два?
И каким она гостиным, не своим каким-то голосом, - смотрел на Тайку отец, как она блестела на Израиля глазами, как двумя пальчиками держала кухонную лампу
– Кто там? Кто?
– видно, уж давно тужилась голосом старуха из спальни.
– Сейчас, сейчас1 - крикнул в дверь Всеволод Иваныч
– Сева!
– крикнула старуха.
Всеволод Иваныч сердитыми шагами пошел в полутемную спальню и быстрым шепотом заговорил:
– Да там какой-то, яйца... пришел... десяток, что ли.
– Кто ж такой?
– с испугом спросила старуха.
– Да не знаю, Тайка привела, - и Всеволод Иваныч шагнул к двери; он был уже в столовой, старуха крикнула вслед:
– Зачем же в сенях? Пусть войдет. Проси!
– Войдите, - сказал Всеволод Иваныч хмурым голосом.
– Зачем?
– сказал Израиль, подняв брови.
– Здесь тоже хорошо.
– Войдите!
– крикнула старуха, задохнувшись.
– Ну хорошо, я зайду, - быстро сказал Израиль. Он прошагнул мимо Всеволода Иваныча и громко сказал: - Ну, вот я зашел. Вы хотели слышать, как мы говорим - вот мы уж тут. Вам же нехорошо беспокоиться. Что? Лежите, мадам, покойно. Я сейчас пойду, - кричал Израиль в двери.
– Нет... нет, - говорила, переводя дух, старуха.
– Вы присядьте!
Всеволод Иваныч пробовал скрутить папиросу, но клейкие пальцы путали и мяли бумагу. Он торопился и конфузился.
– Это вы клеили?
– сказал Израиль и взял со стола футлярчик.
– Это надо с ниткой. Вы имеете нитку?
– он серьезно вертел футлярчик перед глазами.
– Я знаю, знаю, - говорил в бороду Вавич и сыпал табак на скатерть, на блюдце.
– Нитки у меня здесь... на комоде, - и слышно было, как брякнули спички в старухиной руке.
– Дайте мене нитку! Зачем вам мучиться? С ниткой же просто.
– Ну дай же!
– крикнула старуха. Всеволод Иваныч зашаркал в спальню.
– Да где тут еще с нитками тут, не знаю я, где тут нитки эти у вас...
– он сердитой рукой хлопал по комоду, пока не упала катушка, не покатилась. Сердито вздохнул старик, поймал ее и, не глядя на Израиля, сунул ее в воздух.
Тайка сидела уж в столовой, глядела, как Израиль старательно забинтовывал
– Держите тут пальцем, - сказал Израиль, все глядя на футлярчик.
Тайка спрыгнула с места и, отставя мизинчик, придавила указательным пальцем нитку. Исподнизу глянула Израилю в глаза. А он, нахмурясь, тщательно затягивал узелок.
– Обтерите с мокрым платочком, и завтра утром можно будет снять нитку.
– Израиль бережно положил футлярчик на скатерть.
– А что слышно с яйцами? вдруг он обратился к Тае и поднял брови.
Тайка выпрыгнула в двери.
– Покойной ночи, мадам, - крикнул Израиль, как глухой, в двери старухе.
– Вы, главное, не беспокойтесь, - весело крикнул он, выходя.
– До свиданья, господин Вавич!
Израиль тряхнул волосами и притворил за собой дверь.
– Я вас провожу, - говорила Тая из кухни, - а то собака.
– И она взмахнула в воздухе кофточкой, надевая, и лампа погасла.
– Ничего, я найду - не чиркайте спичек.
Она впотьмах схватила кастрюльку с яйцами и выскочила в коридор.
– Нет, нет, вы разобьете, - Тая не давала кастрюльку, - вы яичницу сделаете.
Они вышли за ворота. Ветер обжал Тайны юбки, они путались и стесняли шаг. Тая из-за спины Израиля покосилась на окна; за шторой маячил силуэт Вавича, бесшумно носился по красноватым окнам.
– Слушайте, - сказал Израиль, - ваш папаша хороший старик, ей-богу. Славный старик, ой! Так можно упасть!
– Израиль подхватил Таю под руку.
– А у вас есть папа?
– спросила Тайка. Она нарочно делала маленькие шаги - близко были ворота Израилева дома.
– Папаша?
– сказал Израиль.
– Он сейчас живой, он еще работает. Он часовой мастер. Он хотел меня учить на фотографа; а мой дядя - так он скрипач - он говорит: мальчик имеет хороший слух. А фотография - так это надо хорошие-таки деньги. Аппараты, банки-шманки. Так меня стали учить на флейте. Так спасибо дяде.
Тая, как будто обходя грязь, жалась к руке Израиля, и ей представлялся отец Израиля, и столик перед окошком, и в глазу у старика барабанчик со стеклышком. И, наверно, страшно добрый старичок.
– Вы что? Любите музыку?
– вдруг спросил Израиль строгим голосом.
– Люблю, - тихо сказала Тая.
– А что вы любите? Тая молчала.
– Я ж спрашиваю - что? Ну, музыку, но какую музыку?
– почти сердито повысил голос Израиль.
– Музыку, музыку. Ну а что?
– Музыку! Музыку, ну а что?
– передразнил из темноты акцент Израиля мальчишечий голос.
– Жид - еврейка, грош - копейка, - пропел другой мальчишка из темноты совсем близко.
– А ты давно русский?
– Израиль нагнулся в темноту к забору.
– А? Уже восемь лет есть? Нет? Мальчишки затопали в сторону.