Висталь (том 1)
Шрифт:
Куда могла бы привести эта Великая лестница научно-технического прогресса? Куда может привести выверенная и выложенная дорога познания рационально-аналитического пантеона? Может ли человек надеяться, что когда он окончательно заблудится в этом выстраиваемом им же лабиринте, ему кто-нибудь протянет «Нить Ариадны»? Скорее всего вы никогда об этом не задумываетесь. Вы просто уверены в его целесообразности. Вера в научном мире, на самом деле является более важным аспектом, чем это может показаться на первый взгляд поверхностного обывателя. Ведь на самом деле эта ваша уверенность в научно-технический прогресс, и его благость, мало чем отличается от всякой теологической веры в богов, и даже более непоколебима чем последняя. Откуда в вас такая уверенность в истинности дороги, по которой следует весь научный мир? Нарисуйте мне хоть одну настоящую цель прогрессивного становления, кроме постоянного облегчения жизни, (которая как выясняется не совсем состоятельна), чтобы эта цель могла хотя бы гипотетически привести человека к действительному благоденствию. Вы вгоняете человека в зависимость от продуктов цивилизации, превращая его тем самым в раба этих продуктов. Вы давно катитесь снежным комком по инерции, ускоряя свою цивилизационную
Да и собственно на основании чего, человек полагает себя и свою нынешнюю жизнь – Великой? На чём базируются все его критерии, относительно величия и низости того или иного пути? Не на собственном ли заблуждении, имеющем корни в порочном безапелляционном доминировании своего эгоцентризма, строится вся его вера в истинность научно-технического прогресса, в правильности которого, просто не должно быть никаких сомнений.
Ну знаете ли, уважаемый собеседник, так можно зайти очень далеко, и подойти к отрицанию вообще всего, к нигилизму в его самой последней гипертрофии. Человек не обязан отчитываться даже перед своей совестью, почему ему нравится одно, и совершенно не нравится другое. Он велик сам для себя, и ему не нужны более никакие подтверждения со стороны. Он, как превозносит себя, так и опускает. И пред собой по большому счёту, всегда честен. Ведь он не может поступать иначе, он всегда поступает лишь по необходимости. Все мы просто выполняем свой долг.
Если уж Великие учёные только выполняют свой долг, тогда где же искать свободных людей?
Я полагаю, что только на олимпе. Ибо абсолютно свободный человек, – это Бог. Но по поводу научно-технического прогресса, цели которого вы ограничили лишь облегчением жизни, я скажу следующее: Прежде всего, научно-технический прогресс призван обеспечить выживаемость человеческого вида, обеспечить ему защиту от произвола внешней природы. Да, в какой-то мере подчинить природу, сделать её собственным вассалом. В том числе и собственную внутреннюю природу. Ведь мораль, как бы это не казалось абсурдным и неверным, следует за научно-техническим прогрессом по пятам, и видоизменяет внутреннюю человеческую природу. Хотя тезис о том, что человек пытается подчинить природу и сделать её своим вассалом, не совсем корректен. Ибо природа сама по себе, вовсе не представляет собой некую постороннюю личность, которую заковывают в кандалы, и заставляют следовать по дорогам, определённым какой-то отдельной от неё, доминирующей стороной. Человек и есть сама природа, и он несёт в себе всю её лейтмотивную существенность. И как бы мы не относились к научно-техническому прогрессу, он есть необходимое следствие, продиктованное внутренней человеческой генетической агрегатностью, – его природой, являющейся неотъемлемой частью всей глобальной природы. Научно-технический прогресс, есть та естественная необходимая последовательность мирового макропроцесса, олицетворённого в человеке, и следующего от заложенных природой начал глубинных составляющих человеческого органоида, которые предполагает природа для всякого живого организма в его эволюционном становлении. Человек видоизменяется, и научно-технический прогресс является одной из сторон этого видоизменения. Вы полагаете, что в природе вещей может быть что-либо ошибочное? Что природа, в какой области не имела бы она своего проявления и развития, способна ошибаться? Как это по-человечески антропоморфно! Вы делите целокупную мировую природу на внешнюю и внутреннюю, и полагаете, что внешняя природа нашей действительности абсолютно выверена и целесообразна и не может ошибаться, но допускаете, что она подвержена ошибочным заблуждениям внутри вас, в своих тонких проявлениях, к которым я с полным основанием отношу человеческое мышление, как трансцендентно-идеального, так и рационально-аналитического свойства.
Вы говорите о «генетической человеческой агрегативности», но наука и сюда протягивает свои щупальца, и уже ступила на путь изменения даже генотипа. Один единственный учёный, способен перевернуть всю выверенную миллионами лет генетику, и тем самым создать на земле монстров, которые в будущем уведут всю нашу цивилизацию в преисподнюю. Да, я убеждён, что природа вполне способна ошибаться, и тому существует множество подтверждений. Я вижу, как человек стараясь обеспечить себе будущее, на самом деле убивает его, укорачивая всеми своими силами. Делает себя слабее, а весь окружающий мир пошлее. Может быть та пресловутая «программа самоуничтожения» заложенная в его природе, в первую очередь проявляется именно в стремлении к достижениям научно-технического прогресса? Ибо у меня нет никаких сомнений, что этот путь неминуемо приведёт к масштабной катастрофе, которая сотрёт с лица земли человечество. И здесь нет альтернатив. Такой исход ясно виден всякому, кто способен на мало-мальски перспективное созерцание. И я озабочен этим несмотря на то, что точно знаю, что по большому счёту на белом свете не бывает путей, ведущих к благоденствию. И какой путь не выбрал бы человек, (если предположить на мгновение, что ему это дано), он неминуемо приведёт к одной из пропастей, фатально окружающих наше бытие. В метафорическом смысле, все мы находимся на той плоской земле, которая в представлении древних людей, покоилась на слонах. И по какому пути мы бы не следовали, конец всюду будет один. И я чувствую, что вы не меньше меня это понимаете. Всякий путь, как бы он не был выверен, кончается обязательно пропастью для идущего. Так устроен мир, и с этим ничего поделать нельзя. Ибо на этом свете умирает всё и вся, и всё и вся когда-нибудь заканчивается. И наши дороги, какими бы длинными они не казались на старте, – не исключения. Этот путь невозможно ни растянуть, ни укоротить, можно лишь замедлить или ускорить свой шаг. И человек, отдавшись на волю научно-технического прогресса, ускоряет его, это очевидно.
Выходит, что для надежды на этом свете, нет обетованного берега? Надежда всегда остаётся. И берега её скрыты в самых сакральных местах нашего бытия. Они гнездятся в самых глубинных уголках самой нашей сущности. Оттуда, из самых потаённых уголков нашего сердца, исходит сине-зелёный луч надежды. На глубоко подсознательном уровне, наша сущность точно знает, что никогда не уходит навсегда. И прежде всего, надежда – в вечном возвращении. Когда кончается путь, обязательно должен начинаться новый. Но это уже из области трансцендентальной метафизики.
Прошу прощения Иннокентий Ефремович, за свой несколько надменный тон, и за то, что отнял у вас драгоценное время, и, хотя наш разговор только начался, я всё же вынужден отклонятся. Мне, до убытия необходимо посетить одного мудрого старца, и я боюсь не застать его. С этими словами он крепко пожал руку профессора, и быстрым шагом направился к выходу.
Иннокентий Ефремович ещё долго стоял у окна, размышляя над нежданным гостем и его пронизывающей нигилистической по форме, футуристической по содержанию, и самой глубокой по сути, философией. Этот странный гость не выйдет у него из головы до конца его дней. Каждый раз, когда он будет сталкиваться с продуктами прогресса, он неосознанно будет задумываться, смотря на всё это с новой искривлённостью своего сердца. В старости, осознав с расстояния всё то, что произошло тогда в его кабинете, он поймёт, что именно тогда, в университете, его некогда чистое сердце заволокло туманом, его некогда прямая дорога начала менять свою прямолинейность, и в последующем заводила его в такие дремучие леса, и в такие пустыни, о существовании которых он прежде и не подозревал.
Висталь вышел из университета, и шум города вернул в бренную реальность, его душу. Он снова словно вынырнул из очередного глубокого водоёма в кричащую чайками поверхностную действительность. И перепрыгнув через парапет, направился к главной улице города. Он знал, что на окраине этого города живёт известный мудрец, чья мудрость сопоставима с мудростью библейского Иова. Он зашагал по залитым Солнцем узким тротуарам, взяв курс на север, решив пройти через весь город пешком. Нет, он уже не испытывал тягостных мук мыслителя, стремящегося к недосягаемой истине, не страдал от пошлости, недалёкости и низости людей, он любил их такими какие они есть, и не обвинял их ни в чём. Ибо знал, что по большому счёту от них, от их мифического в своей сути произвола, на самом деле мало что зависит. Он лишь хотел ясности собственного взора, и собственного разумения. Он жаждал высшего удовлетворения собственной природы, удовлетворения самых возвышенных душевных потребностей, для которых в этом мире было так мало возможностей. И чем реже такая возможность брезжила на горизонте его воззрения, тем сильнее становились его стремления. Хотя, он хорошо понимал, что искать твёрдую незыблемую надежду в этой безнадёжной жизни, такое же неблагодарное занятие, как искать абсолютную истину. Но мы не оставляем попыток в этом направлении и веками стремимся, как к одной, так и к другой. И почти никогда не осознаём, что найди одну, и вторая не заставит себя ждать. Ибо это «сиамские близнецы», – они не ходят отдельно.
Погружённый в свои раздумья, Висталь не заметил, как прошагал почти две трети пути, и вышел на прямую широкую дорогу, которая в конце города, переходила в трассу, уходящую в глубь этой Великой страны. Свернув на перекрёстке на второстепенную дорогу, и пройдя несколько кварталов, он очутился в так называемом «частном секторе». Это была настоящая деревня, с колодцами и садами, банями и чердачными дверками. Висталь подошёл к ветхому забору, за которым виднелся небольшой домик с покосившейся крышей, и заглянул за него. Мудрец жил, как и положено мудрецу, в полном одиночестве, не считая пса, которого очень любил. Пёс мирно зевал в конуре, отгоняя мух периодическим потряхиванием головой. Есть кто дома? Произнёс громко Висталь. Пёс вяло и молча вышел из своего убежища, искоса поглядывая на непрошеного гостя, почёсывая задней лапой за ухом. За обшарпанными дверьми послышался стук. На крылечке показался старик с седой, абсолютно белой бородой, торчащей по бокам. Что хотел, мил человек, проговорил с хрипотцой в голосе, хозяин.
Здравствуйте, Корнелий Варфаламеевич! Я приехал издалека и сегодня уезжаю. Мне бы хотелось поговорить с самым мудрым человеком в округе, могу ли я войти, я не займу у вас много времени? Старик улыбнулся, и, опустив голову, застенчиво произнёс; Самый мудрый, говоришь? Это всё равно, что самый сильный. Всегда отыщется тот, кто непременно окажется сильнее. В природе нет, ни самых сильных, ни самых мудрых, молодой человек, всё это игры впечатлений, и всё всегда на этом свете, лишь по отношению. Но входите, коль уж пришли, я поставлю самовар. Висталь шагнул за околицу, совершенно забыв про пса, который зевая, смотрел на непрошеного гостя лёжа возле будки, и казалось, не обращал никакого внимания на пришельца.
Как величать вас, и откуда вы прибыли? Я никогда не видел такой одежды. Вы не похожи на истерзанного скитаниями странника. Ваше лицо светло, на нём не видны следы воздействия ветра и солнца. И, тем не менее, уважаемый Корнелей Варфаламеевич, трудно отыскать на этом свете более странствующую натуру. Зовут меня Висталь. Я не могу сказать определенно, откуда я прибыл, и тем белее не скажу точно куда уйду. Я также волен и не волен в своей судьбе, как и всякий человек, и точно также подвластен дуновению ветра проведения, и его величества эмира, – великого случая! Коему подвластно всё живое на земле. И даже Херувимы, не свободны от его произвола. О себе я мог бы говорить бесконечно. Но я пришёл не для того, чтобы поведать вам свою судьбу, или узнать вашу. У меня иная задача. Я лишь хотел прояснить для себя несколько вопросов, касающихся тончайших областей человеческого мышления. А у кого, как не у мудреца, я мог бы справить эту свою надобность. Я многое повидал на белом свете, многое осознал, но никогда и нигде не встречал бескорыстную мудрость, – мудрость, что была бы вне всякого интереса, что была бы хоть чуть-чуть не искривлена этим интересом, – корыстью, пусть и высшего порядка. И там, где отсутствовал интерес рационального разума, всегда находил себе место интерес идеального, в его стигматах возвышенного тщеславия или гордости. Скажите уважаемый, есть ли на белом свете совершенно бескорыстная мудрость, или мы только наряжаем всё и вся в бескорыстие?