Висталь (том 1)
Шрифт:
Нет! Я слишком хорошо знаю этот мир, чтобы слепо верить. Я хочу для людей другой Веры, – Веры с открытыми глазами. Веры в святость не только целомудрия и самопожертвования, но Веры в святость всякого греха! Я хочу, чтобы Бог принимал людей такими, какими он их создал. Я хочу, чтобы Любовь, которой он наградил людей, – Любовь в самом возвышенном смысле слова, была бы признана им целиком, без отвержения и поношения отдельных сторон этой величайшей основы всего живого на земле. Я хочу, чтобы Ненависть, которой он так же наделил наш дух, заняла своё законное место рядом с троном Любви, а никак не под этим троном, прячась словно крыса. Я готов признавать лишь ту Веру, в которой не осталось ни капли страха, в первую очередь, страха перед Богом и проведением. Ведь только такая Вера способна дать настоящие плоды удовлетворения и истинное счастье бытия, для действительно сильного духа. Вера, для которой уже нет ничего грешного на этой земле. Эх! Знал бы ты отче, что есть на самом деле Бог!
Во всех ваших храмах пахнет страхом, подобострастием и рабским поклонением. Тщетно я искал в них запах любви, запах искреннего благоговения, – того, о чём лгут все ваши жрецы и пастыри. Этот запах я находил лишь в склепах. Да, не удивляйся, именно в склепах. Тадж-Махал, и ему подобные, действительно истощают дух любви и искреннего благоговения. Но не ваши церкви. Нет, я не разочарованный странник, я лишь холодный созерцатель, остро обоняющий всякую ложь, и в первую очередь ложь эмоциональную.
Ты говоришь, – покайся? Но отче, посмотри внимательнее на мир, не пороки ли толкают всё? Не тщеславие ли и гордыня заставляют становиться Великим? Не зависть ли, является тем генератором, который заставляет всякого из черни, стремится к преодолению своей лени и всех своих слабостей? Не преступление ли, не его ли архитектоническая суть, расширяет мир во все стороны? Чем бы стала наша жизнь – без так называемых вами, грехов?
Я рад, что пришёл к тебе Отче. По крайней мере, ты дал мне силы. Ведь на самом деле силу даёт не победа, или поражение, как это кажется большинству, но само противоречие, разжигающее страсть к преодолению. Насколько хватит её, – это уже другой вопрос. Но я не разочарован Отче. Ибо для сильного духа высота Выси, так же важна, как и глубина Низин. Тем более что у каждого, свои низины и свои выси. И то, что для возвышенного духа является низинами, для среднего обывателя обетованным местом. И то, что для возвышенного духа является высотой, для него, есть лишь – суть призрак.
Висталь вышел из этого скромного храма, не удовлетворённый, но одухотворённый. Он ясно осознавал ту действительно Великую силу веры, которая не имела почти ничего общего с церковью, и которая могла бы дать даже полному атеисту, некое ощущение вдохновенного трепета, перед собственным желанием преодоления, возвышения над всякими выстроенными искусственно горами. Сила, которая способна устоять пред чем угодно! Ибо в сущности своей, независимая ни от чего, и не нуждающаяся ни в чём. Освятив долину человеческого сознания и являясь единовластным царём этой долины, Вера, – единственно существующая истина, не нуждающаяся ни в поддержке, ни в доказательствах. Ибо её суть, вне разумности как таковой.
Выйдя из своего метафизического мышления, словно из лабиринта, и окунувшись в бренную реальность, Висталь пошёл по залитой солнцем алее, ловя щеками лёгкие дуновения ветра. По пыльной дороге невдалеке мчались автомобили, нарушая патриархальную тишину природы. Жизнь города, с его суетливым мельтешением, убивает всякие тонкие не терпящие суеты, мысли. И фантазия, от соприкосновения с этой реальностью, впадает в какой-то анабиоз. Реальность нашего городского бытия способна заморозить не только фантазию, но и вообще всякий душевный потенциал с его Терпсихорой – воображением. Привести всякий дух к «импотенции», к невозможности душевного оплодотворения и последующего продуцирования, сведя на нет всякую возможность рождения новых «детей искусства духа». Она превращает все твои ощущения в периферийные, не представляющие важность лепестки подсолнуха. Твоё сознание, прихватив душу под мышку, стремится к своим «важным делам». Нет! Ты даже на секунду не в силах остановится!
Гористый ландшафт, и море, со всех сторон окружающее этот город, придавали его облику оттенки романтизма, и чувство какой-то свободы, коей обделены материковые города. И люди, живущие здесь, будто бы на краю цивилизации, отличались от людей, живущих в глубине материка. Вообще, романтика как таковая, привносится не столько красивыми пейзажами, перспективами с гористыми склонами, сколько отдельными маленькими уютными уголками, где природа и цивилизация сливаются в гармоничную картину бытия, вызывая к жизни тончайшие флюиды счастья, зарождающиеся искорками в пылающей желанием, гармоничной душе. Словно мимолётные органоиды, чья продолжительность жизни подобна вылетевшему из костра огоньку, эти еле уловимые флюиды воспаряют над бренностью. И именно эти скоротечные бестелесные органоиды, представляют главную ценность нашей жизни. Тот, кто способен оценить по-настоящему эти скоротечные «бабочки душевного переживания», может считать себя счастливым человеком и быть уверенным, что проживёт жизнь не зря. Оказавшись волей случая в таком уютном уголке, из глубин подсознания всплывают забытые встречи с людьми, с которыми ты имел счастье встречаться. В такие минуты выкрываются словно соты, запечатанные и залитые воском времени сосуды былых впечатлений, и эти забытые мгновения выливаются наружу, переливаясь и сверкая в лучах солнца, словно настоявшееся игристое вино. И как всякое настоявшееся вино превращает жизнь в искрящееся радостями чувства, так и этот великолепный напиток превращает мир в блистающее красками обетованное место. В такие моменты душа либо поёт, либо плачет. И плач этот доставляет радости не меньше, чем само пение.
Человек любит похожих на себя, и в то же время других людей. Людей, со звучащей в унисон мелодией «душевного мелофона», способных резонировать с его собственной мелодией, и в то же время представляющих некую новизну, способную дополнить и усилить всю его внутреннюю полифонию. Такие встречи вызывают настоящий душевный резонанс, и привносят впечатления, поражающие своей совершенностью, глубиной и высотой, гармоничностью и мощью эмоциональных всплесков. Любовь к этим людям и ностальгия по ним, сладость счастья и терпкость тоски, превращающие в своём сочетании этот «напиток» в нечто полноценное, живое и полномерное, создают мир душевного равновесия и покоя, где самые тонкие, прозрачные и невесомые органоиды, доминируют в своей ценности, над всеми реальными явными благами бытия.
Сами по себе красивейшие горы, живописнейшие водопады, щемящие душу ущелья мира, всё это – ничто, без водопадов, пейзажей, гор, рек и ущелий, морей и пустынь твоей собственной души. И всякий раз, когда ты рассматриваешь красивейший пейзаж, прекрасную долину, или уютный уголок, не осознавая того, ты созерцаешь свою собственную душу. Ты строишь, ты рисуешь внешний мир, всю его архитектонику в своём воображении, в соответствии с тонкостью и сложностью собственной душевной организации. В этом пейзаже отражается вся палитра твоих собственных высот, – мир твоей души с её горами, водопадами и озёрами, где ты купаешь своё воображение и наслаждаешься музыкой своего внутреннего оркестра, своей собственной душевной гармонией, сливающейся со всем окружающим миром в божественную симфонию, приводящую в экстаз твой дух, и утверждающую и убеждающую в непоколебимой истинности всего твоего мировоззрения, и в настоящей действительности твоего бытия.
С этими мыслями в голове Висталь не заметил, как, преодолев центр города и свернув в переулок, пошёл по круто уходящей в гору дорожке. Он решил, что обязательно навестит в этом городе одного из Величайших учёных настоящего времени. Который, как все Великие учёные, был не заметен в жужжащих научных кругах света, жил скромно без всякого пафоса. Он не стремился к регалиям, и потому редко получал их. Все его стремления были направлены не к внешнему признанию, лишь косвенно подтверждающего его правоту, но к признанию в его собственных умозаключениях, в которых он находил всю полноту подтверждений для своих твёрдых и непоколебимых убеждений.
Иннокентий Ефремович служил ректором одного из учебных заведений, и был человеком приветливым, в меру разговорчивым, в меру строгим, и слыл законченным жизнелюбом. Его уважали все студенты и студентки, за его безвредный характер и всегда учтивый тон. А также за его, почти болезненное чувство справедливости. Он не терпел и самых незначительных проявлений несправедливости. И это говорило в первую очередь, о скрытой силе его духа. Ведь только сильный духом человек находя в справедливости настоящую ценность, не взирая ни на что, стремится отстоять эту справедливость, даже в ущерб собственным интересам.