Висталь (том 1)
Шрифт:
Что могут дать религиозные дисциплины той личности, в которой созрело и цветёт бурным цветом «развесистое древо истинной Веры»? У такой личности эти «дисциплины» могут вызывать лишь улыбку. Ибо они, в его осмыслении и чувствованиях являются слишком простыми, грубыми и наивными. Он сразу замечает в них, латентно укрытые интересы сложившейся и укрепившейся системы. Эти интересы встают пред его взором словно воплощённые в формах религиозного апологета «метафизические чудовища» пасущиеся и охотящиеся на полях трансцендентального опыта, в мирах тонкого астрального бытия человеческого духовного сознания. И каждое такое «чудовище», развившееся до определённых размеров и достигшее определённого совершенства, начинает воевать с другими «чудовищами», издревле пасущимися на этих же необъятных метафизических лугах.
И во всём этом проявляется всё тот же дух противоречия, необходимо присущий всем сторонам человеческого тела, духа и разумения. Он называет одни религиозные дисциплины ошибочными, другие – истинными. На одни он вешает ярлыки апокрифичности, на другие ярлыки абсолютной правдивости. Ошибаясь при этом, в обоих случаях. Ибо во всех без исключения трактовках, он лишь проявляет свою волю, – свой интерес. Как бы серьёзно он не относился к порождениям собственного разума, в какие сложные формы он их не облачал, какими серьёзными оценками не освящал, они были и останутся всегда лишь играми его разума. Кто может ясно и абсолютно оценить, что, на самом деле является по-настоящему истинным, а что ложным? Где найти того судью, в котором не было бы ни капли интереса и предвзятости? Кто мог бы определить и обозначить в этом мире истинную, главную серьёзность, где уже не было бы ни капли преднамеренности и одержимости? Что, наиболее честно и справедливо отражало бы действительную суть человеческого духа, и способно было бы удовлетворить глубокие религиозные потребности человека, – апокриф, или признанное большинством жрецов писание? Ведь по большому счёту, то, что является истинной правдой для всех, не является таковой для каждого.
Одна часть человечества в своей одержимости стремится к идеальному познанию, другая часть – к рационально-аналитическому знанию, полагая, что именно это знание способно принести ему настоящее счастье, и так же одержимо на этом пути. Но, в конце концов, и она осознаёт, что на этом пути её ждёт ещё большее разочарование. Ибо на этом пути счастье, уж точно никогда не лежало. Ведь его не может дать ни самая совершенная цивилизация, ни самое проникновенное рационально-аналитическое построение и умозаключение.
Человек познавший, – говорит: Я проник в самые глубины мироздания, я осознал сам мир, но это лишь усугубило моё состояние, я чувствую себя больным…. Я не нашёл истинны, и полагаю, что на этом пути её просто нет. Меня не радует более ничего, во мне лишь скрежеща зубами, сталкиваются «чудовища знания»! Кто способен усмирить их? Я не знаю. Но чувствую где-то в глубине души, что это сможет сделать Вера, – Истинная Вера! Как я жажду окунуться в это чистое озеро! Как я хочу обрести единение с миром! Не покаяния, не молитв, не выполнения правил религиозных традиций, но Веры в непоколебимость сущего, животворящей десницей струящейся из меня! Веры в сам мир, в его благость и божественность! А главное, в существование истинных целей, – целей не сулящих и обманывающих, – но действительных…
Я вижу чужеземец, ты измотан скитаниям, как в полях и лесах грубой реальности, так и в полях и лесах своего тонкого разумения, – в сферах трансцендентального и метафизического опыта. Ты заблудился, и в беспокойстве ищешь выход. Но хочешь ли ты действительно найти его? Не обманываешь ли ты, как большинство людей, сам себя? Загляни в своё сердце…, так я говорю всем страждущим. В большинстве своём люди не знают, чего они хотят на самом деле. Они запутаны в разноячеечных сетях пропаганды и протекционизма, увязли в липкой патоке чужих мнений, и строят свою жизнь основываясь на авторитетных доводах разноплановых таблоидов цивилизации. Загляни в своё сердце, и ты обязательно найдёшь там ответы, на терзающие тебя вопросы.
Что касается религиозной дисциплины, или конфессии, сын мой, скажу следующее. Конфессия, своей формой отражает общую динамику нравов, характер менталитета и свойства индивидуальных акцентов народа определённой местности. Воплощает собой музыкальную полифонию души определённого клана, отражаемую в метафизических постулатах и трактатах. Она собирает в себе все архаические духовные потребности, присущие определённому кругу людей, и становится той квинтэссенцией, которую затем водружают на пьедестал всеобщего сознания, делая если не царём, то парламентом, законодателем для всякого произвольного течения жизни социума. Жизнь, какую из сторон ты бы не рассматривал, плохо переносит хаос, ей необходим порядок. А на чём ещё, как не на порядке зиждется всякая дисциплина, и всякая конфессия. Организация, в самом широком смысле слова, является основой жизненности, как и всех её сторон и проявлений.
Более того, всякая религиозная дисциплина, словно произведение искусства, концентрирует в себе определённый набор векторов созерцания и осмысления глубинных основ души, словно некоего кладезя этого мира, сочетая в себе все доминанты, сакральные помыслы и стремления, а также все страхи и сомнения, присущие определённому клану социума. И являет собой некий оазис в пустыне для слышащих и способных оценить эту музыку духов, со всеми её переливами. Воплощённая в философему, она даёт пристанище как заблудившимся душам, потерявшим, либо никогда не имевшим дороги, так и знающим свой путь, но просто уставшим скитальцам. Она даёт определённую гармонию, – музыку не имеющим своей собственной, либо растратившим её, в бренности собственного существования. Религиозная дисциплина, это уютная гостеприимная таверна на берегу океана, между песчаной пустыней и пустыней моря. И как каждая гармоничная музыка, своей полифонией порабощает нас, завораживая наше сознание, так религиозная дисциплина воздействует своей полифонией на всякие открытые к гармонии, жаждущие совершенства, души.
Но рабство ли это? И если сказать да, то человек хочет быть рабом гармонии, рабом красоты и добра, воплощающихся в общей гармонии разнообразных музыкальных алгоритмов литературы, риторики, изобразительных искусств, и т. д. Которые в своей совокупности выстраивают и гармонизируют всю нашу жизнь. Эта музыкальность наиболее явственно прослеживается в различных повествованиях великих мастеров слова, появляющихся на нашей бренной земле примерно раз в столетие. Эта музыкальность воплощена в древних фолиантах, запечатлевших всю палитру музыки души в слове. К примеру, Библии, Талмуда или Корана. И чем, как не своей гармоничной музыкальной последовательностью, слаженностью и проникновенной полифонией, воплощённой в литературном слоге, опирающейся прежде всего на притчевую фонетику, можно объяснить ту завораживающую доминанту, веками порабощающую многочисленные поколения людей, настраивающую их души на свою гармонию, свою мелодику. И чем ещё можно объяснить ту причину величия, присущую всем «Великим книгам?».
Дело вовсе не в конфессиях, они есть лишь суть формы. Но как ты верно заметил; «Всякая суть должна обретать свою форму, – она нуждается в ней». И в этом смысле на белом свете, конечно же нет исключений. Но я не вижу никакой проблемы в том, что Вера облачается в определённую форму, в определённую дисциплину, в определённую систему. Главная проблема для человечества таится в другом, – в деградации отдельной личности, несущей опасность разрушения общего человеческого бытия. Что может удержать его от неминуемого хаоса и коллапса, как не «Религиозная конфессия»? Когда существует опасность полного истребления, всякая живая сущность стремится к объединению, к резервациям, где неминуемо возникает общая идея, которая всё более упорядочиваясь и организовываясь, необходимо становится диктатом. И здесь уже совершенно не важно, вредна она отдельным жителям резервации, или полезна. Даёт она свободу, или забирает её. Она сохраняет социум. А сохранение социума – это сохранение и его единиц. И так существует всякое государство.
Я понимаю тебя, сын мой. Тот, кого ты называешь «познавший», устал от непрекращающихся боёв. Его душа словно поле нескончаемой битвы. Его внутренний стержень изгрызен гарпиями знания, подточен крысами страстей, и он жаждет обновления. Ты спрашиваешь, как ему обрести Веру? Он может искать её всю свою жизнь, и не найдя её, так и сгинуть в бездне безвременья. Вера всегда приходит сама. Никакими духовными усилиями обрести её невозможно. Она есть само проведение! Чем больше ты желаешь её, тем дальше она от тебя. Ибо настоящая Вера не приемлет никакого интереса, она в стороне от всякого меркантильного помысла, каким возвышенным он бы не представлялся.