Влюбляясь в Бентли
Шрифт:
— Почему ты так говоришь? — спрашивает он гортанным голосом. Мой взгляд переходит на стальные серые глаза.
— Что говорю?
— Что я не очень люблю завтракать? — Его взгляд опускается вниз, туда, где я прикасаюсь к нему. — Ты уже закончила?
Я наклоняюсь, подхожу ближе, чтобы видеть, что я делаю, и клянусь, он чувствует запах моих волос.
— Почти. Вот так. Получилось. — Я возвращаюсь к своей еде, как будто он меня не трогает, хотя на самом деле я дрожу. — Потому что ты никогда не завтракаешь. Если подумать, ты вообще ничего не ешь.
Он берет кусок бекона, отрывая его
— Довольна? — Я киваю.
— Ты сегодня работаешь? — Он кивает, опуская кусок бекона обратно на тарелку.
— Зачем ты вырезаешь птиц? — спрашивает он ни с того ни с сего.
— Почему не птиц? — Я пожимаю плечами. — Было бы логичнее, если бы я вырезала кошек?
— Ты расскажешь мне, почему птицы, а я расскажу тебе кое-что о себе.
— Кто сказал, что я хочу что-то о тебе знать? — Я смотрю на него. Он предупреждающе поднимает бровь.
Я вздыхаю, ковыряясь в яйцах.
— Наблюдение за птицами — это то, чем мы с бабушкой занимались вместе.
— Значит, вы таскаетесь по паркам с биноклем?
— У меня есть бинокль, — признаю я. — Это звучит так нелепо.
— Прости. Я не хотел. Продолжай. Расскажи мне об одной из птиц, которых вы вырезали.
— Марта, — говорю я, не задумываясь.
— Вы назвали одну из своих резных птиц Мартой?
— Я не называла ее. — Я кладу вилку рядом со своей тарелкой. — Марта была пассажирским голубем. Ты уверен, что хочешь это услышать?
— Уверен.
— Ну… пассажирские голуби когда-то были самыми многочисленными птицами на планете. Их стаи были настолько плотными, что на несколько часов затмевали небо, когда пролетали над головой. Но поскольку они гнездились колониями, на них легко было охотиться. Возможно, ты слышал о голубином пироге? — Он усмехается и качает головой.
— Какое отношение это имеет к Марте?
— Марта была последней из своего рода. Она умерла в зоопарке Цинциннати в одна тысяча девятьсот четырнадцатом году. Ее назвали в честь жены Джорджа Вашингтона. Считаешь меня сумасшедшей, но думаю, что это печально, что были миллиарды пассажирских голубей, а мы сократили их до одного, и она умерла в неволе.
— Ты не сумасшедшая. Это уродливая правда. Мы — эгоистичная раса, — прямо говорит он. — Мы не удовлетворены, пока не испортим что-нибудь. Я понимаю, к чему ты клонишь. Вот почему я рисую. — Он показывает на одну из своих картин — бездомного, просящего мелочь. — Чтобы передать историю, и иногда она не очень красивая.
— Я думала, ты сказал, что ты не художник? — Его щеки вспыхивают. Стерлинг Бентли краснеет? Это впервые. Его барный стул скрипит по твердому дереву. Он встает, убирая свою почти нетронутую тарелку и стакан на стойку у раковины.
— Мне казалось, ты сказал, что собираешься рассказать мне что-то о себе, — напоминаю я ему.
— Я только что рассказал.
— Я уже знала, что ты художник. — Он останавливается рядом с моим табуретом.
Его голос низкий и сексуальный, заставляющий меня затаить дыхание, чтобы не пропустить ни одного слова. Мой взгляд падает на его губы, на пирсинг. Он наклоняет голову, его губы приближаются к моим. Моя грудь быстро поднимается и опускается, как мое сердце, ожидая, безмолвно умоляя его поцеловать меня. Его глаза танцуют по чертам
— Ты действительно хочешь узнать что-то обо мне? — спрашивает он. Он приманивает меня, хочет, чтобы я умоляла. Я контролирую свою готовность.
— Нет, если только это не то, чем ты хочешь поделиться со мной.
— Это не то, что я могу тебе рассказать. Я должен показать тебе. — Его рука скользит по моей руке, лаская ее, пока она медленно движется вниз к моей ладони. Он переплетает наши пальцы и поднимает меня с табурета, не оставляя мне иного выбора, кроме как последовать за ним. Я сглатываю, мой желудок полон бабочек. Что-то, что он может показать мне в этой квартире?
— Эм, это сексуально? — Я краснею, колеблясь в своих шагах.
Он разражается смехом, таща меня к роялю.
— Нет. Расслабься. Это не имеет ничего общего с сексом. Если я собираюсь показать тебе это, ты должна пообещать быть серьезной. Я не могу допустить, чтобы ты смеялась надо мной.
Он рухнул на скамейку в одном лишь белом полотенце и с ухмылкой. Мой живот сжимается от желания и тоски по этому многогранному человеку. Он рисует и играет на пианино. Мое сердце не выдерживает. Меня даже не волнует, что у него это плохо получается. Это не изменит моего мнения.
Его спина расслаблена, ноги расставлены, он выглядит абсолютно комфортно. Он делает паузу, как будто нервничает, вытирает ладони о полотенце, покрывающее его бедра. Его пальцы тянутся к клавишам, знакомясь с их ощущением. Я вижу это сейчас: длина его пальцев — мертвая подсказка, что он играет, ну, и пианино — центральное место в его квартире.
— Ты был неправ, — шепчу я. — Ты сидишь за пианино и заставляешь меня думать о сексе. — Он усмехается, качает головой и начинает играть.
Опираясь локтями на блестящую отделку, я упираюсь подбородком в руку, наблюдая, как Стерлинг занимается любовью под песню, которую он играет. Я заворожена. Я знаю, что должна быть сосредоточена на его руках, но не могу остановить себя от наблюдения за его лицом, когда он играет. Его глаза слегка закрываются; я вижу движение, скрытое за ними, как будто они сканируют вместе с музыкой. Я вижу, как напрягается его челюсть при звуке каждой ноты, как медленно и эротично он слегка покачивается, полностью погружаясь в песню. Я чувствую знакомую тягу к нему. Мне так хочется протянуть руку и коснуться его, но я боюсь испортить момент. Волоски на моих руках встают дыбом, когда я понимаю, что уже слышала эту песню раньше.
Медленные танцы в горящей комнате. Я тихо напеваю слова, пока он продолжает играть.
— Моя дорогая, мы танцуем медленный танец в горящей комнате. Я был тем, о ком ты всегда мечтала, ты была той, кого я пытался привлечь. Как ты смеешь говорить, что для меня это ничто? Детка, ты единственный свет, который я когда-либо видел…
Песня заканчивается. Наши глаза встречаются, и кажется, что проходят минуты, пока мы не произносим ни слова. Он впервые смотрит на меня, действительно смотрит на меня, а не сквозь меня. В этот момент я понимаю, что влюбилась в этого парня. Думаю, я влюбилась в него в первый раз, когда он назвал меня Фениксом. Именно тогда я поняла, что в нем что-то изменилось.